— Я тоже. Ракеты у меня всегда разваливались, и у моих пилотов с квадратной головой никогда не было особых шансов. — Руфус тянется к моей тарелке и отрезает себе кусочек гренки, после чего принимается с наслаждением ее жевать, опустив голову и закрыв глаза. Ужасно тяжело смотреть, как кто-то ест свою самую любимую еду в последний раз в жизни.
Я обязан взять себя в руки.
Обычно хуже всего бывает перед тем, как станет лучше, но сегодня все наоборот.
Когда наши тарелки пустеют, Руфус встает и подзывает Эйнджел.
— Будет секундочка, принесите счет, хорошо?
— Мы вас угощаем.
— Пожалуйста, можно мы заплатим? Для меня это очень важно, — говорю я. Надеюсь, она не думает, что я манипулирую ее чувством вины.
— Поддерживаю, — кивает Руфус. Возможно, он сюда больше не вернется, но мы хотим, чтобы это кафе не закрывалось как можно дольше и работало ради других посетителей. А ведь выручка — это то, что позволяет им оплачивать счета.
Эйнджел энергично кивает и приносит нам чек. Я протягиваю пластиковую карту и, когда девушка возвращает ее мне, оставляю ей чаевых в три раза больше стоимости нашего недорогого завтрака.
Теперь у меня остается чуть меньше двух тысяч долларов. Наверное, помочь кому-нибудь начать жизнь заново на эти деньги нельзя, но это хоть какая-то помощь.
Руфус кладет рисунок земного шара в карман.
— Пойдем?
Я остаюсь сидеть на месте.
— Встать — значит уйти, — говорю я.
— Ага, — говорит Руфус.
— Уйти — значит умереть, — говорю я.
— Не-а. Уйти — значит пожить перед тем, как умереть. Вперед.
Я встаю, благодарю Эйнджел, помощника официанта и хозяина кафе, и мы выходим на улицу.
Сегодня — одно длинное утро. Но я обязан проснуться и вылезти из-под одеяла. Я смотрю вперед на пустынные улицы и иду навстречу Руфусу и его велосипеду; навстречу своей смерти, которая с каждой потерянной нами минутой становится ближе; навстречу миру, который сегодня играет против нас.
РУФУС
05:53
Ничего сказать не могу, Матео — прикольный невротичный парень, и мне нравится проводить с ним время, но было бы реально круто в последний раз посидеть в «Пушке» с плутонцами и поболтать обо всем хорошем и плохом, что с нами случалось. Только это слишком рискованно. Я знаю, в каком положении оказался, и не хочу, чтобы они из-за меня пострадали.
Правда, хоть сообщение они могли мне отправить.
Я отстегиваю велик, выкатываю его на дорогу и бросаю шлем Матео. Он едва его не роняет.
— Так, напомни, где живет Лидия?
— Зачем ты даешь его мне? — спрашивает Матео.
— Чтобы ты не раскроил себе череп, когда будешь падать. — Я забираюсь на велик. — Отстойно же будет, если тебя угробит твой Последний друг.
— Но это одноместный велосипед.
— У меня есть пеги[10] на заднем колесе, — говорю я. Тэго все время на них ездит. Он мне доверяет и знает, что я не впилюсь в какое-нибудь авто и не отправлю его на тот свет.
— Ты хочешь, чтобы я стоял сзади на этих подножках, а ты вез меня в темноте? — спрашивает Матео.
— Но ты при этом будешь в шлеме, — говорю я. Твою ж мать, а я уже надеялся, что он и правда готов выйти из зоны комфорта.
— Нет. Этот велосипед нас и прикончит.
Сегодняшний день в самом деле нелегко ему дается.
— Ничего подобного. Доверься мне. Я не слезаю с этого велика уже два года. Давай, Матео, залезай.
Очевидно, он в дикой нерешительности и все же с усилием надевает на голову шлем. У меня теперь есть дополнительная причина быть осторожным (я же не хочу, чтобы на том свете меня преследовала фраза «А ведь я тебе говорил!»). Забравшись на пеги, Матео хватает меня за плечи и крепко в них вцепляется. Растет над собой. Горжусь! Это все равно что выгнать птицу из гнезда или, скорее, даже вытолкнуть ее, потому что ей надо было улететь оттуда много лет назад.
