Такими призывом закончил свою речь кардинал Вольфрам Стелипин, обтирая запотевший затылок, по которому крупными каплями скатывался пот, и опустился на свое место.
Нет, имя черного кардинала, которое должно было быть обязательно указано, не прозвучало, оставив ассамблею в привычном состоянии тревоги, мучавшей и горячечностью произнесенной речи, и силой приведенных аргументов, в такой суровой и убедительной форме снова выдвинувших на передний план дуалистический конфликт между дьяволом и Богом.
Однако в соблазне возвращения к истокам, воскрешающим в памяти облик Африки, звучало для многих европейцев осуждение их собственных формаций и их способа выбора главы Церкви. Вызванные словами этого славянина волнение и нетерпимость у кардиналов, особенно у склонных к вопросам, напомнили конфликт, обрисованный униатом.
Почему этот человек, который своим предложением пытался убедить и самых сомневающихся, так и не произнес имя африканского кандидата?
Именно такой вопрос многие ему задавали вечером в турецкой бане в бастионе Сан Джованни, где сошлись участники конклава для восстановления сил, после дневного и вечернего голосований столь трудного дня, и голоса разделились между одиннадцатью африканскими кардиналами и этим самым украинцем.
– Так и не сорвалось с его языка имени несчастного, повторил еще раз Матису Пайде, но скорей для себя самого, кардинал из Парижа Де Гю, блаженно закрыв глаза и наслаждаясь теплым паром.
– Он сказал только, что мы должны постараться понять сами… казалось, что он просто боится назвать имя, будто какая-то тень над ним нависла, и он не смел взять на себя ответственность, – откликнулся Пайде.
– Наглая рожа, не посмел сказать, что мы уже преодолели все истории, случавшиеся в конклавах, – заметил Рабуити и, не выдержав горячего воздуха, снял купальный халат.
– Может быть я ошибаюсь, но здесь есть какой-то секрет – что-то уж очень много таинственности. Этот униат явно что-то скрывает, может он кому-то неведомому отправлял послание… – вмешался в разговор Сиро Феррацци, кардинал из Болоньи.
– Это еще зачем? – спросил Рабуити.
– Ну, например, к какой-нибудь спорной личности, то ли к новому Тертуллиану, то ли к новому Августину, кого предпочитаешь… – снова пошутил Феррацци.
– Да, кажется, будто ему было кем-то назначено выступить с этим предложением, – добавил Пайде.
– Во всяком случае ему удалось стравить африканцев, настроить одного против другого, это и есть результат, которого он добивался, – подтвердил кардинал из Палермо, едва управляясь с душем, регулируя горячую воду.
– Нет, результат не только в этом. Он навязал конклаву направление мыслей – это важно. Теперь уже не вернуться назад, к старой тропе; некоторые теперь будут думать, что нужно обратиться к истокам, к первородности и выбрать африканца, к чему и призывал униат, – прозвучал голос Пайде на фоне музыки Альбинони, ставшей в этот момент более оживленной.
– Остается только понять – кто это будет и откуда он: из Луанды, Киншасы, Лусаки, Найроби, Дар-эс-Салама, или из Антананариву… – добавил Пайде.
– …или из Мапуто, или из Дакара, – заметил Этторе Мальвецци, только что появившийся и включившийся в общий разговор, подавляя невольный импульс уйти от всего этого и вернуться к себе.
– А мне кажется, кто-то из этих – то ли из Аддис-Аббебы, то ли из Кампалы, – подключился епископ из Генуи.
– Один из них здесь… говорите тише… – прошептал Рабуити, вернувшийся из душа.
Действительно, в это самое мгновение широко распахнулась стеклянная дверь, и на ее пороге появился, контрастируя цветом своего тела с белым купальным халатом, черный кардинал, плохо различимый из-за густого пара.
Увидев африканца, все вспомнили часы, прожитые ими во время утреннего и вечернего голосований, последовавшие после предложения славянина.
Вскоре после выступления Вольфрама Стелипина, камерленг, поблагодарив славянина, призвал собрание проголосовать; немедленно попросил раздать бюллетени, чтобы члены конклава не успели остыть от поступившего предложения выбрать африканца. Не хотел выяснять – кого из одиннадцати черных прелатов имел в виду последний оратор: уверен был, что осмотрительность Стелипина имела основание. Если этот человек молчал, то, вероятно, у него были свои соображения и, возможно, для пользы дела, не ставя при этом никого в неловкое положение. В конце концов, четверо или пятеро самых пожилых африканцев подумали о возможности выбора одного из них. Имя должно было выясниться после первого же голосования. Ведь ожидали этого момента уже два месяца, и нужно было набраться еще немножко терпения.
