В закусочную "Зеленая страна" он зашел, чтобы спросить адрес. А затем, с решимостью человека, который очень торопится, он сел за стол и заказал двойную порцию ракы, брынзу и каленый горох, потому что бутылки, стоявшие на полках рядом с портретом Ататюрка и снежными видами Швейцарии на стене, придавали ему решимости. Телевизионный ведущий сообщил, что для первой в истории Карса прямой трансляции, которая должна произойти сегодня вечером, несмотря на обильный снегопад, все приготовления будут закончены с минуты на минуту, и вкратце рассказал о некоторых местных и национальных новостях. К этому времени позвонил заместитель губернатора и запретил сообщать об убитом директоре педагогического института, чтобы не раздувать дело еще больше и не раздувать конфликт. До того как Ка обратил на все это внимание, он залпом, словно воду, выпил две порции двойного ракы.
Выпив третий стакан ракы, он дошел до обители за четыре минуты, дверь открылась автоматически. Поднимаясь по крутой лестнице, Ка вспомнил стихотворение Мухтара под названием «Лестница», которое все еще носил у себя в кармане. Он был уверен, что все пройдет хорошо, но чувствовал себя как испуганный ребенок, который дрожит, входя в кабинет врача, хотя знает, что врач не будет делать ему укол. Как только он поднялся, он пожалел, что пришел: несмотря на ракы, его душу охватил глубокий страх.
Как только Высокочтимый Шейх увидел Ка, он сразу почувствовал его страх. А Ка понял, что Шейх видит его страх. Но в Шейхе было что-то такое, что Ка не было стыдно. На площадке лестницы, по которой он поднялся, на стене было зеркало в резной раме из орехового дерева. Сперва он увидел Шейха в зеркале. Людей в доме было как сельдей в бочке. Комната согрелась от дыхания и человеческого тепла. Вдруг Ка заметил, что целует Шейху руку. Он не обратил внимания ни на то, что было вокруг, ни на толпу в комнате, все произошло в мгновение ока.
В комнате собралось более двадцати человек, чтобы принять участие в обычном богослужении, которое проводилось по вторникам вечером, и для того, чтобы рассказать о своих несчастьях. Хозяева молочных ферм, которые были счастливы оказаться радом с шейхом каждый удобный момент, несколько человек из числа ремесленников и хозяев чайных, наполовину парализованный юноша, косоглазый директор одной из автобусных фирм со своим пожилым другом, ночной сторож электрической компании, швейцар, уже сорок лет работающий в больнице Карса, и другие люди…
Шейх, прочитав по лицу Ка обо всех его сомнениях, показным жестом поцеловал его руку. Выразив уважение, он в то же время сделал это как человек, который целует приятную ручку маленького ребенка. Ка изумился, хотя уже знал, что Шейх сделает именно это. Они заговорили под взглядами окружающих, сознавая, что все внимательно их слушают.
— Молодец, что согласился принять мое приглашение, — сказал Шейх. — Я видел тебя во сне. Шел снег.
— Я тоже видел вас во сне, Светлейший Шейх, — ответил Ка. — Я пришел сюда для того, чтобы стать счастливым.
— Мы счастливы, что у тебя родилась мысль, будто счастье твое — здесь, — сказал Шейх.
— Мне страшно здесь, в этом городе, в этом доме, — проговорил Ка. — Все от меня очень далеки. Потому что подобного я всегда боялся. Я бы не хотел никому целовать руку и не хотел бы, чтобы мне кто-то целовал руку.
— Ты раскрыл свою внутреннюю красоту перед нашим братом, Мухтаром, — сказал Шейх. — Что тебе напоминает этот благословенный снег, который идет сейчас?
Ка заметил, что человек, сидевший на софе, справа от Шейха, у окна, — Мухтар. На лбу и на носу у него был пластырь. Он надел черные очки с широкими стеклами, чтобы скрыть синяки под глазами, как старики, ослепшие от оспы. Он улыбался Ка, но смотрел недружелюбно.
— Снег напомнил мне о Боге, — сказал Ка. — Снег напомнил мне, как прекрасен и загадочен этот мир и что жизнь на самом деле — счастье.
Замолчав на мгновение, он заметил, что взгляды всех устремлены на него. Шейх был этим доволен, что раздражало Ка.
— Зачем вы позвали меня? — спросил он.
— Ну что вы! — сказал Шейх. — Из рассказа Мухтара-бея мы решили, что вы ищете друга, с которым захотите побеседовать и открыть сердце.
— Хорошо, давайте побеседуем, — сказал Ка. — Прежде чем прийти сюда, я от страха выпил три рюмки ракы.
— Почему вы боитесь нас? — спросил Шейх, широко раскрыв глаза, словно в изумлении. Он был полным миловидным человеком, и Ка увидел, что все вокруг него искренне улыбаются. — Вы не скажете, почему вы нас боитесь?
