– Доминик, если бы ты вдруг оказалась на необитаемом острове, с кем бы ты хотела быть там?… Ну ладно, если бы тебе не удалось залучить туда Мела Гибсона, а выбор твой был бы ограничен, ну скажем, кем-то из мужчин, сидящих в этой машине; Дэнни не в счет – он мой, так кого бы ты предпочла?
К тому времени мы в общем-то покончили с нашими экстравагантными выходками, которые называли между собой «запоминающимися событиями», но присутствие Венди и Доминик как будто повернуло время вспять, и мы снова начали посвящать вечера подобным художествам. «Сегодня ночью притворится бродягами и уляжемся спать перед дверью Римского туристического агентства. Снимайте брючные ремни… все снимайте – мы подпояшемся веревками. Кит, вылей-ка все пиво из этого жбана на мой пиджак – мы должны источать соответствующее благоухание».
Еще одно воспоминание: мы копали картошку на поле, расположенном по обеим сторонам автострады Франкфурт – Мюнхен, потому что проголодались, но дали слово в течение двадцати четырех часов не покупать никакой еды. Однако сколько бы мы ни мыли клубни, как бы тщательно ни скребли их перочинным ножом, они все равно отдавали землей. Доминик: «Ну нет, я эту грязь есть не буду. Я ем только то, что растет над землей, а не в земле», ко уплетала, тем не менее, картошку, потому что сама атмосфера нашей компании заставляла делать то, что делали все.
Из-за того, что Венди всегда относилась крайне отрицательно ко всему, идущему в разрез с законом или совершаемому необдуманно, ей всегда приходилось изобретать оправдания, которые делали бы выходки, придумываемые Дэнни, и то, что придумывала она, поступками одного порядка. Когда однажды ночью в Каннах мы закоротили провода зажигания пляжного автомобиля, она не принимала в этом участия, несколько часов была мрачной и надутой, а на следующий день потребовала, чтобы мы совершили какой-либо особо значащий благотворительный акт, дабы загладить вину за то, что было сделано накануне. Из некоторых ресторанов мы сбегали, не расплатившись, затем по ее настоянию в других ресторанах давали немыслимого размера чаевые. Мы воровали бензин на заправках, а потом, чтобы осчастливить Венди, целыми днями колесили по дорогам, высматривая стариков, которым необходимо было помочь перейти дорогу. «Вон, видишь, стоит!.. Вон еще… быстрее, пересекай полосу. Она уже сходит с обочины. Беги и удели ей несколько. горошин, Дэнни».
Примерно то же самое было и в тех местах, которые мы проезжали. За ночной попойкой на выезде из Парижа следовала поездка на поле сражения на Сомме. Проведя день в бурном веселье, мы наутро отправлялись в Дахау. Часто, именно в мрачные дни, навеянные печалью, в которую погружалась Венди, происходили самые потешные события. В ней горело такое неистребимое желание просветить Дэнни в отношении всего, что происходит в мире, а также и несправедливостей, творящихся в нем, что, слушая ее, порой невозможно было удержаться от смеха. Я хорошо помню, как сурово она отчитала Дэнни, когда, поднимаясь по лестнице дома, в котором пряталась Анна Франк, он шепотом сказал ей на ухо: «Не понимаю, почему они не нашли ее. Ведь эта дурочка оставляла дверь открытой».
Противоборство Венди и Дэнни и волнующее желание добиться расположения Доминик служили фоном, на котором происходили основные события этого путешествия. Что касается ситуации с Доминик, то здесь Карлос имел явные преимущества: в его памяти были еще свежи события на чердаке, сопровождаемые музыкальными пассажами, а кроме всего прочего, ведь именно он пригласил ее в эту поездку, однако сейчас инициатива ускользала из его рук, и Доминик практически на протяжении всех трех недель держала нас обоих в напряжении. Еще в первые дни путешествия по Северной Франции, когда Доминик со вздохами и ахами твердила о том, что ей надо проведать родителей в Париже, Карлос лидировал. Но когда мы добрались до Амстердама и Карлос подорвал свою репутацию, позволив себе разгуляться в «Банана-клубе», лидерство перешло ко мне. В Германии Карлос снова выбился в лидеры.
