А вот одежда, как ни странно, отличалась мало. Будь у меня время, я бы вгляделся в фотографии пристальнее и наверняка бы обнаружил какие-то отличия, но не сейчас же этим заниматься. Я свернул несколько журналов, штуки три в трубочку, затолкал их во внутренний карман куртки — потом заценю — и продолжил ворошить советский журнальный эксклюзив.
Тетради нашлись наконец. Почти школьные, тоненькие такие, они неприметно покоились среди журналов и никак не желали менять владельца. Вроде и не наткнуться на них невозможно, но перевернуть эту кипу пришлось не раз, прежде чем они всплыли. Я даже успел подумать, что Иващенко меня наколол.
В тетрадях имелись некие записи. Беглый, совершенно неразборчивый почерк, ряды формул и вычислений. Ладно, хорошо! Это для меня филькина грамота, а Костиков разберётся. Должен! А не то и у него яйца придётся отстреливать. Шутка.
— Вы хороший поступок совершили, Василий Павлович! — вернулся я с тетрадями в зал. — Вы честный советский человек и настоящий гражданин. Советский, несмотря на то, что желаете отречься от своей Родины! Объявляю вам нашу благодарность.
Иващенко, всё так же прижатый к полу девчонками, болезненно щурился на меня.
— На живот его! — кивнул я девкам.
Они ловко перевернули бородача. Я обошёл их, пригнулся с вытянутой рукой, в которой покоился пистолет, к его голове и без малейших пауз выпустил ему в затылок три пули. Он даже выдохнуть не успел.
— Ой, мамочка! — вскрикнула Белоснежка, отпуская мужика и отскакивая в сторону.
Кислая держалась, хотя выражение лица полностью оправдывало сейчас её погоняло. Вот вечно это гнусное бабское сожаление проклюнется! Кого угодно пожалеть готовы, хоть самого Гитлера. Ладно, вы ещё научитесь ненавидеть по-настоящему.
— Сфотографировать его надо, — сказал я.
— Зачем? — вскинула на меня глаза Вика.
— В интернете выложим фотографию. Пусть другим неповадно будет. Кислая, найди-ка листок бумаги с фломастером. Только осторожнее с отпечатками!
Наталья не трогалась.
— Ну чё окаменела?
— Может, не надо? — буркнула она. — Слишком жестоко это.
— Бля, ты учить ещё меня будешь! Выполнять приказ!
Она нехотя зашевелилась, изображая поиски. Нашла какой-то засаленный лист и шариковую ручку. Мне пришлось несколько минут утолщать и заштриховывать буквы, чтобы надпись читалась с расстояния. Потом мы прислонили Иващенко спиной к стене, я закрепил листок у него на груди — тот еле держался и от любого колыхания готов был свалиться. От первоначальной задумки — вложить лист ему в руки — пришлось отказаться: зафиксировать мёртвые руки не было возможности.
Белоснежка сделала на сотовый несколько фотографий. По-моему, получилось очень даже неплохо и устрашающе для врагов: мёртвый Иващенко смотрит прострелянными глазницами в камеру, а на груди у него надпись «Я — предатель советской Родины!»
— Какой текст под фотографией дать? — без энтузиазма спросила Вика.
— Да какой угодно! Главное, КОРКИ не упоминай. Напиши примерно так: «Патриотами-коммунистами ликвидирован провокатор и враг Советского Союза такой-то такой-то. Так будет с каждым приблудным псом мирового капитала».
Что-то вроде последствий стресса под вечер всё же проклюнулось. Революционная борьба — она, по сути, постоянный стресс. Заболела голова, защемило в сердце. Не люблю себя таким: у бойца не должно быть стрессов, он обязан превратиться в киборга. Плёвое задание — и так расчувствовался. А если бы мне Зимний брать пришлось, что бы тогда от меня осталось?
Пришлось накачаться пивом, полистать прихваченные у бородатого Иудушки журналы. Вроде отлегло. В программе «Время» показали короткий репортаж из Союза о праздновании Первого мая. У нас здесь тоже его активно отмечают, предшествующий репортаж как раз был об этом, но какая всё-таки разница! Советские, они такие жизнерадостные и пылкие, жадные до жизни. А наши что? Ходячие трупы. Поникшие взоры, злость, отчаяние. Потому что не живут, а выживают. Разве можно всю жизнь бороться за выживание, разве по силам это человечеству?
Глава восьмая: На тот свет
С Никитой получился напряг. Когда я подогнал ему иващенковские тетради, он, вместо того, чтобы обрадоваться, стал вдруг пытливо меня расспрашивать, откуда они нарисовались.
Откуда, блин… Какая разница, тебя это не должно интересовать. Ты же учёный, а не следователь гэбэшный!
Так и объяснил ему. Но он, гадёныш, сам догадался.
