– Что нужно денать? – спросил Петро с пьяным равнодушием.
– Коробку перебрать в моем «мерсе».
– Чем будете насчитываться? Говяжьими ушами? Хвостами я больше не бену.
Толстый чувак с цепью повернулся к Колянычу и спросил: «Ты же говорил – нормальный человек».
Коляныч внимательно посмотрел на Петра и грозно рявкнул:
– Ты что, конопли выхватил, Петруша? Машину нужно сделать, понял?
После арии Коляныча с Петра слетело сонное оцепенение, он выпрямился и спросил:
– Когда пниступать?
Выполнив заказанную работу, Петро, волнуясь, позвонил толстому, побаиваясь предстоящего расчета. Толстый с цепью рассчитался дойче марками. Поблагодарил и уехал. Петро разложил банкноты веером и подумал – это только начало. Вдруг он вспомнил – сегодня осталась некормленой скотина. А завтра приезжают Томка и Генка. Спрятав банкноты, он поплелся домой. Проковырявшись до темноты и устав, сел на кухне, налил себе полстакана, выпил, закусил яблоком. Самогон его сразу цапанул. Петро вспомнил: не только его скотина, но и он сам ничего ни ел. Ему стало жаль себя, он снова налил и выпил. Потом, покачиваясь, подошел к холодильнику, убрал от двери стул и открыл ее. На него хлынули говяжьи хвосты, кроме них, съестного ничего не было. Вдобавок они завонялись и распространяли смрад по всему дому.
«Завтра приезжает Томка, она же меня удавит этими хвостами». Петро рассвирепел, открыл окно и с алкогольной агрессией метал хвосты во двор, пока полностью не освободил холодильник. После этого ему хватило сил доползти до дивана, упасть и заснуть.
Утром его разбудил дикий истошный Томкин крик. Петро подскочил и увидал свою супругу с абсолютно белым, перепуганным насмерть лицом. От страха у него задрожали ноги.
– Что снучинось, ты уже пниехала?
– Посмотри во двор, – истерично визжала Томка.
Петро глянул в окно, от ужаса у него дыбом встали волосы. Весь двор был черным – кишел воронами.
Дойче марки он потратил на товар, положив начало залежам ножниц по металлу, молоткам, коробкам с ножовочными полотнами, лопатам, сапкам, ящикам с гвоздями. Появились у него и 200 бензиновых насосов для «Жигулей». Петру тогда казалось, что вся Европа ездит на «копейках». Насосами с Петром рассчитались за ремонт машины, в очередной раз обманув его. Показав один фирменный насос, всучили партию изделий какого-то кооператива.
Наконец, Петро получил паспорт. Для первой экспедиции он выбрал город Субботица в Югославии. Подготовка велась в очень нервозной обстановке. Многие знакомые Петра ездили за бугор уже по нескольку раз, кум, хвастаясь, показывал доллары. Петро, рассматривая портрет Франклина, ненавидел кума, ему казалось, что кум украл эту сотню у него.
В Субботицу он решил ехать на своем «Москвиче», Петро доварил борты к багажнику, полностью изуродовав и так не выдающийся дизайн машины. Загрузил товар, который он собрал за год, и выехал в сторону Молдавии. От огромного веса у машины стал деформироваться кузов. В Киеве жадный Петро взял еще пассажира и только после этого заметил, что с машиной творится что-то неладное. Сами по себе стали открываться двери, крышка багажника, пассажир, побелев от страха, мычал, указывая на открывшийся капот.
– Не бойся, – успокоил его Петро, – он до конца никогда не откноется.
В Житомире пассажир попросил остановить.
– Большое спасибо, – сказал он – А деньги? – с надрывом спросил Петро,
– А денег у меня нет, я ж студент.
– Пнидупнеждать надо!
Петро, проклиная всех студентов земного шара, двинулся дальше.
За Житомиром он вынужден был остановиться, выгрузил на обочину полторы тонны груза, нашел веревки, проволоку, связал двери, багажник, на это ушло три часа. Наконец уставший, мокрый от пота, Петро двинулся дальше.
«Еще пару таких остановок – и накачаю нитки как у Тайсона», – думал он свою горькую думу. И прозевал ямку. «Москвич» тряхнуло, заднее стекло выпало в салон, Петро грязно выругался. Опять остановился и провозился со стеклом дотемна. Потом у него отпал глушитель, потом перестала работать приборная доска, после этого он стал постоянным клиентом всех работников ГАИ, находившихся по пути следования.
