Черяга доел сардельку, оказавшуюся вполне съедобной, и выпил большой стакан нежно-сиреневого компота.
— А скажите, — спросил он, — у вас при прежнем мэре был налог в фонд малого предпринимательства. Он сохранился?
— Конечно. Это кто же налог-то уже введенный отменит?
— Спасибо за информацию, — сказал Черяга.
— Пр-росим заходить. Будем р-рады, — прокричал ему в спину попугай.
Глава пятая Московские завязки
Тридцатичетырехлетний Геннадий Извольский, баловень судьбы и князь над пятым по величине в мире металлургическим комбинатом, разговаривал по телефону с председателем правления крупного российского банка.
Отношения Извольского с банком никак нельзя было назвать приязненными. Банк владел небольшим (меньше пяти процентов) пакетом акций АМК, приобретенным при прежнем директоре, и, разумеется, хотел купить побольше.
Желание банка было настолько горячим, что он даже готов был ради этого достать деньги для строительства прокатного стана, о котором уже упоминалось. Разумеется, речь шла не о том, чтобы дать заводу кредит, поскольку любой российский банк, инвестирующий деньги в производство, рискует удостоится самых недоуменных взглядов и вообще выглядит неприлично, как человек, пожаловавший на званый вечер в плавках. К тому же, если российский банк будет давать деньги предприятиям, ему не хватит денег на взятки.
Поэтому речь шла не о том, чтобы кредитовать завод, а о том, чтобы благодаря своим связям в правительстве и на рынке капитала добиться кредита от иностранных банков.
И, действительно, под благотворным влиянием банка «Ивеко», Европейский банк реконструкции и развития выделил было Ахтарскому меткомбинату триста миллионов долларов для строительства нового прокатного стана.
Извольский обрадовался настолько, что даже готов был продать московскому банку часть акций завода, но тут выяснилось, что представления Извольского о кредите и представления банка о кредите несколько не совпадают.
По мысли Извольского, деньги получал завод и использовал их на строительство стана. По мысли банка, деньги должны были быть положены в банк «Ивеко» и использованы на затыкание дыр, образовавшихся в балансе банка в результате несколько вольнодумной кредитной политики. За то, что банк «Ивеко» получил возможность использовать выданный заводу кредит, Извольский должен был отдать банку в залог контрольный пакет акций завода. При этом было ясно, что, с одной стороны, банк всегда найдет предлог заводу денег не дать, а с другой стороны, если прокатный стан не будет построен, то контрольный пакет отойдет в собственность банка.
К тому же выяснилось, что кредит выделен револьверный. Это означало, что второй транш кредита, в тридцать миллионов долларов, будет выдан заводу только после того, как завод вернет первый — тоже в тридцать миллионов долларов. Проще говоря, по сути оказывалось, что завод берет не триста миллионов долларов, а тридцать, платит проценты за эти тридцать миллионов как за триста и за то, что банк присвоит себе эти деньги, завод еще должен отдать банку контрольный пакет акций.
Наверное, московским банкирам эта сделка казалась совершенно безупречной, но Извольскому она пришлась не сильно по душе.
Последняя встреча Вячеслава Извольского с банком (в лице вице-президента оного), кончилась тем, что банкира из здания комбината выволокли под белы ручки двое ментов, а другие менты, в предбаннике, арестовали охранника банкира за незаконное ношение оружия. Охранник залетел на пятнадцать суток, и вице-президент был водворен в самолет в полном одиночестве. Вице-президент очень переживал и чувствовал себя без охраны, как без трусов.
После этого «Ивеко» сделал все, чтобы сорвать получение комбинатом кредита и почти преуспел.
После этого филиал банка «Ивеко» в столице области был обстрелян из гранатомета.
После этого Ахтарский металлургический комбинат был вызван на комиссию по сбору налогов, где ему пригрозили банкротством.
Вернувшись с вышеупомянутой комиссии, носившей несколько претенциозное название ВЧК, Вячеслав Извольский глотнул валидола в гостинице, отыскал председателя правления банка «Ивеко» в модном казино «Ройяль» и в присутствии охранников надавал банкиру по морде. Десять лет назад гендиректор по прозвищу Сляб был боксером-перворазрядником, и чавку банкиру он расквасил весьма качественно, прежде чем поразевавшая рты охрана отреагировала на столь неподобающее рукоприкладство. Руководство казино рвало на себе волосы от позора. Банкир уехал чинить нос в швейцарскую клинику. В отсутствии банкира ВЧК простила комбинату долги, а возглавлявший заседание вице-премьер Володарчук мотивировал свое решение так: «Я завтра еду в Германию, мне что, с Кинкелем с опухшей рожей встречаться?» И никакие ссылки на то, что у Извольского в результате всей свалки вывихнута правая рука, не помогли. «А если он меня одной левой?» — страдальчески вопросил вице-премьер.
