— Я тебя люблю. Когда перепихнемся?
Она пожала мне руку. Пожала ладонь. Пожала локоть, бицепс, плечо, подбородок. Ее губы коснулись моих. Я ослеп, оглох, онемел. Я был рожден ради этого мгновенья.
вторник
Мы часто говорим о начале литературных произведений, о пресловутых первых фразах: “Долгое время я ложился спать рано” (“По направлению к Свану”); “Сегодня умерла мама” (“Посторонний”); “Вот как все начиналось” (“Путешествие на край ночи”). Но знаем ли мы наизусть заключительные фразы? Концовка книги часто красноречивее начала. В порядке появления: “…воспоминание о некоем образе есть лишь сожаление о некоем миге. Дома, дороги, аллеи столь же — увы! — недолговечны, как и года”[208] (“По направлению к Свану”); “Для полного завершения моей судьбы, для того, чтобы я почувствовал себя менее одиноким, мне остается пожелать только одного: пусть в день моей казни соберется много зрителей и пусть они встретят меня криками ненависти”[209] (“Посторонний”); “Он звал к себе все баржи реки, всё, и весь город, и все небо, всю деревню и нас, он все увозил с собой, и Сену тоже, все, чтобы и разговору больше не было о них”[210] (“Путешествие на край ночи”). Поспешное обобщение на основе этих трех примеров: шедевр легче начать, чем закончить, поскольку финальные предложения длиннее первых. Гений начинает нахрапом, а кончает в меланхолии (как и любовь).
среда
Хотя мы так и не переспали (позавчера я потерпел сокрушительное и постыдное фиаско — член у меня встал размером с сосиску “Кnacki Herta”, что было оскорбительно для нее и унизительно для меня, и тем не менее ничего более очаровательного я до сих пор в своей постели не имел… Если бы я не испытывал к ней никаких чувств, у меня бы встало как у коня, но высокие ставки в этой игре свели на нет все мои возможности, как у Анри Леконта в финале турнира “Ролан Гаррос”), я предложил Франсуазе, ни с того ни с сего (и на свой страх и риск), поехать со мной в Лос-Анджелес. К моему величайшему изумлению, она согласилась. Двенадцать часов спустя, перед отелем “Мондриан”, пока я безуспешно пытался поймать такси, Элизабет Кин удалось рассмешить ее:
— В Лос-Анджелесе есть таксы, но не такси.
Позже — слезы счастья в белоснежной комнате. Вопреки унижению предыдущего вечера, а главное, несмотря на любовное волнение и разницу во времени, мое тело снова начинает функционировать. Подумать только, я занимался любовью тридцать пять лет и ни разу не заплакал.
четверг
В Нью-Йорке открыли такой же “Ман Рэй”[211], как в Париже. В Софии я был в баре “Дали”. В Лос-Анджелесе остановился в отеле “Мондриан”. Мне осталось только покататься на “ситроене-пикассо”! А мы еще спрашиваем, чему служит современное искусство! Оно необходимо для того, чтобы придумывать названия модным заведениям. Чтобы становиться знаменитым без помощи реалити-шоу. Искусство предоставляет известность + содержание: идеальное сочетание для названия ресторана. Художник — это тот, кто чем-то знаменит. Впрочем, я не удивлюсь, если в самом скором времени откроется куча кафе “Стиви” и баров “Лоана”[212].
пятница
В “Скай-баре” отеля “Мондриан”, равно как и в “Бэкфлипе” отеля “Феникс” в Сан-Франциско, то и дело повторяют “Oh my God”[213], прежде чем повставлять себе искусственные члены в номерах. В модных отелях все очень удобно устроено: у бассейна тут всегда толпится бомонд, так что можно даже не выходить никуда. Достаточно просто спуститься в бар и, захватив парочку блонд и мартини с арбузным соком, доползти до койки. Легкий приступ тоски? Франсуаза подарила мне таблетки эффексор по 50 мг. И я их щелкаю, как семечки.
суббота
Сан-Франциско — это Нью-Йорк под уклоном. Иду показывать Франсуазе квартал Хашбери. Покупаем хипповые шмотки Софи, дочке Людо. Я дарю Франсуазе виниловые пластинки “Джефферсон эрплейн”. Она дарит мне джинсовый пиджак, чтобы я “косил под молодого”. Мы неудачно припарковались, и на снятую нами тачку прилепили штраф. Один уже лежит у меня дома в ящике. Случается, я долго разглядываю его, затаив дыхание. Надо будет повесить его на стену в рамочке.
