И стал Олег мценским обывателем. Живет в однокомнатной квартире, где прошла его юность. Работает в Ларисином детдоме истопником и разнорабочим. На водку денег не хватает, так черти ему всякий день по бутылке. Спивайся, как твой родной отец спился. С нами хошь кто подсядет. Ушлый народ черти. У них, заметьте, сложились разные отношенья со звонарем, Никиткою и Олегом. На Ларису они пока никак не реагировали. Она их до се не видит. Еще не дадено ей.
Притих август в двадцатых числах, затаил печаль. Никому с Никитой расставаться не хочется. Здесь его каждая сорока любит. К человеческой породе его хоть и причисляют, но довольно условно. С таким же успехом он родня своим троим шустрикам. Или ангелу, прохаживающемуся по тесному помосту там, наверху, на колокольне. Или залетному соловью, что пел в мае на тонком прутике молодой рябинки, возле самой калитки. Он всеобщий. Никита. Не Олегов и не Сашенькин. Скорей Ларисин, звонарев, или, может, братишка нонешних мценских детдомовцев. Весь из звона, из равнинного простора, из безвестного служенья многих и многих. Не дал бог большого ума – и не надо. Но пора собираться. Иван Антоныч поедет провожать – теперь одних папок с нотной тарабарщиной на два пуда. Оттуда, из Москвы, тащил звонарь нотную бумагу, казной выданную. Не понимаю я в этом ни черта, Лариса Николавна. Но раз ученые люди хвалят…
Вот и Москва, вот и Маринка. Уже не косички, заплетенные вокруг головы по прядке, а короткая мальчиковая стрижка. Но выучила за лето наизусть его, Никитину, пьеску. Сыграла. Никита поцеловал ей руку – левую, какая оказалась поближе. Листва только слегка пожухла, клены еще не желтели – приехала Саша с сынишкой Свеном. Хорошо, Маринка при них не заходила. Болен вдрызг. Ларисе грустно было смотреть на Никиткино прошлое. Черти поглядели с полатей и приняли решенье: командировать двоих своих в Швецию. Пусть займутся воспитаньем Свена. Иначе в будущем могут пойти не без основанья разговоры о тяжелой наследственности.
Чертей, залезших в Сашин защитного цвета рюкзачок, звали Огрызко и Оглоед. Вполне взрослые, состоявшиеся и ответственные бесы. Уменьшившись до соответствующих размеров, уместились в мятую пачку от сигарет – Сашенька стала курить – и затаились. Лишь пройдя таможенный контроль – пес их знает, эти лучи – черти вылезли и устроились в кармане куртки юного Свена с твердым намереньем не оставлять начатого. Работать подобно циркачам – до результата.
Необыкновенные приключенья советских чертей в Швеции еще будут описаны, не сомневайтесь. Главная моя забота сейчас – Олег. Уехала его маленькая семья, им лишенная дохода. Олег залег в котельной возле теплых труб. Детдом был велик – несколько корпусов. Со всей орловщины сироты, полным-полна коробушка. Не сироты – брошенные дети. Или отобранные у матерей, подсевших на наркотики. На пьющих родителей не обращали вниманья: их слишком много. Разве что соседи заявляли: ребенок ходит побирается. Ну вот, в разбросанном по территории детдоме была своя котельная. По всему Мценску экономили, а тут топили, берегли слабеньких детей. Еще работали Ларисины подруги – всех жалели, и беспутного Олега тоже. Рано легла зима. Закружила метель, неразлучная с русской равниной. Заполнились снегом овраги. Иван Антоныч на колокольне мотался и метался вместе с языком большого колокола. Отзвонил и пошел в котельную проведать Олега. Застал там полный набор чертей. Сами, сволочи, не пили – поили Олега. Тот уж и языка не вязал. Черти вообще народ непьющий и вопреки нашему стойкому предубежденью лишенный многих пороков. К людям цепляются в основном за их же грехи, служа в некотором роде санитарами человеческой популяции. Черт бы тебя побрал! глядишь, и поберет. От кого господь отступился, тот бесу легкая добыча. Но не будем углубляться в специально русские разделы общей демонологии.
Иван Антоныч обмахнул веником валенки, снял тулуп и хорошенько встряхнул. Поколотил друг об друга пустыми рукавами. Подышал на задубевшие руки. Развязал ушанку, счистил с нее снег. Присел за стол со всей нечестной компанией. Ему налили. Иван Антоныч выпил, закусил горбушкой черного хлеба и обратился к бесям по-доброму. Беси, вам ведомо – у меня невенчанная жена Лариса. Она женщина не то чтоб очень образованная, но по природе своей хорошая, и в этом детдоме, где вы пригрелись, вынянчила много соломенных сирот. Запутали вы ее сына давно ровно паук муху. Теперь вот подсадили на спиртное. Вы, беси, Ларисина внука Никиту говорить выучили. За то вам низкий поклон. (Пришлось таки поклониться.) Вам зачтется при окончательной вашей разборке с ангельским воинством. (Это что, мы еще и Свена в чувство приведем, мы такие, - думают про себя черти, но сами молчат.) Скажите, черти, чем я могу у вас Олега выкупить, чтоб вы от него отстали раз и навсегда? (Ну, хоть бы по одной этой питейной статье, и то хорошо было бы.) Черти заговорили все разом, и все одно и то же. Но Иван Антоныч разобрал. Дескать, позволь нам в ночь перед рождеством не дождамшись службы в колокола прозвонить. По-своему, по-бесовскому. Побесноваться, побеситься на колокольне. Несколько минут, не больше. Иван Антоныч долго думать не стал. Пускай мне в аду гореть, а Ларисы Николавны сыну погибать не позволю.