Моим высшем достижением в этом соревновании была ночная прогулка с Доминик на мысе Римини, когда она хотела стащить водный велосипед и покататься на нем бесплатно, хотя за неделю до этого отправилась в полночь погулять с Карлосом по морской косе в Неаполе. С одной стороны, это было соперничество, но с другой – нечто иное, как потешное шоу, поскольку все отлично понимали ситуацию и не стесняясь шутили над происходящим. Венди: «Кит, это не горошина, это истинная правда – она без ума от тебя. Ну скажи же ей хоть что-нибудь. Неужто ты не видишь, что такой непутевый парень, как Карлос, ей не подходит. Может, это как раз и есть твой шанс обрести истинное счастье. Я ведь постоянно думаю о тебе. Дэнни, разве это не так?» Проходит несколько мгновений: «Карлос, зачем тебе прогулки по косе с кем-то, когда там никаких удобств. Представь, что вы снова у тебя на чердаке. Пусти сегодня ночью в ход одну из твоих штучек, позаимствованных у Ричарда Шра, – и порядок!»
Подобные розыгрыши и насмешки продолжались вплоть до той самой ночи, когда, перед тем как сесть на паром, шедший в Англию, мы отправились в ночной клуб в Фужере. Выходя из клуба, Доминик, поскользнувшись на влажном склоне, сломала лодыжку, а Карлос, оказавшийся самым трезвым из нас, отвез ее в больницу.
Когда нам с Дэнни было чуть больше семи лет, мы, школьники, уже освоившие цифры, часто играли на своих цифровых часах в одну придуманную нами игру. Цифровые часы с режимом секундомера только начали появляться. Игра представляла собой тест на быстроту реакции. Мы, включив секундомер, старались остановить его так, чтобы показания шкалы соответствовали году, в котором мы живем. Тогда, в 1981 году, на шкале должно было быть 19,81, то есть 19 целых и 81 сотая секунды. Достичь этого было практически невозможно. Когда, закончив путешествие, мы ехали домой из Дувра, огромное апельсинового цвета закатное солнце все время светило нам в спину; Карлос и Доминик, держась за руки, прильнули друг к другу на заднем сиденье машины; голова Дэнни покоилась на плече Венди, а я вспоминал, как Дэнни когда-то сожалел о том, что не может сделать по-настоящему то, что мы делали тогда, играя, – что он не может остановить часы, чтобы никогда уже не становиться старше. Сейчас и я пожалел о том же.
Мы все еще находимся в национальном парке «Кедровый холм». Сейчас утро, и я только что проснулся после ужасного происшествия. Прошлой ночью около трех часов тень какого-то огромного четырехпалого существа накрыла мою палатку. Я еще хорошо помнил, как Карлос разбушевался вчерашним вечером, поэтому решил не тревожить его, но позже, в магазине кемпинга, когда мы расспрашивали о дороге на Даллас, я обратил внимание на прикрепленный к стене плакат с изображением змей. В верхней части плаката была грозная эмблема – череп над скрещенными костями, – поэтому я попытался выяснить у оказавшегося в магазине егеря (это была дама), кого именно из диких зверей, которыми наполнен парк, мы должны опасаться в первую очередь. Вопрос был вполне разумный, но Карлос высокомерно приподнял бровь, бросив на Доминик хитровато-насмешливый взгляд. Дама в зеленой униформе ответила: «Да ну что вы, здесь никого нет. Разве что пара марафонцев там, возле озера». Затем она, как бы между прочим, обмолвилась о том, что здесь на прошлой неделе обнаружили следы горного льва, который был с детенышем, и прошли они невдалеке от главного входа.
– Лев! – с трудом выдохнул я и посмотрел на Карлоса, который, отвернувшись от плаката, направился в главный павильон, делая вид, что не слышит меня. – А они кусаются? – спросил я, наблюдая за Карлосом.
Карлос прикрыл глаза, как будто ему заранее было известно, что ответит женщина-егерь.
– Да ну что вы, они боятся людей намного больше, чем люди их.
– Кто-то, ростом гораздо больше собаки, перескочил через мою палатку сегодня ночью, – сделав серьезное лицо, сообщил я Карлосу, когда мы вышли из магазина. – И у этого существа была очень мускулистая шея.
Карлос сказал, что, вероятнее всего, это была собака, но когда мы выходили за ограду кемпинга, я обратил внимание на предупреждающий знак у входа – силуэт собачей головы, перечеркнутый наискось широкой красной полосой.
– Карлос, собакам запрещено появляться на территории кемпинга – тем, кто нарушит этот запрет, грозит штраф в тысячу долларов.
Карлос продолжал упорствовать, уверяя меня, что это была именно собака.
– Они уже неделю пытаются поймать его, а он вдруг ни с того ни с сего пожаловал в твою палатку? Ты слышал, что сказала эта женщина, – они больше боятся таких, как ты.
– Возможно, это была охотничья собака желтого окраса, – сказала Доминик. – Или койот.
– Остерегайся делать какие-либо предположения, Доминик, – язвительно посоветовал Карлос, – а то он побежит обратно выяснять у егеря, кусаются ли они.
