/по данным еврейского национального сайта www.sem40.ru/ — /от администрации: «На нашем сайте фамилии евреев выделяются синим цветом»/
(конец вводных)
----
Глава ШЕСТАЯ — «СОМНЕНИЯ»
(центр «ОГНЕВОЙ ПОДДЕРЖКИ»)
— А у нас тем временем другое блядство! — огорчается прошлому Михаил.
На это брошенное, Казак отвечает:
— Все правильно! Только Сталину сразу надо было зачистку делать — на лет пять раньше! Да и потом — в момент к стенке тех, кто орал: «Малой кровью, да на чужой территории!», глядишь, действительно поменьше крови было бы.
— Судишь Сталина?
— Его только по одной статье следовало — халатность. Исключительно за 22 июня 1941 года! А остальное ему прощаю! — великодушно говорит Петька.
— Сталин — русский человек! — сердито замечает Седой. — Насквозь русский — тут хоть как просвечивай. Почему? Да все очень просто. Тридцать лет возле золота России просидел и пальцем не дотронулся. Сына Якова на генерала Паулюса не сменял, хотя ему предлагали. Почему? Не мог! Не достойно вождю. Этим молча, без заламывания рук, говорил всем — не только ваши погибают сыновья, а и мой тоже — ничем от вас не отличаюсь! Горе общее — значит, и мое с вашим! Ради веры народа не сделал иного. Не мог! Сыновей своих воевать отправил! И сам умер, кроме шинели и мундира, и валенок, подшитых собственноручно, никто не нашел ничего — ни в швейцарском, ни в английском банке.
Есть еще одна лакмусовая бумажка определения «русскости», — думает Извилина, — отношение, часто инстинктивное, к Сталину. Русский человек, как правило, относится к Сталину уважительно…
— А лагеря?
— И ты туда же?
Сказано это с удивлением и тоской не меньшей, чем когда впервые произносилось: «И ты, Брут?»
— Ты попробуй перед Великой Отечественной на тот пост вместо Сталина примерить фигуры вроде Горбачева и Ельцина. Один — невразумительный пустой болтун, за что ни возьмется — все просрет, второй из–за своей мелочной мстительности и без войны развалил государство!
— Не так все просто…
— Конечно, не просто — тут постараться надо! — взрывается Петька — Казак. — А если не так, то значит еще хуже — не два дурака, а «засланцы»! И вербовали, да выдвигали их, когда они еще в комсомольских лидерах дурковали. Думается, что не их одних, тут по площадям работали. Типичнейшая агентура влияния, хотя тут мне больше нравится определение от времен Сталина — «враги народа», пусть грубо и наивно, но точнее и быть не может! И про лагеря ты мне не рассказывай! Мой отец их прошел, а еще раньше — дед. Тот и другой фамилии начальников лагерей называли. Сказать? Те же самые — «абрамские»! В каждом лагере «естественных» смертей — хоронить не успевали… Извилина, кинь–ка недотепам справочку по национальному, да в процентах. Сколько начальников сталинских лагерей было еврейской национальности? С 1918 по самую смерть Сталина? Да, включая начальников над этими начальниками и так до самого верха?
— За 99 процентов, — говорит Извилина. — Едва ли не сто.
— Шутишь? — тут недоверчиво переспрашивает и сам Замполит, казалось, ко многому привычный, ко всяким сюрпризам.
— Нет. Тут должности больно ответственные — кому попало такое поручить нельзя.
— Действительно, чудно, — говорит Миша. — Одни евреи в лагерях сидели. Другие такими же лагерями командовали…
— Ничто не возникает из ничего и не исчезает бесследно, — бормочет Седой. — Блядская закономерность…
— Люди–скелеты, горы трупов, заваленные рвы — это закономерность?
— Когда тебе нечем кормить собственное население и солдат, когда под тобой уже тлеет, все рушится, до того ли тебе — что едят твои узники? Две недели переходного периода, когда немцы отстранились, были не в состоянии, а союзники не спешили взять лагеря под «эгиду союзных войск», оформить это юридически. Преодолеть межведомственные разборки — кому кормить, и кто это все будет оплачивать. Бумажка туда — бумажка обратно. Выписки накладных, подсчет необходимого, гуляние от подписи к подписи и вот…
— Ты про Чеченские рассказываешь? — спрашивает Сашка, замирая в дверях. — Про снабжение армии?
— Нет, — сердито бурчит Седой. — Подвоз со складов, нерасторопность отправляющих, кормление твердой пищей, превышение норм — еще сотня тысяч бывших узников в ров! Остальные окончательно изморены — можно приглашать корреспондентов и показывать ужасы.
