В международном аэропорту Линкольна, как и в любом крупном аэропорту, ЧП возникали по нескольку раз в день. Это могло произойти в любую погоду — не только в такой буран, как сегодня, а при голубых небесах. Когда случалось ЧП, о нём узнавали лишь немногие, потому что, как правило, ЧП завершались благополучно и даже пилотам в воздухе далеко не всегда сообщали, почему тому или иному самолёту не дают посадки или вдруг велят изменить курс. Во-первых, им вовсе и не обязательно было об этом знать, а во-вторых, не было времени давать по радио объяснения. Зато наземные службы — аварийные команды, «скорая помощь» и полиция, а также руководство аэропорта — немедленно оповещались и принимали меры в зависимости от категории бедствия. Первая категория была самой серьёзной и в то же время самой редкой, поскольку бедствие первой категории означало, что самолёт разбился. Вторая категория означала наличие опасности для жизни или серьёзных повреждений. Третья категория, объявленная сейчас, являлась просто предупреждением: соответствующие службы аэропорта должны быть наготове, их услуги могут понадобиться. А вот для диспетчеров ЧП любой категории означало дополнительное напряжение со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Кейз вошёл в гардеробную, примыкавшую к радарной. Сейчас, получив возможность спокойно размышлять, он от души пожелал, чтобы пилот КС-135 и все другие пилоты, находившиеся сегодня в воздухе, благополучно приземлились, несмотря на буран.
В гардеробной, маленькой квадратной комнатке с одним-единственным окном, вдоль трёх стен стояли металлические шкафчики, а посредине — деревянная скамья. У окна висела доска для объявлений, на которой были небрежно наляпаны официальные бюллетени и оповещения различных комиссий и общественных организаций аэропорта. Свет голой лампочки, свисавшей с потолка, казался ослепительно ярким после полутьмы радарной. В гардеробной никого больше не было, и Кейз выключил электричество. На крыше башни стояли прожекторы, и в комнату проникало достаточно света.
Кейз закурил сигарету. Потом открыл свой шкафчик и достал пластмассовое ведёрко, куда Натали укладывала ему завтрак. Наливая из термоса кофе, он подумал: интересно, вложила ли она ему в завтрак записку, а если не записку, то какую-нибудь вырезку из газеты или журнала. Натали частенько это делала — иной раз что-то одно, а иной раз и то и другое, должно быть, в надежде развлечь его. Она много думала об этом с тех пор, как с ним случилась беда. Сначала она прибегала к простейшим способам, а потом, видя, что это не помогает, к более сложным, хотя Кейз неизменно понимал — и это не трогало его, но и не раздражало, — зачем Натали так поступает и чего она добивается. Впрочем, последнее время записки и вырезки стали появляться реже.
Должно быть, и Натали в конце концов отчаялась. Она уже не находила для него слов, а по её покрасневшим глазам он понимал, что она частенько плачет.
Когда Кейз заметил это, ему захотелось ей помочь. Но как, если он не в состоянии помочь самому себе?
Фотография Натали была приклеена к дверце его шкафчика с внутренней стороны — цветная фотография, снятая самим Кейзом. Он принёс её сюда три года назад. Сейчас при свете, падавшем из окна, на ней почти ничего нельзя было различить, но он так хорошо знал её, что ему не требовалось яркого освещения.
На фотографии Натали была в купальном костюме. Она сидела на скале и смеялась, приложив тонкую красивую руку к глазам, чтобы защитить их от солнца. Её светло-каштановые волосы были отброшены назад, на маленьком задорном личике виднелись веснушки, неизменно выступавшие летом. Вообще Натали Бейкерсфелд была похожа на шаловливую, своевольную дриаду, но в то же время в ней чувствовалась сила воли, и аппарат зафиксировал и то и другое. Она сидела на фоне синего озера, скал и высоких елей. Кейз и Натали отправились тогда на машине в Канаду и проводили отпуск на Халибертонских озёрах, впервые оставив своих детей Брайана и Тео в Иллинойсе с Мелом и Синди. Впоследствии оба вспоминали об этом отпуске как о самых счастливых днях своей жизни. Пожалуй, именно сегодня, подумал Кейз, стоит ещё раз вспомнить об этом.
Из-за фотографии торчала сложенная бумажка. Это была одна из записок, которую Натали сунула ему как-то в завтрак. Было это месяца два-три назад, но почему-то он решил её сохранить. И хотя Кейз наизусть знал содержание записки, он достал её сейчас и подошёл к окну, чтобы прочесть. Это была вырезка из журнала, а под ней — несколько строк, приписанных рукой жены.
