Она засмеялась и нажала отбой.
По дороге домой (с какой все-таки легкостью мы называем этим святым, мистическим словом «дом» любую нору или дыру, койко-место, притон или приют), едва проскочив мост и взлетев на холм, в раскрытое окно ворвался свежий дух скошенной травы. Внизу, по гладкому, как газон, лугу ползал желтый трактор, его стрекот едва долетал до шоссе.
Дорога сделала вираж и пошла вниз. Лес подступил к обочине, мокрые стволы сосен замелькали, за ними чернела непролазная чащоба; потянуло сыростью, болотом. Впереди, в придорожной канаве несколько ворон затеяли свару – махали черными крыльями, взлетая и снова садясь, хлопотливо что-то делили. Одна птица, урвав добычу, поднялась в воздух, унося в клюве какую-то розовую ленту. Я притормозил – в канаве лежал мертвый олень. Его бок был распорот, из раны на траву вывалились перламутровые внутренности. Вороны, жирные, лоснящиеся, словно отлитые из черного металла птицы, на меня не обратили внимания. Они продолжали рвать клювами и когтями оленьи потроха.
Я не суеверен и не верю в приметы. Мне плевать на разбитые зеркала и цифру тринадцать, пустые ведра и всех черных кошек сразу. И не потому что я сорвиголова и черт мне не брат, просто слишком часто я видел, как человека разрывало на куски безо всякого предварительного оповещения. Не говоря уже о смехотворности самой идеи, что в таком бардаке, как наш мир, кому-то там наверху придет в голову посылать нам сюда какие-то сигналы о грозящей опасности. Причем в индивидуальном порядке.
Анна приехала в пять, опоздав на полчаса. Я сидел на веранде с ноутбуком на коленях. Сделав бесшумный круг, лимузин мягко встал перед ступенями крыльца. Кабан выскочил из машины, распахнул заднюю дверь. Появился сапог, потом рука с сигаретой, потом все остальное. Анна выпрямилась, что-то сказала шоферу. Кабан с крабьим проворством нырнул обратно в машину, и «бентли» плавно отчалил.
– Итак? – Анна затянулась, выпустила дым аккуратным кольцом.
Кольцо поплыло, оно клубилось и росло, подбираясь к моим ботинкам.
– Нужно будет оповестить Тихого о покушении, – сказал я, наступив на кольцо.
– Интересная мысль, – засмеялась Анна. – Ты это серьезно?
– Вполне. Пусть он готовится встретить нас на Капри, допустим, в сентябре. Ведь он каждый год третью неделю сентября проводит там?
Анна кивнула. Я продолжил:
– А мы навестим его чуть раньше. В Подмосковье.
Она довольно заулыбалась.
– Мне это нравится. Операция «Двойной капкан». Очень хорошо.
– Тройной.
Анна вопросительно посмотрела на меня.
– Это потом. Сейчас важно определиться в главном: никто, кроме нас двоих, не будет знать место и время проведения операции. Группа будет готовиться к операции в Италии в сентябре…
– Мы даже можем устроить курсы итальянского языка для наших головорезов, – Анна взмахнула руками. – Voglio passare il resto della mia con te.
– Весьма польщен. – Я поклонился. – Я тоже начинаю испытывать к вам непреодолимое влечение. Но вернемся к делу, синьора. Кстати, о головорезах: мне нужно человек тридцать с разведывательно-диверсионной подготовкой на уровне «Дельты» или «котиков». Плюс полная экипировка, плюс транспорт, включая два вертолета. Нужна тренировочная база с макетом.
– С каким макетом?
– Объекта.
Анна удивленно посмотрела меня.
– С макетом Тихого? Чучело, что ли?
– Макет дачи. С точным расположением всех построек, комнат, дверей, окон.
– Ну, это не проблема, у нас есть архитектурные планы всех дач. С описанием отделки, вплоть до цвета гардин.
– Гардины нам не понадобятся. Обычно макет делают из железных контейнеров, в которых всякий хлам по морю перевозят.
– Понятно.
– А что с базой? – спросил я. – Тренировка диверсантов – дело шумное, со стрельбой и прочей пиротехникой. С этим как?
– Ну, это-то как раз элементарно. У меня в Адриатике есть небольшой архипелаг, купила зачем-то лет десять назад. Выделю один островок для вашего цирка.
Она сказала об этом просто, словно речь шла о дачном участке где-нибудь в Подлипках.
Скелет нашего плана начал обрастать мясом. Властная и нетерпеливая Анна неожиданно стала внимательной и тихой, что, впрочем, не мешало ей влезать во все мелочи и требовать объяснений всякой технической ерунды, вроде того, что такое планка Пикатинни, почему я предпочитаю калибр в семь миллиметров пятимиллиметровому и зачем нам отбойный молоток марки «Бош».
