Маша не сомневалась.
Она поняла: все, кончилась подготовительная жизнь. И надо от нее отрешиться как можно скорее. Денису сказать, что тетка при смерти и нет никакой возможности отлучиться, так что пусть он лучше едет домой. Мужа предупредить, что будет не скоро, а потом набраться духу и объявить, что не вернется никогда.
Но не встретиться с Денисом напоследок – не могла. Понимала, что слабость, что не надо бы, что все можно решить по телефону, но – хотелось увидеть. Обняться напоследок. Поцеловать. И может быть даже еще что-то. В последний раз.
Попав в толпу, в неизвестно откуда взявшееся шествие, она растерялась, пыталась вырваться, заблудилась. Тут позвонил Денис, а потом какая-то девушка, что Маше не понравилось. Какая еще девушка, почему она рядом с Денисом? Маша, руководствуясь указаниями этой девушки, стала пробираться к метро. Но везде натыкалась на милицию, на ОМОН, на автобусы и грузовики, хотела уже позвонить Денису и сказать, что она возвращается к тете Арине, а встретиться можно потом. Но тут звонок от какого-то молодого человека, который представился другом той девушки, что звонила, сказал, что хочет помочь, начал спрашивать, где находится Маша, по этим приметам нашел ее.
Саня показался Маше с первого взгляда типичным московским балбесом, у которого настолько все есть, что ему ничего не надо. То есть – родители обеспечены, квартира имеется, найти работу не волнует, ходит в чем попало, не заинтересован жизненным ростом. И очень удивилась, когда узнала, что Саня работает на телевидении. Ей как-то не пришло в голову, что на телевидении можно работать и охранником, и дворником на территории, и поваром в одном из останкинских ресторанов. Впрочем, Саня был ассистент оператора и в будущем сам оператор, плюс серьезно увлекался фотографией, и все чаще его фотографии появлялись в популярных изданиях и на известных сайтах; сейчас он тоже был с камерой, снимал окружающее. А Маша выспрашивала по ходу дела, как люди попадают на передачи, где они сидят и изображают публику, и нельзя ли тоже попасть? И сколько, к примеру, стоит билет в первом ряду? Саня отвечал: нисколько не стоит, а попасть – запросто. Он может ей устроить пропуск хоть на десять передач. И Машино уважение к нему все больше росло. Вот, думала она, так у них в Москве и бывает. Одет человек кое-как, с виду совсем молодой, а такие возможности!
Им никак не удавалось пробиться к метро, но Саня не унывал, щелкал фотоаппаратом.
– Какой кадр! – вдруг закричал он, увидев на фоне похоронной процессии свадебную машину. – Эх, еще бы жених с невестой вышли! Свадьба и похороны!
Вышли не жених с невестой, вышел одинокий мужчина откуда-то, определил опытным взглядом Саня, оглядев его фигуру и одежду, из властительных структур. Рискует однако – в самое пекло залез.
– Стой тут или зайди туда! – Саня показал Маше на стеклянное заведение с вывеской «Кофе-хауз». – Я сейчас.
И он стал проталкиваться к свадебной машине, чтобы не пропустить интересных мизансцен.
Мосин шел вперед с застывшим взглядом. Перед ним расступались.
Услышав тишину, Тамара повернулась, увидела бывшего мужа.
Он подошел. Посмотрел на запрокинутое лицо сына, приподнял руку, дотронулся пальцами, тут же отдернул их.
И спросил:
– За что? Кто?
– Ни за что. Милиция, – ответила Тая.
Мосин повернулся к ней. Тая знала, что у Димы есть отец, ушедший из семьи, но никогда его не видела. Однако сразу догадалась, что это он.
– Кто конкретно? – спросил Мосин. – Отделение, фамилия. Не узнали?
– Какая теперь разница? – спросила Тамара.
– А куда ты идешь?
– Я? Не знаю.
Ответив так, Тамара подумала, что может показаться странной. Она же шла к нему, к Виктору, к отцу Димы. Но почему-то ей не захотелось говорить об этом. Пусть смотрит и страдает – так, как страдает она. То есть он так страдать не может, но хотя бы приблизительно. Если он вообще умеет страдать.
– Как это – не знаешь? – спросил Мосин.
– Мы идем требовать правды и наказания! – выкрикнул провокатор Ложкин, для которого наконец нашлась работа. – Если они нам не предъявят виновных, мы разнесем Кремль по кирпичику!
– Точно! Вперед и выше! – поддержал Валерий Юркин.
– Только без экстремизма! – тут же взял на себя идеологическое командование Игнат Кабуров. – Это на руку власти!
– Да ладно. Не разнесем, так хоть повеселимся, – неожиданно не согласилась со своим кумиром Гжела – возможно, потому, что утомилась просто идти, не чувствуя личного отношения со стороны Кабурова, которое ей только и было интересно, а теперь он разозлится и хоть так обратит на нее внимание. И он обратил.