понедельник
“Бэкфлип”, Сан-Франциско, 3 часа утра (в Париже полдень). Я не против диджеев во вьетнамках, но поначалу это все-таки производит странное впечатление. Ну, скажем, эти босяцкие понты обязывают его сводить в три раза лучше. Все здешние девицы похожи на Камерон Диас. Мужики совсем не догоняют, все жлобы, одеваться не умеют и танцуют хрен знает как… А все потому, что все красивые парни в Сан-Франциско — педики, а “Бэкфлип” — один из немногих клубов для натуралов. Но даже здесь девицы танцуют шерочка с машерочкой. Блонды-заводилы зажигают на волне “лесбийского шика”, но трахаться не хотят. Мужчина здесь кажется, более чем где-либо, существом необязательным.
вторник
Чего не хватает Соединенным Штатам, так это сомнений. Это огромный недостаток стран-победительниц. Здесь всегда ставят на фаворитов и каждый вечер празднуют победу, не испытывая никакого чувства вины. По истечении нескольких дней в Америке любой молодой европеец чувствует себя стариком. Мне не хватает тут самокопания, экзистенциальных колебаний, тревоги по поводу эпикурейского умопомешательства. И с улыбками у них перебор! Радостные физиономии камнем ложатся мне на сердце. Мне хочется организовать покушение на канал MTV. Франсуаза со мной согласна (что большая редкость).
среда
Только в Америке я чувствую себя европейцем.
четверг
Почему она, а не другая? Зачем отвергать тысячи сисек ради одной только пары? Зачем отказываться от сотни писек ради одной-единственной? Франсуаза отправляется по магазинам, а я, лежа у бассейна в отеле “Стэндарт” на бульваре Сансет, нахожу наконец ответ: потому что без нее я заболеваю раком. В любви сдаешься в плен из инстинкта самосохранения.
пятница
В бутике Фреда Сигала увидел, как Вайнона Райдер покупает себе (и расплачивается!) черное платье с листиком ганджи на спине. На крыше отеля “Стэндарт” располагается ночной танцбассейн под открытым небом. Вокруг сверкают небоскребы, внешние лифты огненными шарами взлетают вверх по фасадам, пустые кабинеты залиты белым неоновым светом, на билдинг напротив проецируется фильм про кунг-фу, а в роли диджея выступает грациозная азиаточка в минишортах и босоножках на высоком каблуке. Что касается меня, то я принимаю джин-севенап и кажусь себе Тайлером Дёрденом (героем “Бойцовского клуба”, который сражается сам с собой). Бассейн кишит wasted bimbos[214], которые с истошными криками падают в голубую воду, какой-то загорелый алкоголик с квадратным подбородком обзывает Франсуазу “smoking hot”, на плазменных экранах скользят по волнам серфингисты из “Парадайз коув”, а танцоры аплодируют, когда мимо пролетает вертолет. Иногда я думаю, что мне повезло, что я живу.
суббота
Все мои беды от того, что в утробе матери я слишком часто слушал “Любовь с тобой” Мишеля Польнареффа (1965). Она ставила его без конца, баюкая в невесомости мой зародыш:
Такие слова про себя говори,
Но в обществе произносить не смей.
А я плевал на людей
И на их, так сказать, мораль,
Я хотел бы заняться любовью с тобой поскорей…
Что стало бы со мной, если бы мама слушала Ива Дютея?
воскресенье
“Настоящее скверно, и с каждым днем будет все хуже и хуже, пока не настанет самое худшее”. Порой мне очень хочется сказать Шопенгауэру, чтобы он заткнулся.
понедельник
Жан-Жорж, мой приятель, который обожает читать мораль всем окружающим, никогда не применяя ее к себе самому, позвонил мне утром с очередной нотацией:
— Перестань писать о себе любимом, это черт знает что, ты делаешь больно своим близким!
Может, он и прав. Я решил внять его советам. Не буду больше рассказывать свою жизнь.
вторник
Драконы изрыгали пламя. Робин Гуд решил напасть на них, потрясая увесистым копьем. Внезапно принцесса вылетела в окно замка (я забыл упомянуть, что у нее на спине выросли крылья). Но деревья поймали ее своими гигантскими деревянными руками. В это мгновенье, наконец, вмешался Гарри Поттер:
— Салямалекунга! — вскричал он, взмахнув волшебной отверткой.
И расступились небеса, и Леон Зитрон[215] (а на самом деле переодетый в него Господь Бог) ответствовал:
— Мадам, мадемуазель, месье, доообрый вееечер.
Тогда Робин Гуд пал смертью храбрых, утонув в волнах жидкого “Куломмье”[216]. Но феи и домовые рыдали горючими слезами, и тогда он воскрес и догнал принцессу, которая, кстати сказать, была очень ничего себе. Через девять месяцев у них родилось много детей.
