Грузчик Свиридов растерялся. С одной стороны, Стёпка пообещал ему пузырь, если он наплетёт на его ученичка. С другой – вон эта шмара комсомольская как грозно из-под очков зыркает. А Стёпка говорил, что всё схвачено и что его поддержат во всём. Да и пацан вообще-то неплохой, всегда вежливый, спокойный. Что он, в самом деле, из-за пузыря на человека наговаривает.
– Да нет, есть хорошее, конешно. Он мне завсегда помогает машину разгружать, когда у них народа нету. И это… в прошлом месяце трояк занял – похмелиться…
Зал грохнул. И, как это всегда бывает, настроение толпы радикально поменялось. Людмила дала слово Зине – коменданту общежития, которая тепло относилась к Роману и до этого сидела, недоумённо выслушивая откровенную чушь. Зина, крупная, боевая и авторитетная в торге баба, встала и камня на камне не оставила от предыдущих, заранее подготовленных выступлений. Потом из президиума поднялась начальник отдела кадров и заявила, что у неё вообще-то имеются прямо противоположные данные о работе ученика продавца Романова, а именно восемь письменных благодарностей от покупателей за три месяца работы и ни одной жалобы.
Один из лучших показателей на весь райпищеторг.
Закончилась трагедия, как нередко случается, фарсом. Совсем не наказать его не могли – личное дело не выносится на рассмотрение без достаточных оснований, и это означало серьёзно подставиться всем, кто принимал участие в подготовке собрания, поэтому, посовещавшись, приняли компромиссное решение – «поставить на вид», самый мягкий вид наказания, вместо уже подготовленного – «выговор с занесением в учётную карточку комсомольца», что грозило очень серьёзными последствиями. Например, стань это решение известно на факультете, о переводе на дневное не могло быть и речи.
Он не помнил, как вышел на улицу и как они с Олегом доехали до общаги. Впервые в жизни он лицом к лицу столкнулся с таким явным проявлением человеческой подлости, вероломства и предательства. Сказать, что он был потрясён, – ничего не сказать. Он был просто раздавлен, несмотря на то что всё закончилось довольно безобидно. Он лучше себя чувствовал, когда их с приятелем избили ночью после танцев так, что до дома они ползли на четвереньках. Тогда болело всё тело, сейчас болела душа. Как могли люди, которых он знал, к которым хорошо относился и кому не сделал ничего плохого, так поступить по отношению к нему? О мотивах директрисы и Степана, подписавших характеристики, которые легли в основу обвинений, он догадывался. Но как могла Марина, москвичка из отдела гастрономии, сказать, что он коллег за людей не считает, – в голове не укладывалось. Тем более что он с ней почти не пересекался по сменам и, соответственно, не общался. Как после этого относиться к людям?
Олег уговаривал не переживать, ведь всё обошлось. Но он не мог – в нём что-то надломилось. Никто из присутствовавших на собрании, включая хорошо знавших его, не встал и не вступился, не заявил, что обвинения – бред сивой кобылы, пока Людка не дала негласную отмашку. Даже Олег, когда его подняли, лишь пробубнил, что не замечал за ним ничего плохого. Сейчас он оправдывался, и лейтмотивом звучало, что с системой шутки плохи – могут перечеркнуть всю жизнь, поэтому надо сидеть и не высовываться. Это Ромка уже понял, а ещё усвоил, что грош цена словам про дружбу, честность, порядочность. А может, и самим понятиям? Во всяком случае, партийная система легко превращает их в труху, в устаревшие сантименты, в которые верят только чудаки. Вроде него…
Ну всё, суки! Разуверился, правила игры принимаются! Он воспринимал то, что случилось, оголённым нервом, а потому произошедшее предстало перед мысленным взором очень выпукло и отчётливо. Так, среди прочего ему открылось, что как таковых партии и комсомола не существует, а существуют конкретные люди, которые олицетворяют эти структуры в каждом конкретном случае. И эти люди связаны между собой негласной и незримой бечевой, которая незаметно для окружающих диктует им правила поведения в той или иной ситуации.
