— Точно! — крикнул Алешка. — Я вспомнил!
— Я ж тебе даже окна показывал! Вспомнил теперь?!
— Вспомнил! Я вспомнил! Толян, а как тебе Димка?
— Что как? — не понял Толян.
— Как он тебе, Димка-то? Откуда он взялся?
Толян помолчал. А потом снова захохотал.
— Ты как скажешь, Алешка! Ну ты даешь!
— Да! Откуда?!
— А мы все откуда взялись? А что так темно-то? Давай свет зажгем?
— Давай, — согласился Алеша.
Толян включил свет, и оба зажмурились на миг. А потом заика оглядывался: облезлая комната с полумебелью, в углу черный узел, барахло раскидано. Нет, он здесь не был.
— Слушай, Толян, — сказал заика. — У меня что-то происходит. Я тогда уехал, я помню, книги распродал, я еще плюнул на это дело, я медбрат, мне легче в больнице эти же деньги заработать. Это я помню, а потом ничего не помню.
— Это от водки, — кивнул Толян. — Мы ж тогда пили, а ты с Димкой поехал.
— Ну да? Помню, мы с Димкой пили, это помню, и рожи какие-то, и люди странные, а времени не помню, сколько прошло, куда.
— Это водка, водка! — замахал Толян. — Ты думать брось! Сейчас опохмелимся, видишь, накрыто уже.
Стол был накрыт чистой газетой. На столе стояла бутылка водки, тарелка с хлебом, открытая банка томатных консервов и глубокая миска, полная поразительно ярких мандаринов.
— Как Новый год, — выдохнул заика, потянулся и взял холодную мандаринку, остужая ладонь ей.
— Маринка купила, — сказал Толян. — Она умная, честно, я не вру.
— Я верю, — кивнул заика.
Он поднес горсть с мандарином к носу, слегка сжал мандарин, острый летучий запах ударил в ноздри.
— Я сейчас более-менее соображаю, — сказал заика. — Я к тебе пришел, Толян, ты простой, ты поймешь. Со мной происходит, я не знаю что: это снится мне или нет?
— Рожи, ты сказал, и странные люди? — уточнил Толян.
Заика неуверенно кивнул.
— Водка, — подтвердил Толян и схватил бутылку, сорвал зубами пробку, опрокинул, набулькал в два стакана. — Пей. Они выпили.
Странно, водка показалась ему водой.
— Ты где купил-то?
— Нормально, нормально, — успокоил его Толян. — Она самая. В ларьке купил здесь. Вон их сколько теперь. Не то что мы в те годы у таксистов покупали. Сейчас все есть.
— Таксисты? — заика встрепенулся. — Были и таксисты. Потом охотники…
— Закуси, закуси! — крикнул Толян. — Хоть мандарином занюхай!
Толян совсем побагровел, даже слезы навернулись, а волосы запылали, как мандарин.
— Нет, ты лучше рассказывай, как живешь! — заорал Толян, продышавшись. — Это все видения, а как ты живешь?
— Как живу? — удивился вдруг заика.
— Да! А мы с Маринкой такое придумали! Леха, давай с нами, присоединяйся! Присоединишься?
— Да! — согласился заика, вдруг вспомнив, как бежал по улице и какой был закат.
Толян был самый надежный в мире. У него было большое рябоватое лицо, он моргал и толкался, обнимался, он помнил, кто куда пошел и на сколько исчез. На сто лет.
— Скажи, скажи, рябушки меньше стали? — Толян вертел большим лицом. — Я салат красоты кушаю. Маринка научила меня. Овес замачивать и натощак кушать. Леша, меньше, меньше ведь рябушки?
— Нет, ты скажи, как изменилось все! — пьянел, волновался Леша.
— А я говорил? — ликовал Толян. — Лучше же стало?
— Что ж лучше-то? — кипятился Леша. — Все кругом по-нерусски написано.
— А красиво, прямо под самое небо горят! — спорил, кричал Толян. — Макдоналдс, скажи, шикарно. Что мы, хуже других?
— Да ты и прочитать все это не сможешь! разозлился Леха. — Ты по-русски-то еле-еле читаешь!
— На фиг мне читать? — вскипел Толян. — Я и так понимаю, где что.
— А что, тебе нравится, как мы Америке задницу лижем?
— А что нам-то? Нам-то что? — заорал Толян. — Мы, что ли, лижем? Это правительство лижет! А мы в леса уйдем, понял? В поля уйдем!
— Я ничего нигде не понимаю! — кричал Леха. — Я во всем путаюсь!
— Ты неправильно смотришь! Ты не читай ихнее, ты по своим приметам ищи, Леша!
И тут Леша увидел, что в дверях стоит Маринка, суровая, во весь проем громоздясь, с розовым миленьким личиком.
— Ну и чего вы орете? — загудела она красивым контральто.
— Маринка! — крикнул Толян, вспыхнув влюбленно. — Мы тут с Лешкой спорим! Это наше, мужское! Тебе не понять!
