Вот, стало быть, отлежался я, пока она не ушла, болезная (и всё по мужу убивалась), закрыл евротоннель и обратно в сторожку — примочку, это, делать. Захожу, значит, в служебное-от помещение, а там — он.
— Кто? — встрял Бредяев, не перетерпев долгой затяжки сторожа от едкой «Примы», которую тот принялся раскуривать.
— Так, это, мальчик, — через минуту отозвался сторож, сплюнув долгую слюну и почмокивая губами. — Бледненький, это, такой весь, в белой, сказать, пижаме. А в руках мою берданку держит. Я ему кричу: брось ружжо, малец, не дай бог сотворишь чего. А он мне: «Я, — говорит, — возьму его поиграть? Я, — говорит, — верну потом, когда всё кончится». Насилу, это, отнял табельное оружие у мальчонки. Мальчонко-то, видать, того немного, с рельсов, это, сошёл.
Сторож раздавил о шпалу окурок «Примы», старательно растёр его между пальцами в махру и сдул, давая тем самым понять, что его скорбная быль окончена.
Наступило сочувственное молчание, которое длилось не меньше пяти минут.
— Так а смертоубийство? — вопросил наконец Пётр Сергеевич.
— А что? — не понял Гипербореич.
— Ну, про смертоубийство-то. В чём оно?
— Во мне, — коротко ответил человек с ружьём. И замолчал навеки.
— Вот так дела! — воскликнул Пётр Сергеевич. — Сторож-то помер.
— В каком смысле? — спросил терапевт Головушкин.
— Да вот так, — отозвался Бредяев. — Не дожил до смерти.
Пришлось Головушкину подниматься (он положил на освободившееся место снятую с груди табличку «Я нарушил клятву Гиппократа», чтобы случайно никто лёжку не занял) и осматривать почившего сторожа.
— М-дэ, — произнёс он в конце концов. — Отошёл. Ведь говорил же ему: бросай курить!.. Ну да ладно, надо пока оттащить его подальше. Не лежать же рядом с трупом — как-то ненормально будем выглядеть. Да и ему поезд уже, вроде, ни к чему.
— А ружьё? — резонно вопросил Пётр Сергеевич. — С ружьём что делать?
— Возьмите его себе пока, — нашёлся Головушкин. — На хранение. Вы у психиатра на учёте, надеюсь, не состоите?
— Не состою.
— И справочка имеется?.. Шучу, шучу, хе-хе.
Вдвоём они подхватили сухонькое тельце Гипербореича и оттащили его за насыпь, к пустой брошенной и заржавелой цистерне. Там сложили ему руки на груди, как полагается покойнику, а терапевт накрыл его своим халатом. Получилось вполне даже пристойно и симпатично.
А когда вернулись, на месте сторожа уже устроился молодой человек в очках, по виду студент.
— Я ваше место отбила, — сказала лежащая дальше эффектная дама, похожая то ли на окончательно обрусевшую кореянку то ли на китаянку, в джинсовом костюме. — Подружка молодого человека, — кивок на студента, — хотела занять.
— Спасибо, — поблагодарил Пётр Сергеевич, возложась на место-отбивную.
— И совсем не подружка она мне, — стушевался студент, косясь на ружьё в руке Бредяева. — Как вы могли подумать!
— Подружка, подружка, — принялась разоблачать закрасневшегося юношу джинсовая дама. — Не ей ли вы, не вы ли ей, о чувствах говорили!
— Это был сугубо предметный разговор, — отчаянно зарделся молодой человек. — Мы с ней на одном факе.
Терапевт Головушкин неприлично фыркнул.
— И вообще, говорить о чувствах и испытывать чувства — это даже не одного порядка вещи, — изрёк студент.
Два врача-музыканта от нечего делать и дабы развлечь самих себя и публику принялись выдувать полонез Огинского.
6. Недоказуемая биологема студента Коляско
Внезапно пошёл мелкий пакостный дождик, и до чего же холодный, зараза. Поезд, ведомый машинистом Саддукеевым продолжал опаздывать. Над чередой голов вдоль железнодорожного пути захлопали, раскрываясь, редкие зонты, прихваченные наиболее предусмотрительными гражданами.
— Вот вы кто по образованию? — обратился студент к Петру Сергеевичу.
— Безработный, — отозвался тот.
— Угу… Ну, это, в общем-то не… А по образу мыслей?
— Русский, — чуть поразмыслив ответил Бредяев.
— Замечательно, — кивнул Коляско. — Значит, мы всяко разно поймём друг друга.
— Кхм, — неопределённо кивнул Пётр Сергеевич.
— Отчасти вы правы, — согласился студент. — И тем не менее, как образованный человек, вы просто не можете не понять суть моей биологемы.
