Потом – капли в ушко. Причем капать непосредственно в ухо Бабуля считает полным дебилизмом. Она сначала осторожно ввела пинцетом в слуховой проход марлевую турундочку и уже после этого накапала лекарства на ее кончик. Турунда же исполнила роль фитилька, по которому лекарство проходит от пипетки прямо до воспаленной барабанной перепонки.
Марлечка просидит в ухе девочки дня два-три, и Ленина задача сведется только к тому, чтобы несколько раз в день капнуть лекарство на кончик турунды.
По своему богатому опыту знаю, что, когда турундочка начнет проситься наружу, ухо у Маргаритки уже будет как новенькое.
Так, за трудами, разговорами и последующим чаепитием, день плавно перешел в вечер. Я была уже не прочь отдохнуть, но вновь появившийся детина отвез нас с Бабулей в драматический театр. Оказалось, Береславский назначил нам там рандеву. Совместил приятное с полезным.
Приятное мы действительно получили: постановка была высококачественной. Бабуля объяснила, что во многих провинциальных городах очень профессиональные актеры. Они же больше, чем в столице, играют, в маленьком городе постоянные премьеры – необходимость, слишком узок круг театралов, не желающих ходить на один и тот же спектакль.
Но, честно говоря, я все ждала Береславского, потому что день прошел, а к главному делу мы с Бабулей так пока допущены и не были.
– Он не придет, – в первом антракте сказала Бабуля, с удовольствием смотревшая спектакль. – Или придет к концу.
– Он же обещал, – не поверила я.
– Обещать не значит жениться, – хладнокровно сообщила мне Вера Ивановна. – Он просто заткнул нам рты. И глаза. То бишь эвакуировал слабое звено. Не зря этот юноша показался мне таким способным.
– И что нам теперь делать? – Мне было чертовски обидно чувствовать себя эвакуированным слабым звеном.
– Ждать, – четко объявила Бабуля и пошла из буфета к своему месту.
Семенова-старшая, как всегда, оказалась права.
Мы уже вышли из здания театра, как через площадь к нам подкатил «Ягуар» Береславского.
Профессор выскочил из машины, галантно раскрыл передо мной и Бабулей двери. Мы обе сели сзади. Он как ни в чем не бывало уселся за руль и… предложил прокатиться по ночному городу!
– Мы уже накатались, – не выдержала я. – По полной программе.
– А я вот не успел, – сокрушенно сказал Ефим Аркадьевич. – Дела не давали.
Вот же человек! Еще и издевается.
Ответила Бабуля:
– Конечно, давайте прокатимся. Заодно и дела обсудим.
– А чего их обсуждать? – улыбнулся Береславский. – Все идет как задумано. Все встречи проведены. Завтра утром вы уезжаете.
– А вы? – возмутилась я.
– Еще на полдня задержусь. Буду ждать депешу от муравьиной матки.
– От кого? – У меня от нашего профессора крыша начала ехать.
– Ну, муравейник же мы разворошили. А в муравейнике главная фигура – муравьиная матка.
– Губернатор, – сказала Бабуля. – Мужского рода.
– Ладно, пусть будет Муравьиный Папка. – Ефим Аркадьевич сейчас был на все согласен. Просто душка. Предварительно проведя нас, как детей.
– А я все никак не могла понять, зачем вы на «Ягуаре» поехали, – сказала Бабуля.
Откровенно говоря, мне и сейчас непонятно, зачем он поехал на «Ягуаре». Мы и на шоссе не раз скребли снег пузом, и в городе машина была как маяк.
– Ну да, мы честно представились нашим новым друзьям, – засмеялся профессор. – А для скромных выходов мне Круглов «шаху» выделил. И пешочком я сегодня, кстати, тоже вдосталь походил, не только вы. Слава богу, город маленький, вполне пешеходный.
– Что такое «шаха»? – Не люблю оставлять за спиной непонятное. Хотя сейчас за моей спиной понятного вообще почти не было.
– «Шестерка» жигулиная, полуубитая, – объяснил мой препод. – Не такая заметная, как мой S-type.
– В общем, всех перехитрили, – гневно подвела я итог. – И их, и нас.
– Ну, с ними мы завтра поймем, – деликатно поправил меня Ефим Аркадьевич.
– А вам не кажется, что мы сюда с Бабулей попали против вашей воли? – Я потихоньку приходила в ярость. – И что вы не выполняете взятых на себя обязательств.
– Я всегда выполняю взятые на себя обязательства, – скучным голосом ответил Береславский. – Мы действительно по вашей просьбе приехали сюда работать. Я делал свои дела. Вера Ивановна ребенка подлечила. Вы тоже существенно повысили свой культурный уровень. Так что я нарушил в нашем договоре?
Я просто не находила слов. Открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба.