Петро с мольбой, вглядываясь в каменные лица с алчно блестевшими глазами, рассказывал о бедности, о постоянно преследовавших его неудачах. Дорожная фемида просила подкрепить рассказ деньгами. Тогда Петро приступал ко второй части биографии. Он убеждал гаишников, что болен туберкулезом и как этим пользуются жена и теща, избивая его палками. После рассказа он обычно пробовал раздеться по пояс, чтобы продемонстрировать следы побоев. Как правило, после второго акта его отпускали. Но иногда самым настойчивым гаишникам приходилось рассказывать полную версию биографии. Тогда, в завершение рассказа, заливаясь слезами, Петро открывал им, что он инвалид и у него две левые руки. Петро быстро поднимал руки, держа одну – ладонью вверх. Как правило, это срабатывало.
Но в этот раз под Винницей ему попался такой орех, что даже Петро удивился. Орех представился сержантом Цюрюпало и обвинил Петра в нарушении правил дорожного движения. Петро вдохновенно отработал три акта, уже вытирали слезы несколько женщин, ожидавших рейсовый автобус и ставшие невольными свидетелями происходившего единоборства. Исповедь сержанта не убедила. Петра понесло: он первый раз в жизни столкнулся с такой непробиваемостью. И пошел на второй круг.
Свою жизнь Петро описывал фиолетовыми и черными красками. Из повествования следовало – фашистские концлагеря в сравнении с его жизнью – санаторий. Он убеждал сержанта, что искренне завидует аборигенам Австралии, которые питаются кореньями и личинками, а стареньких родителей, ставших обузой, отдают на съедение крокодилам. На многочисленные истории Петра мент отвечал одинаково: «А я тут зачем стою?» После получасовой борьбы титанов к сержанту подошел его напарник и потрогал коллегу за локоть, но сержант Цюрупало продолжал жевать фразу: «А я тут зачем стою?» И тут почти сдавшийся Петро предложил погасить штраф товаром: «Тнохи гвоздей, тнохи ножовочных понотен, одну сапочку».
В ответ Цюрупало обмяк и стал хватать воздух ртом, потом махнул рукой и тоже отошел шепча: «Он забрал у меня не только пятьдесят минут работы, но и пятьдесят минут жизни».
Как Петро добрался до Субботицы, известно одному Господу Богу. В Субботице Петро совсем растерялся. Для того чтобы продать привезенный товар, нужно было торчать на базаре месяца два-три. На это Петро никак не рассчитывал, а ехать в глубь Югославии боялся. Подумав несколько дней, он сбросил весь товар перекупщикам и, получив долгожданную зеленку, радостно попер на родину.
Дома кум посчитал Петровы барыши и выяснил, что Петра опять развели. Он возвратил лишь половину денег, вложенных в товар.
Петро пил неделю и ругал шустрых соотечественников. Вдобавок ему предстоял капитальный ремонт машины, уже не подлежавшей никакому ремонту. Петро решил теперь держаться опытного кума, они договорились ехать в Польшу, так как в Югославии началась война. Кум пересмотрел товар Петра и забраковал его. «Сейчас на Польшу повезем тиски».
Петро кинулся доставать тиски. Он отремонтировал несколько машин и купил двадцать тисков на заводе-изготовителе. Накануне дня отъезда кум заболел и остался дома. Петрова поездка началась со скандала. Его не пускали в старенький «ЛАЗ». Из тридцати пассажиров двадцать восемь были бабы – они подняли страшный гвалт.
– А куда мне пникажите останные тиски девать? – отчаянно кричал Петро.
– Засунь их себе в жопу, – посоветовала Зленчиха – самая колоритная из отъезжающих. – Каждый везет по десять! – отрезала она.
Наконец, были решены все вопросы, и автобус, высекая снопы искр выхлопной трубой об асфальт, выехал к полякам, которые с нетерпением ожидали чугунно-литейные изделия. В пути Петро быстро подружился с девками, после Томки они все были для него красавицами. Подъехали к польской границе и встали в очередь. Опытная Бойчиха объявила, что стоять будут около суток. Петро достал два флажка – украинский и польский, и спросил водителя:
– Где у тебя тут флагалище? – игриво спросил Петро.
– Тут втыкай, – указал место водила.
Петро воткнул флажки.
– Поняки – национанисты, – объяснил он, – им поннавится.
Через восемнадцать часов, выпив ящик водки, спев все песни и обгадив все посадки, они заехали на обетованную территорию Польши. В автобус вошел офицер польской таможни. Он внимательно обвел взглядом салон, его глаза уперлись в Петровы флажки. Лицо у офицера стало строгим. Он указал водителю.
– Езжай туда.
Когда автобус остановился, он мрачно указал на флажки и сказал.
– Свой можете вешать, как хотите, – наш должен висеть правильно.
И только теперь пассажиры увидели – политически безграмотный Петро пристроил флажки вверх ногами.
