— И как именно ты ее учил? — искренне поинтересовался я, потому что мне сразу стало интересно.
— Да по-разному пытался, — ушел от прямого ответа Инфант. — Но она упорно свою заднюю лапку все норовила поднять. Как будто специально, как будто мне в отместку. С трудом удавалось удержать ее.
— Удержать! — еще больше изумился я.
— Ну да, — подтвердил Инфант, — а как же иначе? Ведь чтобы присесть научиться, она по-прежнему должна была писать хотеть.
— Короче, ты, Инфантище, ей писать спокойно не давал, — оценил наконец я полностью ситуацию. — Потому она от тебя и убежала.
— Да не потому, — вздохнул Инфант и опустил глаза.
— А что еще? — удивился я садистской нескончаемой Инфантовой изобретательности.
— Ну помнишь, — он так и не поднимал глаз, — тогда, в «Горке», когда я ее хотел с винных бутылок сдвинуть, она меня тогда лизнула в морду. Думаешь, мне приятно было?
Я молчал.
— Язык-то у нее жесткий, шершавый и очень мокрый. И прямо в нос мне угодил. Знаешь, как мне обидно было?
— И что ты с ней сегодня сделал? — спросил я, теряя терпение.
— Ну вот я и воспитывал ее аналогичным образом. Как она только лапку принималась поднимать, я ее тут же в нос и лизал. Чтобы не поднимала больше. А научилась приседать.
— Что-что?! — не поверил я. — В нос?!
Ну не всегда в нос получалось, — поправился честный Инфант, — иногда промахивался. Она ведь верткая, крутилась вся у меня в руках, вырывалась. А там вокруг носа у нее сплошные волосы, вот я и наелся их до отвала. — Тут он сплюнул и поднял на меня глаза. — Ну а что? Кто еще ее воспитает правильно, если не мы? Что она, так всю жизнь лизаться и будет? Да еще к тому же лапку бесстыже поднимать? Девочка… и лапку!
— То есть ты зализал собачку до полусмерти, — начал стыдить я Инфанта. — Воспитатель хренов! Ты сам-то понимаешь, что не для Дусиной пользы ты ее воспитывал, даже не для собственного удовольствия… А для примитивной, низкой мести. Или ты все-таки удовольствие тоже немного получал?
И тут мне пришла новая, вполне правдоподобная мысль про Инфанта.
— Может, ты вообще всех женщин зализываешь, если они не приседают, как тебе надо, а ножки поднимают? И лижешь, пока они не вырвутся и не засеменят от тебя подальше, оглядываясь настороженно, — подвел я ошарашенную черту.
— При чем тут женщины? — засуетился Инфант. — Я же не смотрю, как женщины писают. А эта при мне писала, не стеснялась и ножку задирала. Кто ж ее научит? А лизаться… Она же первая начала. Почему ей можно, а нам нельзя? Откуда такая дискриминация человека, кто кому, в конце концов, меньший брат? Или сестра? Пусть на себе попробует, что значит шершавым языком по носу.
— А у тебя чего, язык шершавый? — не смог я скрыть очередного любопытства.
— A y тебя чего — нет? — ответил вопросом на вопрос Инфант.
Но я промолчал и снова спросил, теперь уже капнув глубже:
— А если бы она тебя цапнула, ты бы ее в ответ тоже покусал всю?
— А почему нет? Весь есть такая старая русская поговорка, что-то вроде: «Зуб за око, нос за зуб». А раз народная мудрость говорит…
— Инфантище, — вздохнул я, — далек ты от народа с его мудростями. Как декабристы — далек.
— Как кто? — переспросил Инфант, и я понял, что надо прекращать разбирательства. Пора переходить к делу.
— Ладно, — перешел я, — что с тобой говорить, надо Дусю искать, она небось где-то недалеко отмывается от твоего шершавого языка. Значит, так, я пошел в эту сторону, — я указал сторону, — а ты в обратную. Кто первый Дусю найдет, тот возвращается назад и ждет другого здесь.
— А мобильника у тебя при себе, как всегда, нет? — спросил Инфант.
— Нет, — покачал я головой. — Ты же знаешь, не люблю я их и считаю пустой ненужной затеей, отвлекающей от личной жизни. Ну чего, пошли?
И мы пошли. Слава Богу, в разные стороны.
Я шел по безлюдной набережной, подпитанной лишь светом ночных, желтых фонарей, воды за парапетом видно не было, но она все равно постоянно подразумевалась — в сырых влажных запахах, в отраженных огнях города на противоположной стороне и даже в тишине, легко отлетающей от ее поверхности в спелый летний воздух.
Главное, чтобы Дуся нашлась, думал я, внимательно оглядываясь по сторонам в поисках маленького, но гордого тельца. Главное, чтобы она не сиганула сдуру, как ее подруга Жека, в реку (читай «Почти замужняя женщина к середине ночи»). Пойди отыщи ее там в темноте.
Я еще прошел метров триста, периодически негромко, но разборчиво оглашая воздух коротким словом из четырех букв. «Дуся!» — подзывал я, а потом снова, ласково: «Дуся, иди ко мне, девочка».
