– Ты говоришь о женитьбе? Ха-ха-ха! А ты-то сам очень
счастлив, что советуешь мне жениться? Гм… за живое задел, кажется, да? Эх, дружище, считай меня непутевым или каким там хочешь, но у меня тоже есть голова на плечах.
– Мое счастье в детях,
– В детях? Возможно, но не маловато ли для счастья? А может быть, и в их «родительнице»? Трудно тебе?
– Жена моя очень умная и безупречная женщина.
– В этом-то и состоит твое несчастье. Не будь она умной и безупречной, ты бы со спокойной совестью мог бросить ее, а так ты опасаешься общественного мнения.
– Никогда не опасался его, доказательством может служить хотя бы то, что я женился наперекор этому самому мнению.
– Значит, дети мешают тебе порвать с женой? Вот то-то и есть: куда ни посмотришь – натыкаешься на несуразность. Один любит детей, но ненавидит жену, у другого жена изменяет, третий не ладит с женой. Куда ни глянь – семейная драма. И ты еще хочешь, чтобы я тоже стал героем подобной драмы. Нет, дорогой мой, уж лучше оставаться бонвиваном. Наконец, на кой шут мне жена, если имеется много чужих жен? Вот через час я буду у чужой жены.
– Микаэл, твоему беспутству нет предела…
– Что, что ты сказал? Беспутство? Ха-ха-ха! Чудесное слово! Знаешь ли, дорогой мой, с первого же дня ты усвоил по отношению ко мне менторский тон. Конечно, ты на это имеешь все основания, раз в законном завещании – ха-ха-ха! – отец поручил тебе наставлять меня на путь истинный. Кроме того, ведь ты старший брат, и притом с высшим образованием. А я-то кто? Недоучка, невежда, распутник. Но намотай себе на ус: я в грош не ставлю твое мнение обо мне. В тот вечер у Адилбекова кровь всякий раз бросалась мне в голову, когда ты посматривал на меня с соболезнующим снисхождением. Я чувствовал, что в душе ты меня жалеешь. О-о, много встречал я героев вроде тебя, – взять хотя бы всех этих наших докторов, адвокатов, инженеров. Все они тоже распинаются в защиту нравственности, а как окунутся в жизнь и нагуляют брюшко, швыряют за борт моральные принципы и начинают набивать карманы. Им ничего не стоит сдружиться со вчерашними контрабандистами, с вышедшими в люди приказчиками, обворовавшими своих хозяев, со злостными банкротами, с идиотами и распутниками вроде меня. Барахтаясь в этом болоте и воображая, что уносятся ввысь на крылышках времени, они изо дня в день опускаются все ниже и ниже. И ты, дорогой мой, как вижу, не без идеалов. Будь же осторожен, – как бы не утопил их в нефтяной скважине. Мой совет – заботься только о себе… До свиданья. Я спешу к чужой жене. А что до завещания… оно подлинное. Если не хочешь, чтобы тебя затаскали по судам, приготовь мне назавтра пока тысяч пять… До свиданья… И он ушел в спальню переодеться. Смбат, пожав плечами, проводил его глазами. Вот красивая кукла, утыканная иголками, за которую надо браться осторожно. Что ни говори, а этот молодой человек не лишен ума, а пожалуй, и остроумия. Но все же и Смбат не даст себя обмануть подложной бумажкой, он сумеет отстоять свои права; не поддастся он и этому красноречию, постарается вывести родного брата на путь истинный.
На другой день Микаэл зашел в контору и повторил, Что ему нужно пять тысяч. Смбат отказал.
– Отлично, возьму у Марутханяна в счет будущего
наследства.
С этого дня отношения между братьями еще более обострились. Марутханян неустанно подговаривал Микаэла не столько начинать дело против Смбата, сколько донимать его контрзавещанием. Ловкого дельца бесило хладнокровие Смбата, он день и ночь размышлял, как бы сломить противника. Неужели Смбат будет безнаказанно пользоваться этим огромным богатством? Тот, кто не трудился и не ждал ничего, – вдруг завладеет миллионами! Нет, этому не бывать. Марутханян никогда не позволит, чтобы какой-нибудь мальчишка владел таким состоянием. Он знал, что Смбат ненавидит его и считает мошенником. И это еще больше разжигало его вражду. Однако Марутханян не терял спокойствия и внешне держался вполне корректно. В сущности он и не надеялся на силу контрзавещания. Это был маневр, чтобы опорочить Смбата, – Марутханян думал, что таким путем удастся заставить шурина выделить сестре хоть некоторую долю наследства. С другой стороны, состряпав контрзавещание, он может прибрать к рукам Микаэла, и это ему почти удалось. Теперь они союзники, связанные всеми последствиями мошеннической сделки; Марутханян чувствовал, что отныне Микаэл без него шагу не может ступить. А это было ему необходимо для другой цели – цели более легкой и прибыльной, нежели получение некоторой части наследства.