Когда к нему вернулись бюллетени ста двадцати шести голосовавших, и он читал результаты, уже догадался, что настоящее имя лидера осталось в сердцах голосующих. Двадцать три голоса были за кардинала из Уганды, двадцать два – за кардинала из Анголы, девятнадцать – за кардинала с Мадагаскара и девять – за кардинала из Камеруна. Двадцать пять голосов разделили следующие кандидатуры: кардинал из Милана собрал всего семь, Стелипин – три, остальные кардиналы: палестинец, епископы из Бомбея, Сараева и Буэнос-Айреса – по одному-два голоса. Два последних бюллетеня: один с голосом за Этторе Мальвецци, другой – пустой. Все названные могли претендовать на избрание, и даже самый пожилой из них – 69-летний кардинал из Камеруна. Молодой еще человек, если вспомнить о среднем возрасте…
Двадцать три голоса были за угандца, кардинала Жозефа Мазака, – настоящий рекорд в конклаве, никто не имел больше, даже в предыдущие дни.
Когда после напряженного совета между кардиналами, с симпатией относившимися к выбору африканца, в послеобеденное время снова начали голосовать, в атмосфере повисло явно ощутимое беспокойство за результат выборов. Никто уже не думал ни о котах, ни о курах, никто больше не жаловался на постоянно увеличивавшуюся вонь от животных. Коробку из-под свечей с пятью котятами взяли африканские монахини, работающие на кухне. Петухов отнесли в большой курятник, расположенный под медицинским пунктом, где они немедленно закукарекали. Прелаты со швабрами и серебряными совками продолжали убирать в капелле, вынужденные передвигаться по всему помещению в полном смущении потому, что мешают работе конклава, и потому, что на них могут обратить внимание. В конце концов, им было предложено спеть вместе со всеми Venus Spiritus по случаю отсутствия молодых хористов, отправленных в кельи из-за искушения, которому они поддались при виде кур. Голоса стариков, объединенных единой надеждой на спасение, поднялись прямо к Спасителю, но пение их осложнялось фальшивыми нотами и диссонансами.
Создалось положение, при котором испуганные животные очередной раз начали беспокоиться, но у кардиналов хватало терпения, и никто из них уже не протестовал против шипящего кота, или курицы, снесшей яйцо и растроганно кричащей прямо там, где она его снесла, – под сутаной преосвященного. Гимн Veni Creator Spiritus у них получилось допеть, до самых последних слов, которые проблеял с некоторым опозданием же в полной тишине полуглухой архиепископ из Шанхая.
Результаты подсчетов голосов вечернего голосования несколько смутили. Разброс голосов за африканцев расширился. Кроме угандца и ангольца, теперь получили голоса кардиналы из Эфиопии, Сенегала, Заира и Танзании. На обычной своей позиции, на семи голосах, остался только кардинал из Милана. У всех остальных произошли изменил; некоторые из претендентов, как Мальвецци, палестинец и епископ из Сараево, остались без прежнего единственного голоса.
Случилось так, что предложение выбрать африканца засело в умы преосвященных. Из-за этого, возникла внутренняя борьба между африканцами за выбор кандидата среди них. Никто не хотел оставаться в стороне; задета была, что называется, честь мундира и пошла перепалка из-за того единственного преосвященного, которого Стелипин должен был бы знать.
На втором голосовании украинец не присутствовал, состояние его здоровья было нестабильным. А может быть это был дипломатический ход, чтобы не оказывать давление на кардиналов, оставить их свободно размышлять, чтобы созрели для правильного выбора. Приглашая кардиналов на следующий день к новому, восьмидесятому голосованию, камерленг почувствовал: что-то сдвинулось, и машина после столь долгого застоя, преодолевая препятствия, вновь набирает обороты.
К этому выводу пришли и гости бастиона Сан Джованни, разместившиеся в сауне турецкой бани, удовлетворенные новостью: к ним идет украинский кардинал, же получивший свой белый купальный халат. Плохое здоровье не позволяло ему оставить постель и участвовать в заседании, но последние часы конклава означали для него «его день», что подвигло кардинала на поход в турецкую баню. Вполне возможно, что у него на родине нет и этого, впрочем, как и много другого. А может быть, визит к нему главного врача и его совет подвигнул его на этот опыт?