И вскоре мне повезло — сначала я заметил низкую, вытянутую тень, брошенную от ближайшего фонаря, а потом и само лохматое существо, которое, ловко перебирая лапками, семенило по асфальту, но на сей раз именно ко мне.
— Дуся, сладкая моя, — проговорил я с облегчением и присел на корточки. Она подошла ко мне и прижалась, как к долгожданному старому другу.
А ведь на самом деле мускулистая, подумал я, пробираясь пальцами под кудрявую мягкую шерстку.
— Ну что, Дусюня, пойдем домой, — предложил я, и обрадованная собачка на радостях лизнула меня в нос.
Язык-то и вправду шершавый, снова подумал я. Получается, что и Инфант в чем-то прав, действительно, почему им можно, а нам нельзя? Но все-таки я сдержался и лизать Дусю в ответ не стал. А взамен подхватил Дусин поводок, и теперь уже мы вдвоем засеменили по пустынной ночной набережной.
Инфант поджидал меня в условленном месте, он тяжело дышал и сбрасывал с себя капли пота. Очевидно было, что он промчал выделенное ему расстояние на одном дыхании. Видимо, он и в самом деле боялся Жеки значительно сильнее, чем Дуся боялась его.
Как он обрадовался, завидев издалека меня с Дусей на поводке! А вот Дуся ничуть не обрадовалась. Она остановился и уперлась лапками в мостовую, крепко уперлась, настойчиво. Я было хотел подтащить ее на поводке, но она и впрямь оказалась на редкость мускулистой — поводок натянулся до предела, а расстояние между мной и собачкой не сократилось ничуть. Она все таращилась на Инфанта и упиралась лапками все настойчивее и настойчивее.
— Дуся, пойдем домой, поздно уже, — попросил я ее. Но между нами и домом расположился Инфант, а мимо него она проходить не желала. Может, и не прав я был, может, она боялась Инфанта все-таки не меньше, чем Инфант боялся Жеку. — Инфант! — крикнул я через разделяющее нас расстояние. — Похоже, тебе придется извиниться перед Дусей, похоже, она на тебя шибко обижена.
— Почему это мне? — не понял на расстоянии Инфант и двинулся к нам. Поводок снова натянулся, это Дуся стала перебирать лапками в обратную от Инфанта сторону. Но я тоже был мускулистым не менее ее и удержал.
— Давай-давай, — подбодрил я Инфанта, — быстренько, пока она поводок не оборвала и не тиканула снова в ночь. Напакостил, имей смелость признать за собой вину.
— Она ж сама начала, первая… — отчаянно было заспорил Инфант. — Пусть она первая и извиняется. А я потом, после нее.
— С кем ты считаться решил, с маленькой собачкой? — усовестил его я.
— А что, раз она маленькая, так ей все можно?! — вошел Инфант в пике. Но я его оттуда вытащил.
— Нет, не потому что она маленькая, — возразил я. — А потому что она собачка.
— Ну и что, мне по этому поводу теперь перед ней на колени становиться? — съехидничал Инфант.
— На колени не надо, а вот на четвереньки не помешает, — предложил я. — Потому что на руки ее брать ни к чему. Еще подумает, что ты снова к ее носу языком приложиться хочешь, вырвется опять и удерет. А так, ты на четырех конечностях, она на четырех, так вы вроде и сравнялись во всем. Полный паритет получается.
Тут Инфант обнял себя руками за плечи, встал в гордую стойку — этакий Печорин перед Грушницким — и заявил Дусе, что, мол, он никогда не унизится до такого.
— Если бы я первым лизать тебя стал, тогда я еще понимаю, — заявил он собачке сверху вниз. — А раз ты сама начала, то давай сама и извиняйся.
Но Дуся тоже извиняться не хотела, она по-прежнему упрямо упиралась и перебирала лапками, и пыталась оторваться от нас и исчезнуть в ночь.
И мне снова пришлось вмешаться.
— Послушай, Инфантище, может, ты Дусю зализал так агрессивно, потому что тебе девушка твоя не дает уже целых двадцать восемь дней? Вот в тебе бесконтрольная страсть и выработалась, и набрасываешься ты на любое женское существо без тормозов. Ты сам прикинь, что случилось бы, если Жека тебя попросила не собачку, а, скажем, козу выгулять. Что случилось бы, если ты такой бесконтрольный?
Тут я выдержал паузу. Она полагалась по контексту.
— Решай сам, конечно, но если хочешь избежать окончательного зоофилизма… если хочешь остаться внутри класса «человеков разумных», хотя бы в плане своих сексуальных потребностей… если хочешь, чтобы девушка твоя дала тебе наконец на этой неделе… — нагнетал я с каждым оборотом. — …Тогда немедленно становись на четвереньки, проси у Дуси прощение и не срывай завтрашнюю генеральную репетицию. Потому что без Жеки никакая репетиция не состоится и весь наш план рассыпется, как воздушный замок. А вместе с ним и все твои сексуальные мечты.