Итак, в восемнадцать ноль-ноль Вячеславу Извольскому позвонил председатель правления банка «Ивеко».
— Мы готовы вернуться к вопросу о покупке акций завода, — сказал невидимый собеседник из московского своего кабинета.
— Хрен ты в сраку получишь, а не акции, — заявил Извольский. По правде говоря, вместо слова «хрен» он употребил другое, более короткое.
Собеседник помолчал, а потом ответил:
— Я боюсь, что хрен в это самое место получите вы. Когда станут коксовые батареи. Ведь у вас кокса осталось на три дня?
— За три дня многое чего может случиться.
— Если мы достигнем принципиальной договоренности о продаже акций, — сказал москвич, — то я могу вам гарантировать, что правительство перечислит шахтерам требуемые ими деньги. И они уйдут с рельс.
— А если не достигнем? — спросил Извольский.
— В таком случае, боюсь, наше правительство проявит принципиальность и не пойдет на поводу у кучки безответственных забастовщиков.
— А пошел ты на… — сказал Вячеслав Извольский и бросил трубку.
* * *
Николай Черяковский, подельщик Вадима, жил на улице Белой в одноэтажном бараке, длинном, как железнодорожный состав. Барак был разделен забором на три части. Перед бараком росла смородина и кабачки, и на грядке с капустой трудилась хорошенькая девушка.
При виде темно-зеленого внедорожника, притормозившего напротив забора, девушка оглянулась и стала отряхивать руки и платье.
— Сударыня, — церемонно осведомился Черяга, — а где бы мне найти Колю?
— А вы кто такой? — сказала она.
— А я Чижа брат.
— Не знала, что у Чижа брат есть.
Черяга вынул паспорт и вручил его девушке через забор. Девушка изучила паспорт внимательно, словно на пограничном контроле.
— Везет же, — сказала она, — прописка московская. Нету Коли. С дежурства не приходил.
— А где он дежурит?
— Как где? В банке.
— А я думал, его вместе с Чижом выгнали.
— Выгнать-то выгнали, а потом обратно взяли. И Антоху взяли.
— А Чижа чего не взяли?
Девушка пожала плечами.
— А чего ему? Он у Негатива близким стал.
— А как Коля с Чижом — не поссорились?
— Да чего поссорились, — вздохнула девушка, — как закладывали вместе, так и…. А вы пьете?
— Не очень. А когда братана-то завалили, кто за рулем сидел?
— Да Антоха и сидел! Представляете? Приходит утром Коля с дежурства, весь белый, и рассказывает: «Во дела! Слышала, пикет замочили? Чиж с Антохой повезли колбасу рабочим, как началась стрельба, Антоха по газам и уехал в натуре. Дружбана бросил! Да ему за это дело яйца оборвать мало».
— Оборвали?
— Что?
— Ну, Негатив Антохе яйца оборвал, чтобы неповадно было подельников бросать?
— Да вроде нет.
— А вы сказали, Коля в ту ночь дежурил в банке. Он один дежурил или нет?
— Они вдвоем всегда дежурят, на пару с Чаном.
— А Чан — это кто?
— Владимир… не знаю, как фамилия.
— А живет где?
— На Парковой, в самом конце, такой желтый домишко. А номера я не помню Просто мимо проезжали. Вы если к нему поедете, спросите, где Коля. Хоть позвонил бы!
* * *
Желтый домишко на Парковой насчитывал аж два этажа и в этой части города смотрелся как небоскреб. Перед домишком был палисадничек, а перед палисадничком — огромная лужа. По краю лужи размещалась скамеечка, на которой потребляли пиво два представителя пролетариата, временно покинувших рабочее место на рельсах.
Черяга осведомился у пролетариата, где ему найти Володю и, получив ответ, поднялся на второй этаж.
Деревянная дверь квартиры банковского охранника была слегка приоткрыта, и перед дверью сидела кошка и восторженно нюхала доносящиеся оттуда ароматы. При виде Черяги кошка подняла хвост и слиняла.