— Тц, — цыкнула Маринка, и Толян толкнул Леху в бок — мол, гляди, какая…
В руках у Маринки дымилась глубокая миска.
— Кормить, кормить будут нас? — запрыгал Толян на диване, забил в ладоши.
— Не играй, не играй, Толик! — укорила певуче Маринка, поставила миску на стол.
Миска была полна дымящихся черных скользких на вид грибов. Поймав взгляд Лехи, Маринка пояснила:
— Летом собирали, Толян помогал.
— Валуи! Валуи! — подтвердил возбужденный Толян. — В деревнях, в придорожье, в рощицах. В лесу валуи, валуи!
— Где? Где?! — почему-то загорелся Леха.
— В Погребищах! Самые лучшие в Погребищах! Там места — закачаешься! Сам убедишься.
— Прям уж, там змеи, я страшно боюсь, — дернула плечом Маринка.
— Ну змеи, ну прям уж там змеи! — обиделся Толян. — Ужики — молоко пьют. А змеи, те на болоте, мы же туда не лезем. Местные тропы знают — там клюквы завались, но мы не лезем. У них тропы — качаются. Ну, прогинаются вниз, в бездну. Приедешь, увидишь.
— Ешьте, — сказала Марина.
Трое взяли вилки, стали тыкать в грибы. Грибы ускользали.
— А я тебя не знаю, — сказала Марина Лехе.
Тот испугался. Испугало ее контральто. Как поет оно внутри женщины.
— Мы-ы да-авно не виделись с То-оликом, — потянул он.
— Ты че! — Толян аж подпрыгнул. — Это ж Леха-заика. Я ж тебе рассказывал!
— А! — кивнула Марина. — Ты врач.
— Ме-е-е… — проблеял он, совсем теряясь. — Ме-ед-брат я. Ух! — и засмеялся.
— Он во такой мужик! Маринка, честно! Он друг!
— Не прыгай, — устало прогудела Маринка и, подумав, подвинула миску к Алеше.
— Ешь.
— Все?! — он изумился.
— У нас — бочка. Ты кушай.
Он пронзил гриб, сунул его в рот. Обжегшись, разжевал, валуй был хрустящий и вкусный, с душком укропа, потерянного лета.
— Ты как догадался, что мы тут сидим? — спросила Марина, внимательно проследив, как он жует.
Он вновь поразился.
— Я ни о чем не догадываюсь.
— А мы собрались посидеть, попраздновать, — кивнула она. — Только собрались, ты тут как тут.
— Я случайно, — сказал он. — По пути.
Она кивнула, не веря.
— Да как бы я догадался, — стал он доказывать. — Я сто лет вас не видел, и я вспомнил-то в тот миг… — и осекся.
В тот миг, когда он вылез из «Ямы», скуля, как дворняжка, подбитая в брюхо, слава богу, тьма была кругом. Можно было поверить, что ничего не случилось только что — пониже земли, под землей, в зале, слабо освещенном, сыром, глубоком, где столы липкие, холодные, где люди расслабленные, — чтобы думалось, все тут настоящее, но он оттуда вылез, из той ямы, оставив внизу за собой горестный вздох прощальный.
— Я был в «Яме», Толян знает.
— Знаю, — подтвердил Толян.
— А потом решил заглянуть к вам.
Марина опять кивнула, взгляд ее упал на бутылку. Брови слегка приподнялись.
— Надо выпить, — сказала она.
Толян мигом схватил бутылку и набулькал в три стакана.
— А что за праздник? — спросил Алеша.
Марина улыбнулась, ямочки проступили на румяных щеках, губы сложились ягодкой.
— Женимся мы! — крикнул Толян и захохотал, замотался по дивану.
Маринка совсем потупилась.
— Го-осподи! — вскрикнул Алеша — А тайны-то, тайны-то напустили! Ну поздравляю же! Горько!
Сердце забилось-забилось. Тепло-тепло стало в груди. Он завертелся, заверещал, замахал не хуже Толяна, стал красный, сверкающий. От нежности к новобрачным смеялся, лепетал пустяки, не слышал себя, ничего-никого не слыша, только встречная радость их слепила: влажные зубки Маринки и большие глупые Толяна хохочущего. Господи, наконец-то что-то кроме слез. Он и сам хохотал, хрустя грибами, запивая их горькой водкой. Он заметил, что плачет, удивился, но тут же понял, что это от водки, растер слезы и вновь хохотал. Наконец, изнемогши, затихли. «Люблю их, хороших», — отдаленно, как сквозь сон, подумал Алеша, это не удивило, не насторожило его, никакой тревоги в нем не было. А было так, словно он наконец прибежал куда надо. Вдруг он вспомнил:
— А что вы хотели мне предложить-то? Присоединиться-то? Типа бизнеса что-нибудь?
— Ты че?! — отшатнулся Толян. — Чур меня! За бизнес людей убивают. Нам это надо?
Марина, потемнев, кивнула.
Алеша был согласен, но захотел поспорить:
— А если мы втроем фирму откроем?
— А рэкет? А мафия? — крикнул Толян.