Продуктовый магазин открывает ставни новому рабочему дню, а луна еще висит высоко над головой. Я давлю на педали, и Матео соскакивает на землю.
— Нет. Я пойду пешком. И тебе советую. — Он расстегивает шлем, снимает его с головы и отдает мне. — Прости. У меня просто появилось дурное предчувствие, а мне сейчас только и остается, что доверять интуиции.
Мне бы надо быстро нацепить шлем и уехать подальше. Пусть Матео идет к Лидии, а я займусь своими делами, какими бы они ни были. Но вместо того, чтобы разойтись с ним в разные стороны, я вешаю шлем на руль и опускаю ногу на тротуар.
— Тогда не будем тормозить. Не знаю, сколько нам осталось жить, но лично я не хочу все пропустить.
МАТЕО
06:14
Я уже стал худшим Последним другом в истории. Настало время быть худшим лучшим другом.
— Мне будет погано, — говорю я.
— Потому что ты не расскажешь о своей смерти?
— Я еще не мертв. — Я поворачиваю за угол. Лидия живет в паре домов отсюда. — И нет. — Небо наконец начинает светлеть, и на нем проступают оранжевые оттенки последнего рассвета в моей жизни. — Лидия была просто уничтожена, когда узнала, что ее парень-дефис-жених умрет. Он так и не увидел Пенни.
— Я так понимаю, Пенни — это их дочка?
— Да. Она родилась через неделю после смерти Кристиана.
— Как это случилось? Ему позвонили? — спрашивает Руфус. — Если это что-то слишком личное, можешь не рассказывать. Звонок моей семье стал настоящим кошмаром, и я тоже не люблю о нем говорить.
Я готов доверить ему эту историю только в том случае, если он никому ее не передаст, особенно Лидии, но потом осознаю, что Руфус точно унесет ее с собой в могилу. Сплетничать он может начать разве что на том свете, а так я ничем не рискую и могу делиться с ним всем чем угодно.
— Кристиан поехал в какие-то дальние районы Пенсильвании, чтобы продать одному коллекционеру диковинные кинжалы и мечи, которые унаследовал от дедушки.
— Кинжалы и мечи можно продать за бешеные бабки, — кивает Руфус.
— Лидия была против того, чтобы он ехал, она жутко в тот период нервничала, но Кристиан клялся, что выручка в конечном счете будет того стоить. Тогда они купят кроватку поудобнее, подгузники про запас, молочную смесь на пару первых месяцев и одежду. Он уехал, остановился на ночевку где-то в Пенсильвании, и около часу ночи ему позвонили с предупреждением, — рассказываю я, и в груди у меня все сжимается. Как вспомню все эти слезы и крики… Я останавливаюсь и прислоняюсь спиной к стене. — Кристиан пытался дозвониться до Лидии, но она крепко спала и ничего не слышала. Он каждую минуту отправлял ей по сообщению, а потом поехал обратно — автостопом с Обреченным водителем грузовика, и оба они погибли, пытаясь вернуться к своим семьям.
— Черт, — выдыхает Руфус.
Лидия была безутешна. Как одержимая она перечитывала последние страшные сообщения Кристиана и ненавидела себя за то, что не проснулась, когда он звонил. У нее была возможность в последний раз увидеть его через приложение «Вуаль». Это такой видеочат, который быстро сажает батарейку, но помогает связаться с близкими тем, кто находится в зоне слабого сигнала, например Обреченному на шоссе по пути к дому. Но Лидия пропустила и эти запросы.
Не знаю, насколько это правда, но после рождения Пенни Лидия говорила, что обижена на дочку, ведь она так сильно выматывала ее на поздних сроках беременности, что Лидия даже проспала последние часы своего возлюбленного на земле. Но я понимаю, что тогда она была убита горем и теперь все иначе.
Лидия бросила школу, чтобы заботиться о Пенни, и живут они в маленькой квартирке с бабушкой Лидии. Со своими родителями она не слишком близка, а родители Кристиана живут во Флориде. Ее жизнь непроста и без дополнительных предсмертных прощаний. Я просто хочу увидеть свою лучшую подругу в последний раз в жизни.
— Вот ведь жесть, — говорит Руфус.
