Сильвии отчаянно нужно, чтобы ее спросили в третий раз. Более того, так и должно было быть. Она незаметно зовет Баби.
— Не знаю, что и сказать, извини... У меня записано, что спросить должны тебя.
— Что ты хочешь сказать? Что Джаччи ошиблась?
— Может быть. Но ты же ее знаешь. Лучше уж промолчать.
— Да, но если ей не сказать, меня не допустят до экзаменов.
Баби разводит руками: «Ну не знаю я...» Она и правда расстроена. Начинается опрос. Сильвия ерзает за партой, не знает, как себя вести. Наконец решает вмешаться. Поднимает руку. Джаччи замечает ее:
— Что вы хотите, Феста?
— Извините, синьора Джаччи, что перебиваю. Но мне кажется, что меня еще не спрашивали в третий раз.
Феста улыбается, пытаясь затушевать то, что она фактически обвиняет учительницу в том, что та ошиблась. Джаччи вздыхает.
— Сейчас посмотрим.
— Феста... Феста... Ах, вот. Опрошена 18 марта, и, естественно, с плохой оценкой. Довольны? Да, и кстати, — просматривая остальные оценки, — не думаю, что вас допустят до экзаменов.
Еле слышное «спасибо» слетает с губ Сильвии. Она пропала. Джаччи с довольным видом возобновляет опрос. Баби снова проверяет дневник. 18 марта. Но в этот день спросили Серванти! Вне всякого сомнения. Джаччи ошиблась. Но как это доказать? Ее слово против слова учителя. И кончится это еще одним замечанием. Бедная Феста, какая же непруха. Чего доброго, на второй год оставят. Она открывает страницы других предметов. 18 марта. Это четверг. Проверяет другие уроки. Как странно: в тот день Феста вообще не спрашивали. Может быть, это случайность, но может, и нет. Она высовывается из-за парты:
— Сильвия...
— Что такое? — вид у Феста убитый. Но правда скорее на ее стороне.
— Дай мне дневник.
— Зачем?
— Надо кое-что посмотреть.
— Что?
— Потом скажу. Давай сюда.
На миг в глазах Сильвии загорается слабая искорка надежды. Она отдает Баби дневник. Баби раскрывает его где-то в конце. Сильвия уже полным надежды взглядом следит за Баби. Та улыбается. Поворачивается к ней и возвращает дневник. «Тебе повезло!» Сильвия вымучивает улыбку. Она все еще не верит.
Неожиданно Баби поднимает руку.
— Извините, синьора Джаччи...
Джаччи поворачивается к ней.
— Что такое, Джервази? Вас что, тоже не опросили? Сегодня вы, девушки, как-то особенно надоедливы. Ну, говорите же!..
Баби поднимается. Секунду молчит.
— Я хотела сказать, что вы ошиблись.
Шум приглушенного говора наводняет класс. Девочки поражены. Баби спокойна.
Джаччи багровеет от злости, но берет себя в руки.
— Тихо! И в чем же это?
— 18 марта вы никак не могли спросить Сильвию Феста.
— Это почему? У меня в журнале записано. Хотите посмотреть? Вот, 18 марта, неуд Сильвии Феста. Мне кажется, вам понравилось получать замечания.
— Это оценка Франчески Серванти. Вы просто не туда ее вписали.
Джаччи, кажется, сейчас взорвется.
— Вот как? Я знаю, что вы все заносите в свой дневник. Но это всего лишь ваше слово, ничем не подкрепленное, против моего. Раз я говорю, что в тот день опрашивала Феста, значит, так оно и было.
— А я говорю, что нет. Вы ошиблись. Вы не могли 18 марта вызвать Сильвию Феста.
— Вот как? Это почему же?
— Потому что 18 марта Феста отсутствовала.
Джаччи бледнеет. Хватает общий журнал учета посещений и лихорадочно листает его назад. 20, 19, 18 марта. В бешенстве проверяет, кто отсутствовал. Бенуччи, Марини и... Джаччи без сил падает на стул. Она не верит собственным глазам. Феста! Имя, написанное ее собственной рукой, проступает словно огненными буквами. Ее позор. Ее ошибка. Все остальное не имеет значения. Джаччи бросает взгляд на Баби. Она уничтожена. Баби медленно усаживается. Все девочки по очереди оборачиваются на нее. В классе потихоньку поднимается шепот:
— Молодец, Баби, браво!
Баби делает вид, что не слышит. Но этот шепот достигает ушей Джаччи, слова впиваются в нее, будто ледяные иглы, подчеркивая глубину поражения. Выставить себя идиоткой перед всем классом! Перед ее классом. И звучат тяжелые, трудно дающиеся ей слова:
— Серванти, садитесь. Феста, к доске.
Баби упирает взгляд в парту. Правосудие свершилось. Затем медленно поднимает голову. На нее неотрывно глядит Джаччи. Лишенный выражения взгляд тверд, как камень, на котором выбито лишь одно слово: «ненавижу». На секунду Баби пожалела о том, что оказалась права.
