Гостиница «О'Хейген» находилась в нескольких минутах езды от аэропорта. Через два с небольшим часа смена Кейза окончится, и он быстро доберётся туда. Ключ от номера лежал у него в кармане, и Кейз вынул его, чтобы удостовериться, что он на месте.
Сообщение, полученное Мелом Бейкерсфелдом от руководителя полётов о том, что медоувудцы задумали устроить митинг, оказалось верным.
Этот митинг в зале воскресной школы при медоувудской баптистской церкви — в пятнадцати секундах лёта на реактивном самолёте, поднявшемся с полосы два-пять, — шёл уже полчаса. Начался он позже, чем предполагалось, так как почти всем присутствовавшим — а их собралось человек шестьсот, не считая детей, — пришлось с большим трудом, пешком или на автомобилях, прокладывать себе путь по глубокому снегу. Но так или иначе они явились.
Это было весьма смешанное сборище, типичное для таких мест, где живут люди не очень большого достатка — преимущественно чиновники средней руки, ремесленники и местные торговцы. Были тут и мужчины и женщины, в большинстве своём — ведь это была пятница, начало уик-энда, — одетые кое-как. Исключение составляли лишь полдюжины посторонних да несколько репортёров.
Народу в зале воскресной школы набилось много — стало душно, в воздухе висел дым. Все стулья были заняты, и ещё человек сто, а то и больше стояли.
Уже одно то, что столько людей покинули тёплый дом и пришли сюда в такую непогоду, достаточно ясно свидетельствовало об их заинтересованности и тревоге. А кроме того, все они были разъярены до предела.
Их ярость — столь же ощутимая в зале, как табачный дым, — питалась двумя источниками. Во-первых, у медоувудцев давно уже накопилось раздражение против аэропорта, который день и ночь обрушивал на их крыши и барабанные перепонки оглушительный грохот, нарушавший мир и покой, не дававший ни спать, ни бодрствовать. А во-вторых, этот грохот раздражал их и сейчас, когда на протяжении почти всего митинга собравшиеся то и дело не слышали друг друга.
Правда, они были подготовлены к тому, что так будет. Собственно, из-за этого и созывался митинг и был взят напрокат из церкви переносной микрофон. Однако никто не предполагал, что в этот вечер самолёты будут взлетать как раз над их головой, выводя из строя и человеческие уши, и микрофон. Объяснялось это — о чём собравшиеся не знали, да и не желали знать — тем, что на полосе три-ноль застрял «боинг-707» и другим самолётам приходилось пользоваться полосой два-пять. А эта полоса была как стрела, нацелена на Медоувуд; самолёты же, взлетавшие с полосы три-ноль, проходили не над самым городком, а стороною.
В наступившем на миг молчании председатель митинга, красный как рак, заорал что было мочи:
— Леди и джентльмены, вот уже много лет мы пытаемся договориться с руководством аэропорта и авиакомпаний. Мы неоднократно отмечали, что аэропорт нарушает мир наших очагов. Мы доказывали с помощью сторонних, незаинтересованных свидетелей, что нормальная жизнь при том звуковом вале, который на нас обрушивают, невозможна. Мы говорили, что наша психика находится под угрозой, что наши жёны, наши дети и мы сами живём на грани нервного расстройства, и многие уже страдают от него.
Председателя, лысеющего мужчину с квадратной челюстью, медоувудского домовладельца и управляющего книгопечатной фирмой, звали Флойд Занетта. Ему было под шестьдесят, и он играл довольно видную роль в делах общины.
Он стоял на небольшом возвышении в конце зала, а рядом с ним сидел безукоризненно одетый мужчина помоложе. Это был Эллиот Фримантл, адвокат. У ног его стоял раскрытый чёрный кожаный портфель.
— Что же делают аэропорт и авиакомпании? — продолжал Занетта. — Я сейчас скажу, что они делают. Они притворяются — притворяются, будто слушают нас. И дают лживые обещания — одно за другим, хотя вовсе не собираются их выполнять. И руководство аэропорта, и Федеральное управление авиации, и авиакомпании — все они лгуны и обманщики…
Слова «обманщики» уже никто не слышал.
Оно потонуло в расколовшем воздух грохоте, который, нарастая в немыслимом крещендо, достиг, поистине чудовищной силы — казалось, чья-то гигантская рука схватила здание и сотрясла его. Многие из сидевших в зале зажали уши руками. Несколько человек боязливо метнули взгляд на потолок. Другие, возмущённо сверкая глазами, принялись что-то горячо обсуждать с соседями, хотя лишь человек, умеющий читать по губам, мог бы их понять, ибо ни одного слова не было слышно. Кувшин с водой на столе у председателя покачнулся и, не подхвати его Занетта, неминуемо упал бы на пол и разбился.