Вот она пришла, ночь перед рождеством. Орловщина, красный пояс, исправно готовится праздновать. В церкви стоять не все любители, а дома по телевизору отчего не посмотреть. К застолью готовятся с размахом. Не так уж и бедствует красный пояс, как стонет. Острый месяц качается – точно на ниточке подвешен. Тучки бегут – будто волна гуляет в морском просторе. И тут на колокольне не вовремя зазвонили. Ни к селу ни к городу. Словно Иван Антоныч пьян напился, чего с ним отроду не бывало. Какофония да и только. Кто через площадь шел – один человек, ну два, много трое – видели мятущиеся наверху фигуры. Набат? пожар? конец света? Но мороз невелик, а стоять не велит. Очевидцы спешили домой, и скоро, глядишь, безобразие прекратилось. Есть как-никак благоразумие и у чертей. После нескольких минут тишины раздался стройный рождественский благовест.
Каялся Иван Антоныч отцу Анатолию. Тот спроси деловито: Олег пьет? – Завязал, батюшка. – Ну и ладно. Звони как звонил, благословясь. С тем отпустил Иван Антоныча, дав ему вина с ложечки и сухонькую просвирку. Иван Антоныч стал брать Олега с собой на колокольню - помогать. Олег ленился, тащился нехотя, однако ж боялся чертей и не смел ослушаться звонаря. Колокола тоже Олега недолюбливали и звонили как-нибудь. Но Иван Антоныч настаивал. Черти же нарочно насылали ветер – такого уговора с Иван Антонычем не было. чтоб на Олега ветру не венути. Бесы известные буквоеды. Вся бумажная канцелярия – ихних лап дело. Олег сморкался в большой немытый платок, но дергал за вервие, как названный отчим учил. В конце концов стало выходить вполне прилично. А бесям что – звони как звонится. Не больно-то Олегу звонилось. Но из двух зол… Отец Анатолий Олегово нераденье видел, однако в глубине души одобрял принужденье. Пусть богу послужит. Со временем и беси стали относиться к Олегу терпимо. В Ларисиной однокомнатной квартире, где окопался Олег, вновь стало тихо. Перестали выть трубы, скрипеть по ночам дверные петли, вздыхать по углам мучимые грехами призраки. Олег пустил жить тех же приезжих, каких раньше выгнал, и переехал к Иван Антонычу.
Отец Анатолий привык по роду деятельности задумываться о бренности человеческого существованья. Отмечал про себя: не Никита, так Олег заменит Иван Антоныча после смерти последнего. Заботливый о делах храма, батюшка сам был старше своего штатного звонаря. Стройный благовест сопровождал мысли отца Анатолия, и непривычно сильный ветер сметал поземку с церковного двора, устраивая сугроб под стеною. Черти играли в снежки прямо под носом у почтенного священника. Ранние сумерки и плохое зрение отца Анатолия помогали их шалостям остаться незамеченными и безнаказанными. И вообще – батюшка к своим приходским чертям настолько привык, что однажды сказал Иван Антонычу: «Обвенчаю-ка я вас с Ларисой Николавной, покуда жив. А то бесей – их не переждешь». И таки обвенчал без шуму: Никитка да Олег, да неболтливые сироты – Ларисины воспитанники – вот и все гости. Да еще черти, коих никто не приглашал, однако и не изгонял.
Смуглая леди Никиткиных мечтаний училась в девятом классе. Лариса, покривив душой, говорила ей: Никитка освобожден от прохождения школьной программы оттого лишь, что у него рано обнаружились выдающиеся музыкальные способности, исключающие остальные занятия. Маринка вызвалась сама посвятить Никиту в премудрости гуманитарных предметов. Пока что коротко и поэтично излагала русскую историю. Лариса утирала слезы умиленья: у нее столь хорошо не получалось. Никита так подсел на уроки своей юной учительницы, что не хотел ехать во Мценск на зимние каникулы. Но в конце концов сдался на Ларисины уговоры. Скоро услышит, как его, Никитин, отец звонит вместо него на колокольне. А на лето Маринку решили пригласить во Мценск. Ей выделят отдельный дом на участке Иван Антоныча. Сбудется ли, поработают ли бесы с Маринкиными родителями, чтоб отпустили? время еще есть.