Когда он стоял у позорного столба между молотом – президиумом и наковальней – залом, то, несмотря на некоторое помутнение сознания, на самом деле многое успевал подмечать – обострённые чувства записывали всё, включая обычно незаметные штрихи, в карту памяти, а сейчас услужливо прокручивали плёнку в замедленном действии. Вот парторг с едва заметным неудовольствием смотрит на Людмилу, когда она только открыла вентиль травли: ему непонятно, из-за чего весь сыр-бор, мелочь какая-то, а раздули! Но замечания не делает – не принято. Потом он так же отреагировал, когда она включила заднюю: уж начала, так бей, мочи до конца – система не может, не должна ошибаться! Вот начальник отдела кадров, спасибо ей от всей души, встала на его защиту, но сначала мельком, невзначай взглянула на парторга и, видимо не уловив категорического «нет», поступила по совести, но – в пределах допустимого.
Есть! Существуют правила игры, о наличии которых он ранее не подозревал. На самом деле он слышал об этом прежде и прямо, и намёком, но не понимал, о чём идёт речь. А вот теперь понял. Спасибо тебе, Люда, огромное! Нет, честно! И за то, что пожалела в последний момент, но больше – за то, что научила. Больше вы его за живое не заденете. Теперь берегитесь, суки! Его в Райках и Арбекове боялись и уважали – и не за то, что он бабушкам дорогу переходить помогал! Нет ни в Москве, ни в партии с комсомолом никакой сокровенной истины, которую он наивно искал, зато гнили – с лихвой, теперь он это знает точно. Не верь, не бойся, не проси – эти правила действуют не только в зоне и на улице, но и в официальной жизни. А как же Павка Корчагин, Александр Матросов, молодогвардейцы?! «Нет, ребята, всё не так! Всё не так, ребята!» – Владимир Высоцкий, как всегда, верно ответил за него.
* * *
Ромка размышлял о будущем. И прежде всего о бизнесе. Теперь этим заграничным словом он называл то, чем занимался. «Бизнес» переводится как «дело». А это и стало его основным делом. Фарцовкой или спекуляцией это называть было уже некорректно, поскольку его бизнес быстро перерос эти понятия. Цифры говорили сами за себя. Скорее он занимался организацией и упорядочением стихийно возникшего процесса приведения централизованно регулируемых цен в соответствие с их рыночными значениями. Так сказать, уравнивал спрос и предложение, а разницу клал себе в карман.
Но главное, что отличало его от большинства мелких спекулянтов, и Олега в частности, было интуитивное стремление превратить это неорганизованное щипачество в систему. Поэтому теперь он тщательно отбирал контрагентов из числа горячих южных парней, отдавая предпочтение более стабильным, нацеленным на долгосрочное сотрудничество и крупные сделки покупателям, не гонясь за сиюминутной выгодой. С каждым из отобранных партнёров он по отдельности поужинал, стараясь меньше пить и говорить, но больше слушать. Ему было важно понять, чем дышит человек, чего ждёт от жизни и к чему стремится. Так, например, ему очень нравился Вахид из Баку – самый молодой из его покупателей. Он и цену всегда давал выше всех. Но после совместного ужина Ромка решил потихоньку свернуть с ним контакты.
Они немного выпили и говорили обо всём, но в основном о женщинах, конечно. Ромка спрашивал:
– А если тебе девушка нравится, а ты ей нет, что будешь делать?
– Понравлюсь, куда она денется!
– Ну а если ты её с парнем увидишь?
– По морде дам!
– Кому?
– Ей! И парню тоже!
– Ну ты даёшь! А если парень сильнее окажется?
– Зарежу, да!
– Ты что, с ума сошёл? Может, они любят друг друга? При чём тут ты? Она же тебе не невеста. Никто. Ничего не обещала. С какой стати? Тем более сам ты гуляешь напропалую.
– Э, я мужчина! Мне можно.
– Но не резать же. Себе же тоже жизнь перечеркнёшь.
– А, плевать я хотел на эту жизнь!
– Ну ладно, хрен с ней, с девушкой. А если тебя менты, например, на рынке там у вас загребут? С джинсами. С поличным.
