— Кормилицу? — Анрэ на минуту задумался, но тут же с негодованием отверг предложение жены: — Ну уж нет! Неизвестно, что это будет за женщина, какое у нее здоровье… Если уж так, то придется выбрать молочные смеси — их, по крайней мере, производят солидные компании.
С этого времени Софи стала менее зависима от распорядка дня младенца. У молодой мамы было много помощников — тетушки-феи и приходящие горничные ежедневно тщательно убирали дом, стирали, кипятили и гладили пеленки, а опытная и расторопная няня отлично справлялась со всеми остальными делами. К тому же около дочки постоянно находился Анрэ. Он на удивление быстро выучился пеленать ребенка, сам вставал к девочке по ночам и легко научился понимать причину ее плача. На руках у него девочка почти всегда успокаивалась, и это вызывало у молодого отца прилив необычайной гордости. А Софи все чаще чувствовала себя не нужной.
Их отношения с мужем так и не восстановились. Анрэ интересовался только ребенком, говорил исключительно об Анжеле, о ее здоровье, настроении и развитии. Софи это казалось более чем странным. Конечно, она тоже любила дочку, переживала, если у той болел животик или резались зубы; чувствовала себя счастливой, когда малышка улыбалась ей и тянула к ней ручки; умилялась младенческому лепету и радовалась первым успехам ребенка — вот Анжела научилась переворачиваться, первый раз села, встала, держась за спинку кровати… Но все эти вещи никак не могли заполнить ее жизнь целиком. Софи хотелось жить, как прежде, до беременности, и, самое главное, вернуть внимание мужа. Однако из этого ничего не получалось. После рождения ребенка для Анрэ, казалось, в мире вообще ничего больше не существовало, кроме дочки. И Софи не знала, как к этому относиться. Конечно, здорово, что у ребенка такой любящий и заботливый отец, но…
Но это был уже не тот Анрэ, который обнимал ее когда-то под раскидистым дубом. Он больше не любил свою жену. Он даже не хотел лежать с ней рядом на одной кровати; теперь он спал в своем громадном кабинете один, открыв дверь, чтобы слышать, что происходит в детской, расположенной напротив. Софи не однажды пыталась наладить отношения, но всякий раз натыкалась на холодность. Когда он все-таки вернулся к работе, она несколько раз приезжала к мужу в банк, надеясь этим расположить его к себе. Но в последний раз он так грубо отчитал ее при секретарше, что она забыла туда дорогу.
Чтобы хоть как-то переключиться, Софи начала искать себе занятие. Она попыталась было вникнуть в тайны гончарного искусства — ее подруга Джина, вышедшая замуж за известного писателя, занималась этим с увлечением и даже несколько раз выставлялась в галереях Лугано. Но здесь надо было иметь ангельское терпение, а Софи не могла долго сидеть на одном месте. Потом приятель отца, глава туристической фирмы, предложил ей место в своем бизнесе, для начала в качестве экскурсовода. Софи начала посещать курсы, но быстро потеряла интерес — штудировать специальную литературу ей было скучно, многочисленные имена и даты упорно не желали задерживаться в памяти.
— А давай сходим с тобой в собор, — предложила как-то подруга Эльза, которая на тот момент еще не уехала из Лугано. — Там орган играет… Послушаем нового проповедника. Признаюсь, на меня его речи производят очень сильное впечатление, прямо завораживают. И к тому же он такой хорошенький — просто глаз не отвести. Пойдем? Завтра?
— Идем, — охотно согласилась Софи. — Знаешь, я ведь не была в церкви с тех самых пор, как молилась Мадонне о том, чтобы забеременеть, ну, ты помнишь, я тебе рассказывала…
В соборе было тихо и торжественно. Играл орган, прихожан было довольно много, они сидели на скамейках: кто-то тихо переговаривался, кто-то глядел в одну точку, а кто-то замер, уткнувшись в Библию. Все ждали проповедника.
Молодым женщинам повезло — для них нашлось место на одной из первых скамей. Они молча уселись, Софи чинно сложила руки на коленях. Уже одна только обстановка подействовала — на душе и впрямь стало легче, светлее.
Наконец появился священник. Высокий, статный, с прямым строгим взглядом карих глаз, он был хорош собой, и черный цвет ему очень шел. Софи никогда еще не видела отца Павла, но знала, что многие женщины находят его очень привлекательным, и теперь подумала, что они, безусловно, правы. Впрочем, это ничего не значило для Софи, которая никогда не воспринимала священнослужителей как мужчин. Она и на светских-то мужчин не смотрела — для нее существовал только Анрэ и никого, кроме Анрэ!