Полдень. Стэп в пуловере и шортах заходит на кухню позавтракать.
— Доброе утро, Мария.
— Доброе утро, — Мария тут же перестает мыть посуду. Она знает, что Стэп не любит шума.
Стэп снимает с огня кофейник и кастрюльку с молоком и садится за стол. Тут раздается звонок в дверь. Трезвонит как ненормальный. Стэп прикладывает руку ко лбу:
— Ну кого там...
Мария семенит к двери.
— Кто там?
— Это Полло! Пустите меня!
Мария, памятуя о вчерашнем дне, с вопросительным видом поворачивается к Стэпу. Стэп кивает. Мария отпирает дверь. Вбегает Полло. Стэп наливает себе кофе.
— Ты не представляешь, что случилось! Это просто что-то с чем-то!
Стэп вскидывает бровь.
— Ты принес мне бутерброды?
— Нет, не принес, все равно ты этого не ценишь. На вот, смотри, — Полло показывает ему номер «Мессаджеро».
— Газета у меня уже есть, Мария принесла, — Стэп поднимает со стола листы «Репубблика». — Кстати, ты с ней даже не поздоровался.
Полло злобно обращается к служанке:
— Здрасьте, Мария.
Затем разворачивает газету и шмякает ее на стол.
— Видел? Мощная фотка! Просто обалдеть... Ты попал в газеты!
Стэп открывает страницу с городской хроникой. Да, действительно. Он там. На мотоцикле с Баби, когда мотоцикл встал на дыбы перед фотографами. Их легко узнать: к счастью, их сняли спереди. Номера не видно, и хорошо, иначе была бы полная жопа. И статья. Гонки, фамилии задержанных, удивление полиции, описание их бегства.
— Прочитал? Ты теперь звезда! Ты знаменит. Бот бы мне, блин, так.
— Полло, ты пойдешь со мной кое-куда. Выпей кофе, а я пока приму душ.
Стэп уходит. Полло садится на его место. Смотрит на фотографию. Начинает перечитывать статью. Подносит к губам чашку. Какая гадость. Он забыл: Стэп же пьет кофе без сахара. Из душа доносится приглушенный водой голос Стэпа:
— В котором часу закрываются магазины?
Полло кладет в кофе сахар, смотрит на часы:
— Через полчаса.
— Блин, надо побыстрее.
Полло пробует кофе. Вот так пойдет. Закуривает. Стэп появляется в дверях. Он в халате, маленьким полотенцем вытирает волосы. Он подходит к Полло и снова изучает фото.
— Ну и как тебе быть другом звезды?
— Не зарывайся.
Стэп забирает у него чашку и отпивает кофе.
— Фу, дрянь какая! Как ты можешь пить такой сладкий? Ужас. Тебя же разнесет. Сколько ложек ты туда кинул?
— Я не толстый. Я неправильный худой.
— Теперь, когда ты обзавелся девушкой, надо снова походить в качалку, курить поменьше, сесть на диету... А то она тебя бросит. Женщины сволочи, чуть-чуть протормозил — и конец. После этой фотографии тебе тоже надо бы попасть в газеты.
— Я вообще-то уже попал в газеты, даже раньше тебя. С футбольными фанами. Я там ору впереди всех, в шарфе, с поднятыми руками, на дешевых местах.
— Ну что ты, болельщики теперь не в моде. В моде бандиты и хулиганы.
Стэп уходит одеваться. Полло допивает кофе. Затем встает и проводит рукой по животу. Стэп прав. С понедельника надо снова начать ходить в спортзал. Неизвестно почему, но все всегда начинают всё с понедельника.
Полло стоит с мотоциклом на боковой подпорке на проспекте Анджелико. Стэп запрыгивает на мотоцикл позади него.
— Куда поедем?
— На площадь Джачини.
— Зачем?
— Там живет Баби.
— Да ладно!
Стэп и Полло проезжают мимо регулировщицы. Почти толкают ее, смеясь, задевая край ее юбки. Полло и язык высунул. Она даже не попыталась записать номер. Что записать в штрафной квитанции? Правила дорожного движения не предусматривают наказания за попытки буксировки, даже столь рискованные.
— Площадь Джачини, Полло 40, прибыли.
Мотоцикл Полло с рычанием тормозит у шлагбаума перед жилым комплексом Баби. Стэп здоровается с привратником, тот узнает его и пропускает. Мотоцикл медленно поднимается в гору. Привратник слегка растерянно смотрит вслед этим одержимым. Полло поворачивается к Стэпу:
— А привратник тебя знает, ты что, уже сюда приезжал?
— Да нет. Привратники всегда так: поздороваешься с ними, и они тебя пропускают. Стой тут, жди меня.
Стэп спрыгивает с мотоцикла.
Полло глушит мотор.