Она появлялась каждое утро около девяти, к полудню в гостиной было не продохнуть от сигаретного дыма и кофейной вони, к вечеру воздух становился осязаемым, тяжелым, с кислым металлическим привкусом. На второй день Кабан приволок кофейный агрегат промышленного пошиба, никелированный механизм с эбонитовыми рычагами и медными кранами. Я предложил Анне заодно открыть тут кафетерий для местных лесорубов.
Мы начали с людей – кадры по-прежнему решают все. За четыре дня мы перелопатили сотни личных дел. Наемников кто-то отбирал для нас, я спросил, по какому признаку «этот кто-то» фильтрует людей.
– Тебя что-то не устраивает? – нервно спросила Анна. – Скажи что, я передам.
– Дисциплина! Передай, что меня интересует дисциплина. И насколько управляема будет эта банда. На кой черт мне садисты из карательных отрядов, охранники кокаиновых плантаций и прочая мразь?! Мне нужны солдаты! Понимаешь, солдаты!
Я хлопнул крышкой ноутбука, залпом допил остывший кофе. Было шесть вечера.
– На хрена мне все эти умельцы стрелять с двух рук и метать ножи с завязанными глазами?! – Я резко встал, стул с грохотом упал. – Это ж не кастинг для боевика! Твои мальчики насмотрелись голливудской бодяги…
– Кончай орать! – Анна тоже вскочила, костяшки ее кулаков побелели. – Это не мальчики, отбором занимается полковник из «Альфы»…
– Ну вот пусть твой полковник и руководит операцией! – перебил я и пнул стул.
Мне показалось, что она бросится на меня, – от злости у нее посветлели глаза, стали почти зелеными. Но она не бросилась, а бессильно опустилась. Медленно и тяжело, словно в ней что-то сломалось. За ее спиной в окне синел замшевый вечер, она повернулась в профиль, устало подперев подбородок руками.
– Ладно, на сегодня хватит, – Анна сказала тусклым голосом, достала сигарету. Покрутив в руках, сунула ее обратно в пачку. – Хватит на сегодня.
– Извини… – Я поднял стул и беззвучно придвинул к столу.
Она взглянула исподлобья – старая, издерганная баба. Мне стало неловко, я повторил тихо:
– Извини…
– Ладно… – невесело улыбнулась она. – А хочешь, я тебя военным министром назначу… Когда мы Тихого…
– Закоптим?
– Закоптим? Странно, у нас говорят «замочим».
– Нет, надо говорить «закоптим».
– Поняла, – она послушно кивнула. – Ну так как насчет военного министерства? Министр обороны Николай Королев – звучит, а?
– Звучит, – мотнул я головой.
Я не слышал своего имени уже лет сто, с приютских времен. Годы, проведенные среди склизских стен, выкрашенных в казенные цвета серого спектра, где наставники мало отличались от тюремщиков, а путь от ухмылки до тычка умещался между двумя ударами сердца, были похожи на послевкусие тяжелого кошмарного сна, что преследует весь день до самого вечера. Я пытался выкинуть их из памяти, пытался стереть, вытравить. Пустой номер. Отдельные эпизоды, обрывки событий, звуки и запахи остались яркими, живыми – без особых усилий я мог реконструировать в памяти ядовитую вонь жирной ваксы, которой драил свои сиротские башмаки, едкий смрад хлорки в умывалке, гулкий стадный топот утренних линеек по заиндевелому плацу. Словно все это было вчера.
– Я так понимаю, вы и обо мне справки навели? – Я сел верхом на стул, уткнул подбородок в спинку.
– Угу, – Анна снова выудила сигарету. – Навели. А то как же? И про тебя, и про родню.
– Ну с родней у меня не густо.
– Да уж. После того, как твою мать посадили…
Она быстро, словно боясь передумать, чиркнула зажигалкой, жадно затянулась.
Я застыл, перестал дышать. Время словно заклинило – такое бывает в бою, когда за один тик успеваешь подумать обо всем на свете, да еще разглядеть тени ползущих облаков, силуэт сгоревшего грузовика на холме, муравья, бегущего на руке.
Анна, щурясь, выдохнула дым. Я ждал. Наверное, у меня что-то случилось с лицом, потому что Анна уставилась на меня странным и долгим взглядом.
– Ты что… – Она запнулась. – Ты не знал?
– Что, – деревянно проговорил я. – Что не знал. – Язык не слушался, интонация вышла утвердительной.
– Про мать…
Я помотал головой.
– Господи… Я думала, ты… – Столбик пепла упал с сигареты ей на рукав. – Я думала, тебе…
– Ничего. Сказали, что она сдала меня в приют. И все.
Анна рассеянно стала что-то искать.
– Где эта чертова пепельница?
Пепельница, набитая окурками, стояла перед ней на столе.
Потом Анна заговорила. Мне вдруг показалось, что я наблюдаю за происходящим со стороны – вижу себя, ее, мертвые рогатые головы на стенах. Вселенная замерла на самом краю бездны, готовая ухнуть вниз.
