– А зачем ты в полушубке?
– А я под ним голая.
Медленно опустила руки и полушубок разошелся.
Крупные груди, нежно молочные в лунном свете. Смутные жемчужные плечи, вся нежная, как молоко. Была Катерина совсем такая, как в самых бесстыдных снах Колотовкина.
– Мне бабка объявляла, что однажды объявится богатый человек…
– Это она про Павлика, наверное, – ни к селу, ни к городу ляпнул Виталий.
– Нет, о тебе, – возразила Катерина. – Так все и получается. Бабка так и говорила: дескать, чем дольше терпишь, тем сладьше любовь. Думаю, что пришло время. – В звездном свете вся так и светилась. Шепнула загадочно: – Шла баба из-за морья, несла кусочек здоровья… Тому, сему кусочек, а тебе весь кузовочек… Ты не бойся, – шепнула, – я сама пришла…
– А если аист прилетит? – нервничал Колотовкин.
– Ну, так я ж не лягушка. Видишь, луна какая полная? А на ней как бы два мужика. Один с вилами, грозный. Это Павлик. Ты бойся Павлика, он скоро обманет тебя. – Вдруг смело сбросила полушубок. – Я ведь ничего такого не умею… Никогда, ни разу… И Павлик говорил, что ты только плохому учишь… Мы с Ниночкой только немножко баловалась, а так ничего…
И спросила:
– А не будет больно?
Однажды сказала:
«Хочешь, покажу потаенное место».
«Где Ниночка утонула?»
«Ага».
«Там сыро, наверное?»
«Да нет, там камни… И очень тихо…»
С тишиной, впрочем, не получилось. Сперва все испортил анекдот, рассказанный Виталием. Дескать приплыла русалка к водяному, спрашивает: «Чего люди такие жестокие?» – «А ты с чего взяла?» – «А вот видела, как связали человека веревкой, опустили его на дно омута и давай таскать». – «А ты чего?» – «Ну, я перерезала веревку. Человек теперь спокойно лежит на дне, не мучается». – «Ну, ты молодцом! Только так больше не делай. Водолаз это был». А за полверсты до нужного места услышали вдали хрип гармоники, и голос хриплый: «Наверх вы, товарищи, все по местам…»
– Чего это?
Неприметная тропка терялась в мокрых разливах.
Кривые хилые сосенки тянулись по краю неширокой сухой гривки.
Кругом, правда, растрескавшиеся камни, на них сизые пятна лишайников, а из-за сосенок все тот же хриплый голос. Будто не пел человек, а спасал душу. И правда. Расходясь, открыли чахлые болотные сосенки вид на север, на совсем уже темные непроходимые болота – скучная острая осока, кочкарники, необозримо застилающие серую перспективу, а на берегу плоского озерца на сухом камне (одну ногу неудобно откинул в сторону, другую наоборот согнул в колене, видно, в такой позе его застигли) увиделся плечистый мужичонка в резиновых болотниках до бедер, в брезентовых штанах и в штормовке, из под которой синели полоски матросского тельника. Уставясь в прищуренные глазки огромной медведицы, нависшей над ним, как замшелая ель, мужичонка не халтурил, от души растягивал меха: «Пощады никто не желает…»
А медведица кивала.
Как бы смахивала лапой слезу.
На сердце лег ей последний бой «Варяга».
Но строгости не теряла. Стоило мужичонке сбиться с мотива, повторить куплет, как медведица нехорошо взметывала в воздух кривые когтистые лапы. «Ну, совсем не терпит фальши», – одобрил Виталий.
И рявкнул на весь лес:
– А вот твою мать!
Когда прыгающий бурый тяжелый зад затерялся среди кочек, Виталий и Катерина осторожно приблизились к неизвестному. Он торопливо оттер грязным платком лоб и выдернул из кармана початую бутылку.
– У меня репертуар кончился, – прохрипел.
Бросил Виталию горсть презервативов, выдернутых из того же кармана:
– Держи гондоны, братишка!
– А чего медведице не предложил?
– Не успел, – нервно признался мужичонка.
И заорал:
– Катька, дура! Я тебя материться учил, когда ты была совсем девчонкой. Помнишь? Это же я, капитан Шишкин!
– Ой, дядя Миша! – всплеснула Катерина руками.
– Я как в восемьдесят четвертом вышел из дому, так только сейчас вернулся, – похвастался капитан. – Мир посмотрел, сражался под Белым домом. У вас, гляжу, жизнь тоже стала беспощадная. Насилие со стороны сексуально озабоченных медведиц, беспредел. Я в Благушино попика отца Бориса на всякий случай зарядил гондоном. Мало ли…
Заторопился:
– Слышь, Катька, ты у нас умная…
Жадно хлебнул из бутылки, весело выпятил толстую губу:
– Попик и попойка, это от одного корня, да? Мне попик предлагал сжечь церквушку в Благушино или Ельцина отлучить от церкви. – Шишкин с величайшим удовольствием отхлебнул из бутылки и вытер ладонью круглую, потную, коротко стриженную голову. Глаза у него по-доброму выпучились. – Второй час глотку деру, хорошо, воздух влажный. Этой дуре, – кивнул он в сторону сбежавшей медведицы, – советский гимн страшно понравился. Из прежних, видно. Может, позовем обратно, грянем хором? А? – Восхитился: – Патриотка русских лесов! А ты бери, бери гондоны, – весело кивнул Виталию. – Качественный товар.