Звук затих почти так же стремительно, как возник. Самолёт «Пан-Америкен», вылетевший рейсом пятьдесят восемь, был уже далеко, на расстоянии нескольких тысяч футов от земли, и продолжал забираться всё выше и выше, пробиваясь сквозь буран и мглу к ясным высям, где он ляжет на курс, чтобы лететь во Франкфурт, в Германию. А за ним по полосе два-пять, высвобожденной для взлётов — над Медоувудом, уже катил самолёт «Континентл Эйрлайнз», рейс двадцать три, направлявшийся в Денвер, штат Колорадо. На соседней рулёжной дорожке стояли цепочкой самолёты, дожидаясь своей очереди на взлёт.
Так было весь вечер — ещё до того, как начался митинг, и теперь медоувудцам, чтобы довести дело до конца, приходилось пользоваться краткими перерывами между оглушительным шумом то и дело взлетавших самолётов.
Пользуясь паузой, Занетта стремительно продолжал:
— Так вот, я сказал, что они лгуны и обманщики. Всё, что происходит здесь сейчас, убедительно свидетельствует об этом. Они обязаны хотя бы принимать меры по приглушению звука, но сегодня даже это…
— Господин председатель, — послышался женский голос из глубины зала, — всё это мы уже слышали. Мы это знаем, и, сколько ни повторяй, ничего от этого не изменится. — Все взоры обратились к говорившей, которая уже поднялась с места. У неё было энергичное, умное лицо; прядь длинных, до плеч, каштановых волос упала ей на лоб, но молодая женщина нетерпеливым жестом отбросила её назад. — А я, как и все остальные, хочу знать, что мы всё-таки можем сделать и на что мы можем рассчитывать?
Раздался взрыв аплодисментов и одобрительные возгласы.
— Будьте любезны, дайте мне закончить… — раздражённо оказал Занетта.
Но ему это не удалось.
Снова оглушительный грохот обрушился на воскресную школу.
Это вышло так смешно, что все расхохотались — впервые за вечер. Даже председатель криво усмехнулся и беспомощно развёл руками.
Как только грохот утих, чей-то мужской голос сварливо буркнул:
— Да продолжайте же!
Занетта кивнул. И продолжал свою речь, выбирая паузы между взрывами грохота, совсем как альпинист, перескакивающий со скалы на скалу. Жители Медоувуда, заявил он, должны отбросить деликатность и попытки договориться с руководителями аэропорта, воззвав к их разуму. Пора перейти в атаку, опираясь на закон. В конце концов, жители Медоувуда — граждане США и обладают определёнными правами, которые сейчас попираются. Чтобы отстоять их, надо обратиться в суд, следовательно, медоувудцы должны быть готовы вести борьбу в суде — борьбу упорную, даже, если потребуется, жестокую. Что же до тактики, то, по счастью, мистер Эллиот Фримантл, известный юрист, хотя его контора и находится далеко отсюда, в городе, согласился присутствовать на нашем собрании. Мистер Фримантл хорошо знаком с законами о превышении шума, нарушении спокойствия и правильном использовании воздушного пространства, и очень скоро те, кто, невзирая на буран, пришёл на собрание, будут иметь удовольствие услышать этого уважаемого джентльмена. Собственно говоря, он прибыл сюда с готовым предложением…
Слушая эти стереотипные фразы, Эллиот Фримантл ёрзал на стуле. Он легонько провёл рукой по своим аккуратно подстриженным седеющим волосам, пощупал, тщательно ли выбриты подбородок и щёки — а он брился за час до собрания, — и его острый нюх подтвердил, что запах дорогого одеколона, который он всегда употреблял после бритья и облучения кварцем, всё ещё ощущается. Закинув ногу на ногу, он полюбовался двухсотдолларовыми блестящими ботинками из крокодиловой кожи и провёл рукой по складке брюк своего твидового костюма, сшитого на заказ. Эллиот Фримантл давно обнаружил, что клиенты предпочитают процветающих юристов и непроцветающих врачей. Если юрист выглядит процветающим, значит, он умеет добиваться успеха в суде, а ведь как раз успеха и жаждут те, кто затевает тяжбу.
Именно на это и рассчитывал Эллиот Фримантл: он надеялся, что большая часть присутствующих скоро обратится в суд и что он будет представлять их там. А пока он с нетерпением дожидался той минуты, когда эта старая курица Занетта перестанет кудахтать, усядется наконец на место и он, Фримантл, возьмёт слово. Легче всего потерять доверие аудитории или присяжных, если дать им время поразмыслить и догадаться, о чём ты будешь говорить, прежде чем ты раскрыл рот. Остро отточенная интуиция подсказала Фримантлу, что именно это сейчас и происходит. А значит, придётся потрудиться больше обычного, чтобы утвердить свою компетентность и превосходство своего интеллекта.
