Альфонсо сложил мои чемоданы в машину, я отстегнул ему пять долларов на чай. Рой проснулся, чтобы проводить меня, а вскоре к нам примкнула Кэти, еще не снявшая пижаму. Мы высказали друг другу всякие приятные слова, а Кэти наградила меня прощальным поцелуем. Мне предстояло исчезнуть без следа. Отъехав от дома, я увидел в зеркало заднего вида, как Кэти, подпрыгивая, махала мне вслед и послала воздушный поцелуй, сдув его с ладони… Она изображала из себя маленькую девочку, это должно было нравиться Рою. Я едва справился со своей грустью, дорога была забита машинами, моря не было видно, все побережье было застроено бетонными домами.
Я вел машину, словно автомат. Ближе к полудню я уже подъезжал к Санта-Круз. Город сильно изменился, он показался мне неким гибридом стилей. Пригород выглядел убого: его старые здания и улочки, где семенили многочисленные пенсионеры, опять напомнил о Европе. Мне удалось припарковать машину, через центр я пошел пешком. Перед витринами дорогих и шикарных магазинов слонялись панки с ирокезами из раскрашенных в разные цвета волос. Один из них сидел на тротуаре, бренчал что-то на гитаре, возвращая меня в семидесятые годы… Что я здесь делал? Я совершал все новые ошибки и глупости, мне надо было ехать в Лос-Анджелес и скорее возвращаться в Париж, где меня ждали мои подружки с полными слез глазами и влажными ляжками. Зачем надо было ехать в Санта-Круз? Ради того, чтобы переброситься несколькими словами с официанткой из кофе-шопа при отеле? Боже, будь проклята эта жизнь, которая меня вышвыривает вон! Я снова сел в свой «олдсмобиль» и поехал на авеню, которая вела к морю. В моей обонятельной памяти снова всплыл тяжелый запах скользких досок причала.
Я нашел отель, где я когда-то подносил чемоданы клиентов. Я складывал их на раскачивавшуюся во все стороны тележку, которую приходилось с силой втискивать в кабину лифта. Я ездил на лифте вместе с клиентами, следившими за своим багажом, а я в это время разглядывал их носы. Моя низкооплачиваемая работа в Англии приучила меня получать чаевые, но здесь положенные в ладонь центы приводили в замешательство. Надо было преодолевать подобные комплексы, поскольку эти подачки входили в мой заработок.
Каждый вечер после работы я находил убежище в одном из баров с пианино, служивших приютом для мечтателей, наркоманов, бедняков и страдавших ностальгией индейцев. Тип, который играл на пианино, считал себя Рэем Чарльзом[12]: подражал ему, копировал, пытался влезть в шкуру Короля… Воздух там был нечистым, дым сигарет плотным, а горе тяжелым. Я чувствовал себя маленьким, настоящим мушиным пометом. Даже здесь Америка подавляла меня! Я был молод, считал себя вечным и ждал прихода счастья. В этой забегаловке при звуках пианино, которое даже Коппола[13] не взял бы в качестве декорации для нищеты, настолько оно было расстроено, я ненавидел свою распутную мамашу. Она вычеркнула меня из своей жизни, когда мне было десять лет, она научила меня переносить удары, превратив мою душу в замерзший фьорд.
Я оставил машину на маленьком паркинге слева от входа в отель. Сидевший на ресепшене бледный мужчина, с обведенными синевой глазами и занятый какой-то внутренней проблемой заведения, направил меня к своей сотруднице, которая ничуть не удивилась моей просьбе и знанию отеля: я попросил дать мне комнату с окном на море и подальше от бассейна. Даже если бы я попросил дать мне уголок для мусорных баков, она сделала бы это с той же улыбкой. Девушка протянула мне ключ.
— Вот…
Я забрал чемоданы из «олдсмобиля», какой-то юнец предложил мне их донести. У него были постриженные ежиком волосы и акцент уроженца восточного побережья. Я спросил у него, как обстояли дела с акулами, и он посоветовал не отплывать далеко от пляжа. Значит, никто ничему не удивлялся? Я начал нервничать.
Выделенная мне комната на шестом этаже испортила все настроение. Старые одеяла пахли застарелой пылью, простыни были мятыми. Я отправился на поиски горничной. Нашел целых двух, они о чем-то болтали в коридоре.
— Мне нужны чистые простыни, будьте любезны, принесите.
— Они чистые, мсье.
— Не думаю.
— Си, сеньор. Мы меняем их сразу же после отъезда клиентов.