Натали многим интересовалась, иногда вещами совершенно неожиданными, и неизменно пыталась приобщить к кругу своих интересов Кейза и мальчиков. Вырезка касалась экспериментов, проводимых американскими генетиками. В ней говорилось о том, что можно замораживать человеческую сперму. При низкой температуре она сохраняется бесконечно долго, совершенно не утрачивая своих свойств. Затем её можно оттаять и использовать для оплодотворения женщин в любое время — и в наши дни, и через несколько поколений.
Натали под этим приписала:
«Ковчег мог бы быть вдвое меньше, если б Ною
Был известен способ замораживания сперматозоидов
Оказывается, можно иметь сколько хочешь детей,
Лишь бы в холодильнике был мороз посильней.
Я рада, что наши
Родились от папаши и мамаши.
Я счастлива, милый, что нежность и страсть
Имеют над нами по-прежнему власть».
Тогда она ещё пыталась — отчаянно пыталась — вернуть их жизнь в прежнее русло… склеить её, склеить семью… чтобы было так, как раньше. Чтобы нежность и страсть имели над нами по-прежнему власть.
В эту борьбу включился и Мел, пытаясь вместе с Натали вырвать брата из пучины тоски и депрессии, которая всё больше засасывала его.
И что-то в душе Кейза поддалось, откликнулось. В глубине его сознания зажглась искорка воли, он пытался найти в себе силы и выйти с помощью близких из своего оцепенения, ответить любовью на любовь. Но ничего не получилось. Не получилось — впрочем, он знал, что не получится, — потому что в нём не осталось ни чувств, ни эмоций. Он не мог разжечь в себе ни тепла, ни любви, ни даже злости. Только пустота, самобичевание и всеобъемлющее отчаяние.
Теперь, видимо, и Натали почувствовала всю тщету своих усилий — он был уверен, что это так. Наверно, потому она и плачет украдкой.
А Мел? Должно быть, и Мел тоже от него отступился. Хотя, видимо, ещё не совсем — Кейз вспомнил, что сказал ему руководитель полётов: «Ваш брат просил передать вам, что, наверно, заглянет позже».
Было бы куда проще, если бы Мел этого не делал. Кейз почувствовал, что ему сейчас не по силам эта встреча, хотя всю жизнь они были очень близки — как только могут быть близки братья. Приход Мела может всё осложнить.
А Кейз слишком выдохся, слишком устал, чтобы вынести новые осложнения.
Он снова подумал: интересно, вложила ли Натали сегодня записку в его завтрак. И надеясь, что вложила, стал осторожно вынимать еду.
Сандвичи с ветчиной и салатом, коробочка с деревенским сыром, груша, обёрточная бумага. И больше ничего.
Теперь, когда он знал, что никакой записки нет, ему отчаянно захотелось, чтобы она была, — любая записка, пусть даже совсем пустячная. Потом он вдруг вспомнил: ведь он же сам виноват, что её нет, у Натали просто не было времени что-либо написать. Ему нужно было сегодня успеть кое-что сделать до работы, и он уехал из дома раньше обычного. Натали заранее он не предупредил, и ей пришлось в спешке готовить ему еду. В какую-то минуту он даже заявил, что ему вообще ничего не нужно; можно ведь позавтракать в одном из аэропортовских кафетериев. Но Натали, зная, что в кафетериях обычно многолюдно и шумно, а Кейз этого терпеть не может, сказала: «Нет», — и быстро что-то ему приготовила. Она не спросила его, почему он уезжает раньше обычного, хотя он понимал, что это не могло не интересовать её. Но, к счастью для Кейза, вопроса не последовало. Если бы она спросила, ему пришлось бы что-то выдумать, а ему не хотелось в эти последние часы ей лгать.
Времени у него хватило на всё. Он приехал в район аэропорта и снял номер в гостинице «О'Хейген», который забронировал раньше по телефону. Он всё тщательно рассчитал и продумал ещё много недель назад, но не осуществлял своего плана, решив хорошенько поразмыслить, прежде чем приступать к его выполнению. На минуту заглянув к себе номер, Кейз тут же вышел из гостиницы и прибыл в аэропорт как раз к началу дежурства.
Гостиница «О'Хейген» находилась в нескольких минутах езды от аэропорта. Через два с небольшим часа смена Кейза окончится, и он быстро доберётся туда. Ключ от номера лежал у него в кармане, и Кейз вынул его, чтобы удостовериться, что он на месте.
Сообщение, полученное Мелом Бейкерсфелдом от руководителя полётов о том, что медоувудцы задумали устроить митинг, оказалось верным.