И вдруг нахмурился:
– Ты случаем не Колотовкин?
– А чего?
Капитан Мишка Шишкин вскочил и одним ударом разнес хромку о камень:
– Детей обираешь, паразит!
– О чем это вы?
– Да я, считай, в вашу Рядновку из-за тебя приперся! Мне дочка Элка сказала, что ты раньше был прикольный учитель, а теперь скурвился. Говорит, у тебя теперь денег до жопы, потому и скурвился вконец. Дети собирают грибы да ягоду, а ты гундишь: несите ко мне, мол, у меня, как в банке. И дерешь проценты с детей. Я специально приперся сюда, чтобы увидеть твои поганые глаза, ублюдок, сволота, шиш поганый, меня твои коммунистические медведицы не остановят, – наезжал капитан на Колотовкина. – И в паре с тобой Золотые Яйца, да? Ну так вот, учтите, я – гнев народа! Не знаю, как другим, – захрипел он, – но Элке вернешь все взятое до копейки! К ней родной отец вернулся! Не дам обижать дитя! – ущербной походкой кавалериста, только что соскочившего с седла, капитан снова двинулся на Виталия.
– Да о чем это вы?
– Нет, ты только посмотри, Катька! Он будто не знает!
– Да он и не знает, – спокойно заметила Катерина. – Это не он, это Мельников крутит детские деньги.
– Какие деньги? – заорал Виталий.
– Ага, значит, Золотые Яйца? – Шишкин несколько успокоился и закурил. – А ты что, не знаешь, сволота, дурик, что твой гад детей подмял под себя. Элка вчера пошла к Золотым Яйцам, говорит, нам деньги нужны до жопы, любимый папка приехал, а Золотые Яйца ей: нет у меня денег, возьми водки в долг, пусть папик нажрется. Вот к какому большому одичанию привела людей перестройка!
Шишкин протянул Катерине бутылку:
– Будешь?
– Не буду, дядя Миша.
– А чего связалась с таким хмырем?
– Его медведи не трогают, – уклончиво объяснила Катерина.
– Ну, ладно, – как бы нехотя согласился капитан. – Гондонами я вас снабдил, теперь можете не бояться.
И снова завелся:
– Вот к какому большому одичанию привела людей перестройка. Я в Томске зашел к Нехаевым. Давно знаю их. Раньше была зажиточная семья, а теперь на одном фортепьяно вдвоем играют!
Глава IV
Тени и будни
Июль, 1999
В кабинете директора регистрационной компании стоял аквариум.
Правда, не такой громадный, как у Липецкого. И рыбки в нем плавали поменьше. И секретарша (в отличие от Оксаны) не отличалась длиной ног. Волосы по плечи – да, но без особой прелести.
– Знаете Кузнецова?
О встрече Семина с Кузнецовым Шерману явно уже донесли.
Из-за сильного астигматизма Шерман смотрел одновременно и на Золотаревского, и на Семина.
– Учились вместе.
Семин чувствовал, что лучше все объяснить самому.
К тому же, Шерман – директор регистрационной компании имел право интересоваться, почему это люди, работающие на «Бассейн», пусть в неофициальной (а может, как раз поэтому) обстановке, встречаются с оппонентами.
– Пытался предостеречь Кузнецова.
– Как это предостеречь? – Шерман озадаченно уставился на Семина.
Генеральская фамилия шла директору, хотя рыхлый нос требовал чего-то другого.
– Приятель прежний, так что ли? – он явно многое знал. – И ты тоже. Чего возишься с этим Колотовкиным? – переключился директор на юриста. – Сколько там у него акций? Что они решают?
– Не скажите, Израиль Юрьевич, – возразил Элим. – Иногда одна доверенность может решить дело. Как юрист говорю. У Колотовкина реальное влияние. Он фактический хозяин болотного края, а новый перевалочный пункт где собираются ставить? Вот то-то! На территории Колотовкина. Вообще, Израиль Юрьевич, все хорошее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведет к ожирению.
Шерман задумался.
Может, он пытался просчитать сидящего перед ним человека.
Но как просчитаешь? Сидел Семин небрежно, нога на ногу, тянул «Мальборо».
Тогда Шерман прикинулся простачком:
– Да я-то как раз ничему не против. Но мне Николай Иванович звонил. И энергетики звонили. И Кузнецов достал. Этот требует выписку из реестра акционеров для проведения внеочередного собрания. А я не даю.