Она, очевидно, была мексиканкой и скороговоркой объяснила мне, что белье сминается сушильной машиной. Возвращаясь в мою бетонную клетку, я сгорал от нетерпения. Вся Америка сжалась до размеров этой комнаты. Чувствуя нервную дрожь, я обошел телефон и собрался позвонить Энджи. Я знал от Рони, что значительную часть времени она проводила в своем директорском кабинете в башне Фергюсонов, где мне придется наткнуться на заслон из секретарш и потерять много времени на бесполезные объяснения. Но не сам ли я решил прогуляться по Калифорнии? Я вышел из комнаты.
Чтобы пройти на пляж, надо было взять на ресепшене ключ, пройти мимо пахшего хлоркой бассейна и войти в подземный коридор. Я прошел через этот пахший застарелой мочой крысиный ход и вышел на пляж, покрытый темным песком. Я снял ботинки и пошел по воде. Посмотрел на причал. Я вспомнил о ресторане, находившемся в конце этого сооружения из бетона и дерева, попробовал было на него взобраться, но отказался от этого намерения. Слева по другую сторону причала все еще существовал парк аттракционов. Три дня я проработал контролером билетов в «замке с привидениями».
Упав духом, застудив ноги, подсчитывая каждый столь дорого обходившийся мне час, я решил начать операцию «звонок» во второй половине дня. С самого начала я наткнулся на стену молчания. Словно прикованный к веслу гребец на галере, я набирал номера записанных мною телефонов в доме на озере Тахо и на ранчо. Поздней ночью я снова попытался дозвониться. Я спросил в справочной номер телефона дома миссис Говард в Беверли-Хиллз. Мне дали его в течение нескольких секунд. Несмотря на позднее время, я набрал этот номер. После четырех звонков чей-то приятный голос ответил, что я звоню в дом миссис Говард. Я сказал, что хотел бы поговорить с миссис Говард. Голос в трубке мягко сказал:
— Ее нет дома, мсье. Не могли бы вы позвонить завтра или послезавтра? Оставьте мне ваше имя и номер телефона, и я передам их мадам, если она сюда позвонит.
— А вы не знаете, где она находится?
— Не имею понятия, мсье.
— Вы полагаете, что она вам позвонит?
— Не могу вам этого гарантировать. Какое-нибудь срочное дело?
Срочное? Что я мог на это ответить? Что это намного срочнее, чем жизнь, которую предстояло завоевать? Я ответил непринужденным голосом:
— Меня зовут Эрик Ландлер. Мы познакомились с миссис Говард в доме мистера Роя Харта. Она хотела увидеться со мной до моего отъезда в Европу…
— Оставьте ваш телефон, сэр, — снова попросил он.
От сидения перед телефонным аппаратом в ожидании возможного звонка я сошел бы с ума. Я сказал, что я в отпуске, переезжаю с места на место и у меня нет постоянного адреса. Добавил, что миссис Говард продиктовала мне свои телефоны на приеме, среди толпы людей, и что мне хотелось бы узнать, правильно ли я запомнил номера. Во втором номере, телефона на ранчо, была ошибка. Если бы мажордом Филипп не исправил вежливо эту ошибку, Энджи могла бы быть еще жива.
Я провел ужасную ночь, а на рассвете решил отправиться в Сан-Франциско. Мне никогда не удавалось скрыть свое огромное восхищение при виде Голден Гейт[14]. В прошлом я посвятил несколько недель жизни Сан-Франциско. Я каждый день взбирался на вершину возвышавшегося над портом холма и с наслаждением фотографировал Голден Гейт. Стальная гармония моста действовала на меня словно чарующая музыка. В этой убогой комнате я молил своего стального идола: «Помоги мне снова увидеть Энджи!»
На следующий день я словно каторжник снова набирал телефонные номера. «Я не знаю, где находится мадам», — повторил мне третий раз за утро ее метрдотель. Гостиница могла проглотить все мои деньги, а неудачные попытки дозвониться грозили полностью испортить мне нервы. К одиннадцати часам я спустился в кофе-шоп, заказал гамбургер и проглотил все, что было на тарелке. Со второго раза официантка меня засекла: едва я успел взять порцию маринованных огурцов, как она забрала со стола всю посуду, чтобы спасти оставшиеся кусочки огурцов по-русски и маринованного лука. В комнате надо мной подсмеивались шикарные чемоданы и ракетки, время тянулось медленно, жизнь потеряла всякий смысл. Время от времени я набирал номер такими резкими движениями, что едва не сломал телефонный аппарат. Я болтался между комнатой и пляжем, где чайки измеряли горизонт энергичными взмахами своих крыльев. Подростки в одинаковых резиновых комбинезонах пришли на пляж, неся на плечах свои серферы. Они входили в воду небольшими группами, ждали волну, а потом с криками взбирались на свои доски и мчались к берегу на пенистом гребне. Я позавидовал этим детям: они были американцами, у них было будущее. Затем я вернулся в комнату и с маниакальной настойчивостью снова принялся звонить.