Марутханян пользовался в городе уважением. Каково было его прошлое и какими средствами он разбогател – это уже все предали забвению. Достаточно того, что он был довольно известным заводовладельцем и умным коммерсантом. Он умел поддерживать свое положение и не упускал случая всеми способами поднять свой престиж.
Подходящим случаем он счел присутствие в городе епископа и пригласил его на обед у себя на квартире при черногородском заводе.
Черный город и на самом деле был черным, как заколдованный мир, отмеченный божьим проклятьем. Копоть, день и ночь валившая из труб, пачкала все – и дома и даже птиц. В вечно дымном воздухе еле мерцали солнечные лучи, бросая тусклые красно-бурые отблески. Улицы изобиловали рытвинами и лужами, вперемежку с грудами нечистот. Черные от сажи свиньи рылись в поисках пищи, хрюкая и тыча мордами в грязь, а из луж женщины набирали в ведра нефть. Множество нефтепроводных металлических труб на земле и под землей под напором клокотавшей в них нефти издавало звуки, напоминавшие то стрекотанье сверчков, то тяжкие удары молота в незримой кузнице. Это стучал пульс нефтяной промышленности – измеритель адского труда человеческих масс и несметного богатства немногих счастливцев.
Завод Марутханяна располагался несколькими корпусами в центре Черного города. Двор, обнесенный каменной стеной немного выше человеческого роста, был переполнен оборудованием. Бросались в глаза железные нефтехранилища, высокие, вместительные, с куполообразным верхом; сеть нефтепроводных труб, то проложенных в земле, то протянутых над головой; насосы, котлы, краны… Время от времени здесь мелькали человеческие фигуры, грязные, с ног до головы пропитанные черной жидкостью, полунагие и мрачные, как и подобало обитателям черного мира.
На просторном балконе двухэтажного дома расположилось общество армянских нефтепромышленников, купцов, рантье и инженеров. Его преосвященство еще не прибыл. Гости дожидались епископа, чтобы сесть за стол. Тут был и Микаэл со своей компанией. Марутханян ничего не пожалел, устроил роскошный обед. Он пригласил даже репортера Марзпетуни в надежде прочесть в газете описание обеда. Среди приглашенных был также Петрос Гуламян. Микаэл, нисколько не смущаясь, подошел к нему и осведомился о его здоровье и о семейных делах. Внимание молодого миллионера сильно льстило простому торгашу. Но тут же над честолюбием Гуламяна взяли верх практические соображения, и он не постеснялся снова намекнуть Микаэлу насчет нефтяного участка. На. этот раз Микаэл твердо обещал уступить ему по сходной цене некоторую часть земли, незадолго до того купленной Смбатом. Глаза лавочника заблестели.
Прибыл его преосвященство. Гостей пригласили к столу, накрытому в просторном зале. Распорядителем обеда был избран Срафион Гаспарыч, в новом мундире и свежевыбритый, усы его были расчесаны особенно тщательно.
Микаэл со своей компанией разместился в конце стола. Тут молодые люди могли болтать без стеснения. Только Папаша не позволил себе присоединиться к компании. Как самый богатый и почетный г ость, он по предложению хозяина уселся рядом с владыкой. Сегодня он был настроен очень серьезно: собрание было не интимное, а носило до некоторой степени общественный характер, между тем во всем городе Папаша слыл за патриота, благотворителя и искреннего защитника общественных интересов… Когда тамада предложил тост за здоровье его преосвященства, Папаша выразил желание сказать «пару слов» и поднялся.
– Владыка, гм… господа… – начал он. – Мы, армяне, значит, всего, гм… одну церковь, значит, всего, гм… имеем…
– Имеем! – прошептал Гриша в своем кругу, передразнивая оратора.
– Я, значит, гм… как верный сын этой… гм… самой церкви, гм… говорю: мы обязаны почитать, гм… потому, гм… я пью…
– Змеиный яд! – вставил опять Гриша.
– За служителя, гм… церкви, значит, желаю, гм…чтобы…
Папаша на миг уставился на тщательно закрученные усы Срафиона Гаспарыча. Но, не найдя в них нужных слов, полез пальцем в полный бокал, где плавала муха.
– Одним словом, – продолжал Папаша, стряхнув муху с пальца, – чего там, гм… канителить, гм… Давайте выпьем за здоровье нашего епископа, гм… Потому прошу встать…
Все встали с возгласами:
– Да здравствует его преосвященство! Да здравствует владыка Аракелян!..