— Так ты что же, — выпучив глаза, пронзал меня кристальной чистотой своей сущности, — профессора Иващенко убил?
Чёрт, не люблю я вот эти моменты истины. Тем более, с тухлой высоконравственностью. То ли дело слово «ликвидировал» — рабочее, деловое, а это «убил» — бррр, тошнит с него. Каким-то тупым криминалом и бессмысленностью веет.
— Он был врагом, — зачем-то стал я ему объяснять. — Ему здесь не место.
Никита тихий, зашуганный. Интеллигент, одним словом. Противиться действительности и всему ходу событий, что она с собой несёт, никогда не будет, а вот скорбно вздохнуть, насупиться, изобразить трагическую неприязнь — это пожалуйста, это мы умеем.
— Он всё же человек, — шепнул надрывно.
Блин, да что ж это такое! Мясо жрать — так это мы запросто, а корову зарезать — что вы, что вы. Я же ради тебя стараюсь, тихоня! Ради будущего твоего, ради справедливого общества. Кто-то должен. Сам-то освобождать себя ты не желаешь.
Вслух, однако, ничего этого не сказал. Бросил только:
— Так надо для дела.
— Забери их! — переживал маленький геройский акт Никита. — Я не смогу с ними работать. Неправильно это.
— Не дури, — уже угрожающе посоветовал я. — Ты в двух шагах от открытия и хочешь в последний момент в кусты свалить, как форменный дурак. Настоящие учёные так не поступают. Оппенгеймер и всякие там Ферми с Борами тоже догадывались, что может натворить атомная бомба, но всё равно работали над её созданием. Наука вне морали. Любое настоящее дело вне морали. Ты и так догадывался, чем я занимаюсь, так что не строй из себя целочку.
— Нет, нет, забери! — крутил он башкой.
— С тобой или без тебя, я всё равно этот орешек расколю, — объявил я ему, уходя. Тетрадь, само собой, оставил. — Постарайся хотя бы в почерке разобраться, в компьютере текст набрать. А там, глядишь, и передумаешь.
Я в нём не ошибся. Ни на следующий день, ни днём позже, ни через три дня Никита не звонил и истеричные демарши устраивать не пытался. Видимо, втянулся в работу. Любопытство победило брезгливость. Это правильно, я тоже много через чего в жизни перешагивал.
Несколько дней прошли на удивление спокойно. Я спал до обеда, выходил прошвырнуться по району, выпивал банку-другую пива или рюмку коньяка «Арарат» (подделка, ну да ладно) в забегаловке под названием «Советская столовка» — она располагалась в пяти минутах ходьбы от дома, ничё так, но слишком бомжовская — и чувствовал себя распрекрасно. Мать с хахалем уехали на майские праздники «на дачу» (как они называли полуразвалившийся сарай с клочком земли на краю Московской области) и оставили меня в счастливом одиночестве.
По ночам я вылезал в сеть и ждал раздач с редкими советскими фильмами. У меня их и так уйма, два внешних жёстких диска, набитых под завязку, но всё равно оставалось немало незнакомых и неотсмотренных шедевров. Я ещё помню времена, когда фильмы спокойно лежали в сети и в любое время дня и ночи их можно было спокойно скачать. Но в последние годы капиталюги-копирасты приняли ряд фашистских законов, которые полностью подрубили киноманскую свободу. Любые раздачи «незаконного контента» выжигались калёным железом. При этом ни один из нынешних обладателей прав на старые советские фильмы никакого отношения к их созданию не имел. Перекупщики, деляги, бандиты позорные.
Интернетовские чуваки всё равно находили способы обойти эти преграды. Создавали кратковременные трекеры, тайными кодами сообщали друг другу о ночных раздачах и обменивались советским культурным наследием. Я и сам нередко создавал раздачи: «Ленин в Октябре», «Коммунист», «Как закалялась сталь» всегда разлетались на ура.
Но это известные фильмы, раздобыть их при желании нетрудно. Другое дело такая вкуснятина, как, к примеру, «Клятва», известного в своё время режиссёра Михаила Чиаурели, снятая в 1946 году. За этим фильмом я охотился несколько лет. Говорили, что когда-то, в нулевые-десятые, и он раздавался в сети, но сейчас фильм стал бриллиантовым раритетом. И вдруг в эти самые дни по интернету пронёсся слух, что готовится раздача фильма.
Сначала на кинофорумах шепоток пошёл, потом в киноблогах вдруг стали появляться обзоры фильмов «про Сталина», где этой картине уделялось особое внимание. Я послал на мыло Кочубею, известному в сети киноману, с которым списался год назад, вопрос, правда ли это. Он во всех этих тайных киношных вечерях лучше меня рубил. Тот ответил, что да, мол, есть такая инфа, правда неподтверждённая, и надо ещё людей расспросить, что там да как.