— В общем, немцы — мохнатые и пушистые?
— Немцы того периода — наши враги! — едва ли не рычит Седой. — За то, что они сотворили на территории России или позволили проделать это своим прихлебателям, их следовало уже в самой Германии ставить к стенке всех, кто, почитай, старше 15-летнего возраста — без разбора личной вины! — жестко без тени сомнений рубит Седой. — Но и чужого им приписывать не надо! Тут собственного хлебать, не расхлебать…
— И крематориев, скажешь, не было? Позже, что ли понастроили?
— Про крематории скажу так, — говорит за Седого Извилина, — попробуй–ка подсчитать: сколько эшелонов угля бы потребовалось, чтобы сжечь такую прорву людей? Откуда везти? Да еще когда он так необходим их военной промышленности?.. Слишком дорогое удовольствие — людей сжигать. Немцы копейку считать умели. А про газовые камеры умолчу — нет доступа. Все экспертизы на месте запрещены как «оскорбляющие память». Где–то с полсотни историков и публицистов, уже в наши новейшие времена пытавшиеся разобраться в этом вопросе, да посмевшие высказать свои сомнения, сидят по европейским тюрьмам. Поскольку сомнения в священной корове…
— Очень дойной — уточняет Замполит.
— Высказывать нельзя, — подводит итог Извилина.
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
«Гюнтер Деккерт, бывший председатель Национал–демократической партии (НДП), был приговорен к пяти годам заключения и отсидел весь срок за то, что во время одного выступления Лейхтера в Германии (Лейхтер говорил по–английски) переводя его доклад на немецкий язык, сопровождал свои слова «мимикой, выражавшей согласие с тем, что Лейхтер говорил о невозможности Холокоста по естественнонаучным причинам…»
/Агентство «Рейтер»/
СПРАВКА:
«Согласно «Экспертизе Лейхтера» — американского специалиста по казням в «газовых камерах и на электрическом стуле» — по исследованиям, проведенных им в лагерях Освенциме и Майданеке, экспертом заявлено, что совершавшиеся там убийства людей газом были невозможны по физическим причинам…»
(конец вводных)
----
— Сучий потрох!
— Может, это нарочно? Чтобы именно про них, евреев, худое думали? Хитрый ход такой? — говорит Миша — Беспредел, дюжий не только видом своим, но и характером, к которому ничего больного не липнет.
— Об чем ты, Миша?
— Что, если евреев специально начальниками сибирских лагерей назначали, чтобы о них плохо думали?
— И начальниками ЧК, расстрельными «тройками»?
— Ну, да…
— Заморить в России несколько миллионов неевреев, чтобы подумали на евреев?
Миша мнется.
— Потом засекретить их национальное представительство в карательных органах?
— Михайлыч, иди, вздремни!
— Или покушай. В рыбе, говорят, много фосфора. Карпа своего покушай.
— К черту все! — взрывается Миша — Беспредел. — На этих разговорах язву заработаешь! Извилина, почитай что–нибудь душевного, из старого.
Извилина прикрывает глаза:
— Во времена, когда жизнь человеческая была коротка, а слово весомо, писалось: «Человече не сможет быть естеством своим зол, и не может быть естеством благ. Ибо и благий бывает зол, и злой может быть благ. Три силы в душе — разум, чувства, воля. Не давай силу чувствам, держи их в узде волею своей, погоняй и направляй разумом своим… Правда в душе борется с неправдой. Каждый творец правды и неправды. Мерзок ведающий неправду, но творящий ее ради набития мощны своей. Не все ведают, но все творят… Цена человека — его деяния. Кто подходит к себе с испытанием, тот уподобится наставнику душе своей. Знание, разумение и мудрость — разные дары. Каждый должен вызреть — упасть в руки. Не жди пока плоды вызреют, ибо с каждым сложнее решиться на поступок. Твори правду, как видишь ее. Не выжидай, не высматривай чистоты. Ведающие истину творить избегают. Сие неправильно. Испытывай себя больше, чем ближних. И тогда грех — твой, на тебе, ты в ответе — сие честно. Но грех твой здесь может быть во благо…»
Молчат долго. Даже испытывают неловкость от своего молчания. Лешка — Замполит обстановку разряжает.
— Умели же раньше воинский устав излагать душевно и понятно!
— Это не про тебя, это для высшего командного.
— Тогда уж самого высшего, выше некуда. Так пойдем купаться или нет?