— Суть — чего? — не понял Бредяев.
— Биологемы. Ну, вы знаете, у теоретиков всякие там теоремы, у стратегов — стратегемы, а для биологов я придумал биологемы.
— А вы, стало быть, биолог.
— Образуюсь, — кивнул студент.
— И очень хотите что-то кому-то доказать.
— Себе в первую очередь… Так вот, суть моей биологемы состоит в том, что любовь к женщине требует доказательств тем больше, чем ниже платёжеспособность самца, в то время как репродуктивная функция самки находится с платёжеспособностью в прямо противоположном отношении.
— Забавно, — улыбнулся Пётр Сергеевич. — Вы рассуждаете совсем как моя жена.
— Она биолог? — заинтересовался Коляско.
— Нет, она от меня ушла, — ответил Бредяев.
— Вы считаете, что это опровергает мою биологему?
— Считаю, что это делает её недоказуемой, — пожал плечами Пётр Сергеевич и принялся насвистывать Летку-еньку, давая понять, что не желает продолжения разговора на тему разных биологем.
— И всё-таки, она вертится! — пробурчал Коляско.
— Земля? — улыбнулся Пётр Сергеевич.
— Преподша наша, — пояснил студент. — Сулико Родионовна Тетенникова, чтоб ей…
— Вокруг чего она вертится? — полюбопытствовал Бредяев, подозревая в студенте скрытую то ли ненависть, то ли любовь к неведомой преподавательнице.
— Не вокруг чего, а — на чём, — туманно отвечал студент, но пояснять недосказанность не пожелал. А Петру Сергеевичу, собственно, было и не любопытно знать.
7. Десант
Внезапно распогодилось, так же внезапно, как четверть часа назад неожиданно пошёл дождь. Высоко в проясневшем небе просквозил военный самолёт. В какой-то момент от него отделилась чёрная точка и стала стремительно падать. «Уж не бомба ли?» — подумал Пётр Сергеевич. Но тут над этой чёрной маленькой точкой пыхнуло белым, словно вырос вдруг и расцвёл над ней пушистый одуванчик. Парашют. Казалось, парашютист завис намертво в прозрачном небе, как битый пиксель, отчётливо видимый на синем экране смерти — настолько медленно он двигался или не двигался.
Спустя несколько минут стало всё же заметно, что десантник медленно, но верно опускается к земле и очень хорошо удерживает выбранное направление. Ещё спустя, стал различим мощный торс и мужественное рубленое лицо под голубым беретом.
Парашютист приземлился точно на свободное место за одним из докторов, молодцевато отдал присутствующим честь и лихо, буквально в минуту, собрал парашют. Эскулапы зааплодировали. Музыканты сыграли туш.
— Думал, не успею, — доложил майор, когда отфальшивили своё последние ноты.
— И не успели бы, — изрёк терапевт Головушкин, — если бы поезд не опаздывал.
— Разгильдяйство! — неодобрил майор.
— Сколько живу в этом городе, столько московский и опаздывает, — сказала джинсовая дама, с вожделением поглядывая на статного и широкоплечего седоватого майора. И добавила, улыбаясь: — Вот если бы вы командовали поездом, он бы никогда не опоздал.
Майор принял стойку «смирно» и чеканно поклонился даме, дёрнув мощным лбом.
— Обожаю военных! — растаяла та. И на всякий случай представилась: — Судоку. Судоку Ли Константиновна меня кликают.
— Кличут, — мстительно, но смущаясь, поправил студент.
— Это вас кличут, — огрызнулась дама. — А меня — кликают.
— Майор Тыщин, — отчеканил десантник, взбрыкнув головой и поигрывая мышцами-сгибателями на мощных крюковатых руках. — Арнольд Алоизович. В узких военных кругах известен по прозвищу Терминатор.
— Обожаю, обожаю военных! — повторила дама, враз становясь экзальтированной дурочкой.
8. Последний прыжок майора Тыщина
Окончательное решение выйти в отставку майор Тыщин, зам командира по службе отдельного Богаделенского десантного полка, принял в четырнадцать сорок по местному времени. В четырнадцать сорок одну он уже, при полном параде (в любое время дня и ночи и при любых полевых условиях майор тратил на переодевание ровно сорок четыре секунды), подчёркнутым строевым шагом проследовал в свой кабинет, чтобы проститься с портретом министра обороны. А в четырнадцать сорок две вышел из уже не своего кабинета, уже почти гражданским человеком.
Напоследок, однако, он ещё написал несколько рапортов по службе, разбил кулаком стопку кирпичей, провёл последний спарринг с лейтенантом Козеевым, трижды поразил мишень из автомата и поцеловал знамя части.