И вот под сводами собора зазвучали слова — о терпимости, о любви к ближним, о жертвенности. Софи слушала и не слышала. «Анрэ, что же ты делаешь, зачем ты так изменился? — разговаривала она с мужем. — Ведь я так люблю тебя, я могу все стерпеть ради тебя. Что мне сделать, чтобы ты снова вернулся ко мне? Какую жертву ты от меня ждешь? Ты только скажи…» По щекам покатились слезы, она смахивала их одну за другой, но они все текли и текли, лились сплошным потоком…
— Вот видишь, мы правильно сделали, что пришли сюда, — говорила ей, выходя из собора, Эльза. — По себе знаю: поплачешь немного — и сразу легче становится. Дать платок? Твой, смотрю, уже насквозь мокрый. А какой же все-таки красавчик этот отец Павел! Глазищи в поллица!.. Как взглянет — аж внутри все переворачивается… Кажется, я ему тоже понравилась. Во всяком случае, он то и дело смотрел в нашу сторону, ты заметила?
Софи не отвечала и даже не вникала в ее болтовню. Она прислушивалась к себе — на душе было почти такое же светлое ощущение, как тогда, после молитвы о ребенке.
«Это прекрасно, — думала молодая женщина. — Пожалуй, я теперь часто буду ходить в церковь. Наверняка это поможет мне разобраться в своих чувствах и решить проблемы с Анрэ…»
На другое же утро Софи снова пошла в собор, на исповедь. Сегодня здесь было пусто и тихо, и от этого обстановка казалась еще торжественнее. Молодая женщина некоторое время постояла у изображения Богоматери и затем направилась в исповедальню. Заняла место в кабинке и стала ждать.
Накануне она не спала большую часть ночи, придумывая, что скажет во время исповеди, подбирая слова, которыми собиралась поведать о любви к мужу, его охлаждении и о том, как она страдает от отсутствия духовной и физической близости с супругом. Но как только из-за перегородки прозвучал звучный баритон отца Павла: «Слушаю тебя, дочь моя!» — тщательно подготовленная речь вылетела из головы.
— Я… — пролепетала молодая женщина. — Я пришла потому, что мой муж… Он разлюбил меня, не уделяет мне внимания…
— Ты хочешь сказать, что твой муж больше не делит с тобой ложе?
— Да… — От волнения она спрятала лицо в ладонях.
— И ты от этого страдаешь?
— Очень страдаю, святой отец. Знаю, что это грех, но…
Договорить она не успела. Через мгновение дверца исповедальни открылась, и Софи почувствовала на своем плече прикосновение.
— Доверьтесь мне. — Отец Павел опустился перед ней на колени. — Вы достойны любви. Вы не знаете себе цену.
— Святой отец…
— Не называйте меня так, прошу вас! — страстно зашептал он. — Зовите Лоренцо, это мое настоящее имя. Вы прекрасны!.. Ваш муж просто слепец! Вы с вашей красотой заслуживаете не просто любви, но обожания, преклонения… Доверьтесь мне, и я дам вам все, чего вы хотите.
Он потянулся, чтобы обнять ее колени, но она оттолкнула его и резко поднялась на ноги:
— Вы!.. Да вы с ума сошли! Да как вы смеете? Я замужняя женщина! Пустите меня, пустите сейчас же!
И, прежде чем он успел ответить, Софи опрометью выбежала прочь.
Больше она в церковь не ходила.
Отрывки из дневника Анрэ Орелли
18 июня 1965 года
Эта девочка, Софи, очень и очень мила. У нее есть оба качества, которые я так ценю в женщинах, — карие глаза и чувство юмора. Вдобавок у нее такая соблазнительная попка, и вообще в ней ощущается невероятная сексуальность. Интересно, у нее уже были мужчины? Вроде бы держит себя скромницей… А с другой стороны, иногда так посмотрит, что невольно начинаешь подозревать, что она уже «проскочила в дамки».
9 июля 1965 года
Мне все труднее держать себя в руках. Софи — просто воплощенная чувственность, она так бурно реагирует на поцелуи и даже самые невинные ласки… Надо разведать все ее «тайные тропы» и потом пользоваться этим. Вчера набрел на одно такое местечко — за ушком. Стоит там поцеловать, провести кончиком языка, как она начинает мелко дрожать, дыхание ее учащается, становится прерывистым… Чувствую: когда у нас наконец дойдет дело до постели, скучать там мне не придется!
23 августа 1965 года
Сегодня мне опять приснилась дочка, маленькая, в пеленках. Но на этот раз она лежала на руках у Софи, и та была ее матерью — Софи, а не Наташа! Я проснулся и подумал — а почему бы и нет? Пожалуй, я женюсь на Софи, и пусть она родит мне дочку. Мне вот-вот стукнет тридцать — самый возраст, чтобы вступить в брак. К тому же отец Софи, Дино Дзофф, — не последний человек в Лугано. Его связи могут оказаться полезны для моего банка.