— Скажу, но я не хочу, чтобы вы обижались, — произнес Ка.
— Мы не обидимся, — ответил Шейх. — Пожалуйста, садитесь рядом со мной. Нам очень важно узнать о вашем страхе.
Шейх говорил полушутя, полусерьезно, что в любой момент могло рассмешить его последователей. Ка, едва сев, почувствовал, что хочет поддаться этому настроению, которое ему понравилось.
— Я всегда искренне, как ребенок, хотел, чтобы моя страна возрождалась, чтобы люди стали свободными и современными, — сказал он. — Мне всегда казалось, что наша религия против этого. Может быть, я ошибаюсь. Извините. А может быть, я сейчас сильно пьян и потому могу в этом признаться.
— Бог с вами!
— Я вырос в Стамбуле, в Нишанташы, в светских кругах. Я хотел жить как европейцы. Моя жизнь прошла вдалеке от религии, потому что я понял, что не смогу одновременно быть европейцем и верить в Аллаха, который запихивает женщин в чаршаф и приказывает им закрывать лица. Уехав в Европу, я узнал, что может быть другой Аллах, а не тот, о котором рассказывают бородатые реакционные провинциалы.
— В Европе существует другой Бог? — спросил Шейх шутливо, гладя Ка по спине.
— Я хочу Бога, перед которым мне не надо снимать обувь, не надо вставать на колени и целовать кому-то руку. Бога, который поймет мое одиночество.
— Бог — един, — сказал Шейх. — Он все видит, всех понимает. И твое одиночество тоже. Если бы ты в Него верил и знал, что Он видит и твое одиночество, ты бы не чувствовал себя одиноким.
— Очень верно, досточтимый Шейх-эфенди, — сказал Ка, почувствовав, что тот говорит со всеми присутствующими в комнате. — Я не могу верить в Аллаха, потому что я один, и не могу спастись от одиночества, потому что я не верю в Аллаха. Что мне делать?
Несмотря на то что Ка был пьян и что совершенно неожиданно получил огромное удовольствие оттого, что смело говорил настоящему шейху о том, что чувствовал, он вдруг испугался того, что Шейх молчит, потому что осознал, что зашел слишком далеко.
— Ты и в самом деле хочешь моего совета? — спросил Шейх. — Мы — люди, которых вы называете бородатыми, реакционными провинциалами. И даже если мы сбреем бороды, провинциальность никуда не денется.
— Я тоже из провинции, и даже больше, я хочу быть провинциалом, быть забытым в неизвестном уголке мира, где идет снег, — проговорил Ка.
Шейх опять поцеловал ему руку. Ка это понравилось, он заметил, что Шейх делал это не против собственной воли. Но в глубине души Ка понимал, что все еще хочет быть европейцем, совершенно другим человеком, и почувствовал, что из-за этого презирает себя.
— Простите меня, перед тем как прийти сюда, я выпил, — повторил он снова. — Всю жизнь я чувствовал вину, что не верю в Аллаха бедняков и безграмотных, в которого верят тети в завязанных платках и дяди с четками. В моем неверии было что-то надменное. Но сейчас я хочу верить в Бога, который заставляет падать этот прекрасный снег. Есть Бог, который сделает людей более цивилизованными, более деликатными, который внимательно наблюдает за скрытой симметрией мира.
— Конечно есть, сынок, — сказал Шейх.
— Но этот Бог не здесь, не среди вас. Он снаружи, в снеге, который падает в сердце пустой темной ночи на одиноких скитальцев.
— Если ты собираешься в одиночку прийти к Богу, то иди, пусть снег в ночи наполнит твое сердце любовью к Нему. Мы не будем преграждать тебе путь. Но не забудь, что самовлюбленные спесивцы остаются одни. Бог не любит самодовольных. Дьявола прогнали из рая за то, что он был высокомерным.
Ка опять почувствовал тот же страх, которого потом будет стыдиться. Ему совсем не нравилось, что, когда он уйдет отсюда, о нем будут говорить.
— Что мне делать, досточтимый Шейх? — спросил он. Тот хотел было вновь поцеловать его руку, но раздумал. Ка понимал, что его нерешительность и опьянение все заметили и за это его презирают. — Я хочу поверить в Аллаха, в которого верите вы, и стать, как и вы, простым человеком, но я запутался, из-за европейца, который сидит во мне.
— Для начала хорошо уже то, что у тебя такие благие намерения, — сказал Шейх. — Сначала научись быть смиренным.
— А что мне для этого надо делать? — спросил Ка. В нем снова появился насмешливый чертенок.
— Все, кто хочет поговорить по вечерам, садятся в этот угол тахты, куда я усадил тебя, — произнес Шейх. — Все друг другу братья.