Очень редкая ситуация, когда у меня нет слов. Особенно в ответ на такую наглую выходку.
За меня ответила Бабуля. Но вовсе не то, что я ожидала.
– Спасибо за поездку, Ефим Аркадьевич. Все было хорошо, и у вас наверняка есть планы. Вот мы их в Москве и обсудим, ладно?
– Ладно, Вера Ивановна, – смиренно согласился тот.
Мы подъехали к нашей гостиничке и разошлись по номерам.
Перед тем как лечь, я долго смотрела на мост, вознесшийся над только что замерзшей рекой. По нему цепочкой ехали машины. Точнее, передвигались желтые светлячки фар, самих машин не было видно.
Зрелище было тихим – сквозь тройные стеклопакеты не проникал ни мороз, ни шум – и отчего-то печальным. Может, оттого, что нас так жестко надул Ефим Аркадьевич. Может, потому, что соскучилась по мамуле и Бориске.
А еще мне захотелось увидеть Игоря Игумнова. Если Бориска был ужасно милым и своим, то Игорек был совсем чужим и не вполне понятным. Но – что уж от себя-то скрывать – очень-очень притягательным.
– Бабуля, а ты как считаешь, сможем мы отомстить профессору? – спросила я уже прилегшую Веру Ивановну.
– Не сможем, – ответила Бабуля.
– Почему? – удивилась я. Бабуля не из тех, кто прогибается перед обстоятельствами.
– Нравится мне этот юноша, – ответила Вера Ивановна. – Похоже, ему можно доверить Надькины дела.
Короче, и тут облом.
Я не выдержала и тоже пошла спать.
Как выяснилось позже, это был не только последний наш вечер в старинном русском городе, но и последний спокойный вечер.
Ночью мне плохо спалось. Снилось, что я разбила китайскую вазу – подарок моего папы, которого я так ни разу после возвращения из Америки и не видела. Мама почему-то ею очень дорожила. Я задела ее ногой, и небольшая ваза разлетелась на несоразмерно крупные осколки, причем с чудовищным звоном. Я стала раздумывать над случившимся, и в этот момент меня разбудила Бабуля.
Мы умылись и пошли завтракать.
По пути стукнули в номер Береславского.
Вчера, так же стукнув, мы еще полчаса ждали его в ресторане.
Теперь же он вышел сразу, причем закутанный в свою пуховую куртку.
– А зачем вы оделись? – спросила я. Может, он сразу хочет нас бросить? Я бы уже ничему не удивилась.
– У меня в номере прохладно, – ответил профессор.
И хотя он попытался закрыть дверь перед самым моим носом, я успела увидеть капитально раздолбанное окно. Вот, значит, почему мне снился сон про вазу – стены между номерами очень тонкие и звукопроницаемые.
– Муравьиный Папка? – спросила Бабуля.
– Не знаю, – мрачно ответил Ефим Аркадьевич.
В ресторан можно было пройти по теплому стеклянному переходу, но Береславский вдруг остановился и стал всматриваться во двор. Потом вдруг взрычал и рванул на улицу.
Мы с Бабулей выскочили за ним.
«Ягуар» стоял прямо на ободах: похоже, ночные гости пробили все четыре шины.
И – о ужас! – в капоте зияла небольшая дыра с рваными краями. Хищная серебристая кошка – гордость Ефима Аркадьевича, – выдранная с корнем, валялась здесь же, перед колесами автомобиля.
– Муравьиный Папка, – теперь уже без вопросительной интонации сказала Бабуля. Вариантов не было: двор охранялся ЧОПом, и войти сюда мог только тот, кого пустят.
– Пошли завтракать, – наконец сказал Береславский. Он как-то разом успокоился, и, как выяснилось, происшествие никоим образом не сказалось на его аппетите.
– Может, нам не следует уезжать? – спросила Бабуля.
Мне не понравилось, что она так быстро сдала позиции. Почему мы должны спрашивать чьего-то разрешения?
– Следует, – ответил наш босс. – Пока все идет по плану. И не нужно его нарушать.
– А не опасно вам оставаться одному?
– Никакой опасности. Хотели бы убить, убили бы. Но они явно хотят общаться.
– Вам кажется, это общение? – уточнила я.
– Это первая часть их предложения, – любезно пояснил мой препод. – Я хочу выслушать вторую.
Береславский лично вызвал такси и отвез нас на вокзал. И даже помахал нам ручкой, когда поезд тронулся.
– Бабуль, не зря мы уехали? – спросила я.
– Ему лучше знать, – спокойно ответила Бабуля.
Мне даже обидно стало. Похоже, у Веры Ивановны Семеновой появился новый кумир. Но ее спокойствие понемногу передалось и мне.
И я уставилась в окно, на деревья, так чудесно и так опасно преображенные ледяным ливнем.