– Ты что говоришь? – прошипел Кабуров, схватил ее за локоть и повел в сторону. – Тоже мне, Фанни Каплан!
– Надо действовать только в рамках закона! – присоединился Холмский.
Группа участников движения «Свободная зона» сгрудилась вокруг своих предводителей. Тут же шнырял Ложкин, высматривая и вынюхивая.
Идущие за гробом Юркина тоже оттеснились в сторону, потому что в этой колонне ведущим и направляющим был Валерий, а его отвели вдова Антонина Марковна и дочери Аня и Алевтина.
– Ты чего тоже раскричался? – спросила Антонина Марковна. – Кому ты поддакиваешь? Мы куда идем, ты можешь сказать?
– Хоронить брата, – уверенно и горделиво ответил Валерий. – Ленина выкинем, а его положим. Я сказал.
– Он сказал! Ты не видишь, что творится? Чуть ли не революция вокруг уже! Ну и пусть они этим занимаются, а я не позволю из похорон комедию устраивать!
– То есть ты считаешь, что он не достоин лучшей участи? – с вызовом спросил Валерий.
Аня, оставившая ради похорон двух детей, которых воспитывала без мужа, и желавшая к ним поскорей вернуться, не выдержала и начала говорить дяде правду в самые его глаза, пусть уже пьяные, но еще соображающие:
– Дядь Валер, а чего это вы про папину участь беспокоитесь, я не поняла? Вы папу при жизни за человека не считали, как вас позовут на день рождения, вы напьетесь и начинаете на папу издеваться, что он сантехником всю жизнь, а вы вольный человек, хотя у вас толком сроду ни нормальной семьи не было, ни работы!
– Да еще хвастался, – подхватила Алевтина, – что у него женщин много, все время с разными приходил, на какой-то помойке их подбирал, а сам в ванную вперся один раз, когда я там была, и за жопу меня хватать начал!
– Валера, это правда? – тут же посуровела и стала бледной Антонина Марковна.
– Да я ее с другой девушкой спутал! – засмеялся Валерий. – Я что, извращенец, что ли, собственных племянниц за жопу хватить? Других жоп, что ли, на свете нет?
– Ничего ты не спутал! – закричала Алевтина. – Я же помню, я тебе сказала: дядь Валер, ты охерел, это я, Алевтина, а ты говоришь, а какая, говоришь, блин, разница, если у тебя, говоришь, все так же, как у людей, устроено? Если бы я тебя в живот не пихнула бы коленкой, неизвестно, что было бы!
– Ах ты… – Антонина Марковна пошла на Валерия, протягивая руки с крепкими ногтями, а под ногтями – трудовая неотмываемая чернота, как ей не быть после двадцати с лишним лет торговли луком, картошкой и морковью в овощной палатке?
Веронике Струдень стало грустно на это смотреть, она мягко сказала:
– Не надо, зачем вы? Тут же покойник все-таки.
Она сказала о нем так, будто Юркин мог видеть и слышать происходящее и стыдиться этого.
Все оглянулись.
Антонина Марковна опустила руки.
– На кладбище надо, – сказал человек без имени, выразив самую здравую мысль. – Нечего нам тут делать. Поворачиваем.
А так как он был одним из тех, кто нес гроб, то и подал пример, сделав корпусом движение. Это движение подхватили остальные, стали разворачивать гроб.
Валерий хотел что-то сказать, но только махнул рукой: что объяснишь глупым людям?
Но через несколько метров процессия, начавшая довольно бодро идти назад, остановилась, столкнувшись в лоб с другой процессией.
Крепкие парни в ритуальных черных костюмах и с нашивками «Танатос» (одно из самых престижных похоронных агентств столицы) несли на плечах то, что разительно отличалось от последней, обитой красненькой матерьицей, домовины Юркина: гроб мебельного вида, богато отделанный (и не мудрено, это был элитный гроб канадского производства модели 4GK-825-HD RICHMOND, массив тополя, отделка – креп, производитель BATESVILLE CASKET, цена 244 000 рублей).
Это несли еще одного почившего в тот странный день, Леонида Моисеевича Арбалевского, бывшего ответственного работника. Он умер в семьдесят два года, но мама его, девяносточетырехлетняя Эсфирь Ильинична, была жива. Она отличалась тем, что знала все новости на свете, причем для этого ей не требовались ни газеты, ни телевизор, ни Интернет. Конечно, она знала не абсолютно все – следовательно, то, чего она не знала, не было достойно внимания приличного человека.
О том, что Кремлевское кладбище опять открыто для захоронения уважаемых людей, ей стало известно сразу же. И она велела прибывшим работникам агентства «Танатос» направляться именно туда, а не на Ваганьковское кладбище, как было намечено. Работники засомневались:
