Придя домой, он лег, не раздеваясь, и сразу окунулся в быстрый патологический сон. Они с Анжелой попали в темную чью-то квартиру, совсем ему не знакомую. На пороге переглянулись: да, оба были здесь впервые. Миновав длинный узкий коридор с последовательностью запертых дверей, встретились взглядами через мутное зеркало… Они вошли в обширную квадратную комнату с двумя окнами в небо, с живой черной портьерой, шелковой на ощупь… В комнате был темнокрасный фонарь, уничтожавший все цвета, кроме своего собственного. Ветер зашевелил бумаги на столе. Человек в очках поднял голову и строго им посмотрел. Рукой он мерно раскачивал плоскую ванночку, где плавала фотография. Это был «Ветер», известный снимок Анжелы, который сделал бродячий фотограф летом прошлого года… Радуйся, ему стало не по себе… Он перевернул портрет, шлепком его накрыв, и увидел, что фотография двусторонняя: половина ее лица смеялась, половина грустила — трагически… Он присмотрелся и снова перевернул чуть выпуклый кусок картона: Анжелы на его гранях были разные — одна грустила, другая улыбалась, обнажая чудесные влажные зубы с тонким волоском слюны; одна смотрела равнодушно, другая светилась восторгом, в остановленном движении головы смазывая пламя волос… Он подвигал фотографию вправо-влево, будто по стеклу, и увидел, что глаза Анжелы следят за ним. Он разорвал фотографию на множество кусков, их число с каждым жестом возводилось в квадрат, и представил, что рвет не изображение, но само лицо своей возлюбленной… Андж проснулся, как бы по команде, и быстро, не глядя по сторонам дошел до дома Онки. Было раннее утро, курортники двигались навстречу, помахивая полотенцами. Он был одет в длинный черный плащ, шляпу, на площадке поднял воротник, но Андж успел разглядеть его лицо, гладкое и зеленое — это был Онн, этот непостижимый дифтонговый Онн, он прошел сквозь Анджа, даже не заметив его, удалившись на свою планету, где ждали его такие же как он — отвратительные долговязые онны …
Боже мой, как приятно было идти утром по городу — не по какому-нибудь, а по Ялте — насвистывая, накреняясь на поворотах, жонглируя яблоком или парой орехов, осязая все более теплый воздух с потерей высоты, — а там, на набережной, издали видна, в окружении вытянутых любопытных, ждет тебя она, с книгами на столе, вся в голубом и синем, с неиссякаемым теплом в ладонях…
Андж постучался, Онка открыла, он вошел и ударил ее в пах, девушка увернулась и нанесла длинный красивый ответ в солнечное сплетение, несколько минут они замечательно дрались, постепенно переходя из прихожей в комнату, затем повалились на диван, и Андж впервые поцеловал ее — впрочем, это и был первый поцелуй его жизни.
Они разговаривали несколько часов, после чего Андж достал бритву, вскрыл себе и ей вены на руках, и они расписались кровью на вырванном из тетрадки, сбоку дырчатом листе — в том, что никогда не изменят друг другу. На сей раз марихуана взяла Анджа необычайно крепко, комната последовательно переносилась в Москву, Гавану и Париж, Онка меняла свое лицо, иногда по нескольку минут кряду пребывая живой Анжелой, рядом с ними, на ковре, мягко стоял невидимка.
— Эти растения, — рассказывала Онка, исподлобья глядя Анджу в глаза, — мы посадили здесь несколько тысяч лет назад. Взгляни, какие они странные, разве у вас могли бы родиться такие?
Андж видел в горах над обрывом высокое дерево, спрятанное от посторонних глаз крутыми снежными хребтами, недоступное за многочисленными скалами и водопадами, такое большое, что по его ветвям можно разгуливать, как по аллеям, и вправду не наше, странно цветущее, какое-то сизое, маслянистое на ощупь. Таким же удивительным был мак, желтый, светло зеленый, голубой, с черной серединкой — искусное, но все же ошибочное подобие земного, совершенно безопасного мака. Растения соблазняли существ, освобожденную энергию улавливали многочисленные онны и онки, тайно живущие среди людей, передавали ее туда — куда? — неведомо куда, да и неизвестно зачем.
В этот момент (в какой еще момент?) на улице раздался странный, очень громкий низкий звук, подобный звуку ночного кошмара, внезапно он перешел на другую ноту и повис на ней совсем близко, прямо во дворе среди кипарисов, Андж и Онка переглянулись, затем посмотрели в окно, на улицу, где был все тот же солнечный вечер с шевелением листвы, но бесшумный, проглоченный мощным звуком настраивающегося органа.
— Подойди сюда, — сказала Онка и жестом подняла его с кресла. Она распахнула дверцу шкафа, и Андж увидел глубокое, медленно вращающее комнату зеркало.
— Внимательно, — сказала Онка, когда их взгляды встретились в зазеркалье, — посмотри мне в глаза, — она взяла его за руку, и Андж почувствовал мощный прилив ее ладони, — а теперь вот так, прямо… — Андж увидел ее глаза напрямую и замер от ужаса: перед ним была совершенно другая девушка, мало похожая на ту, которую он полюбил.
— Это потому, — весело сказала Онка, — что амальгама отражает лишь изображение, но не отражает взгляда, сквозь нее он просто уходит, насквозь.
Они условились, что вечером он зайдет за ней, и они пойдут на праздник. По дороге вниз Андж слышал, как то там, то тут звучат органные трубы, ломаются, переходя на другие тона. Похоже, ему все-таки удалось переписать реальность…
По Войкова шли маленькие старичок и старушка, старичок, ласково болтая на ходу, нес вязанку разноцветных флагов, улица позади них была уже украшена подвижными ветреными полотнищами.
Андж прошел мимо магазина, где работала Онка, купил на набережной мороженое, затем билет на катер и зачем-то отправился в Гурзуф. «Ливадия» дребезжала своим плохим двигателем, краски все прибывали, главным образом, за счет возникающих флажков и хоругвей, казалось, их вешают по определенному плану, в полном соответствии с будущей музыкой.
Андж обедал в гурзуфском ресторане, заказал две бутылки вина — одну здесь, другую с собой. Напротив сидели двое местных, уже изрядно выпивших, подозрительно одинаковых с лица.
— Онка? — сказал одни из них, обеими руками держа гусиную ногу. — С ней надо быть осторожнее, к ней надо торопиться.
— Хватит об этом, — перебил другой, — ты же знаешь, я не люблю.
— Нет, почему же? Она весьма мила, право. Только надо приходить к ней пораньше, ведь она пускает лишь одного, первого.
— Поговорим о другом, прошу тебя. Ведь ты не испортишь мне вечер, не правда ли?
— Нет, не правда. Сколько раз я говорил, чтобы ты больше никогда не связывался с ними!
Тут один из них встал и ударил другого по лицу, и тот — с гусиной ногой в руках — мешком повалился навзничь.
— Я очень любил ее, — сказал он, покосившись на Анджа.
— Я тоже, — ответил другой, поднимая его.
— Она ведь весьма целомудренна, почти что девочка.
— Вот-вот, и у меня поначалу сложилось подобное впечатление.
— Нельзя же думать о людях так плохо.
— Да-да, я тоже такого мнения.
— Я впервые увидел ее на набережной, за книгами. Я долго ходил и смотрел на нее, пока не решился заговорить. Однажды я занял наблюдательный пост на дальней лавочке под кустами тамариска, перед самым концом рабочего дня, и когда Онка повезла свои книги наверх в магазин, как бы случайно подскочил помочь ей, у дверей галантно распрощался и снова затаился — за стволами каштанов. Онка вышла из магазина и направилась вдоль улицы Чехова, я вычислил ее путь и побежал обходом по набережной, выйдя на Боткина прямо ей навстречу. Поначалу мы с ней лишь чинно прогуливались, беседуя. Я был очень рад, что мне так повезло на старости лет, и не верил возможности своего счастья, хотя все говорило за то, что девушка рано или поздно отдастся мне, и я не торопил события, а лишь тихо наслаждался ожиданием.
— А потом она призналась тебе, что у нее есть другой, так?
— Да.
— Да, но откуда…
— Местный. Кажется, художник. И когда она стала рассказывать о нем, ты подумал, что это чуть-чуть перештирихованный твой собственный портрет.
Они посмотрели друг другу в глаза, Андж с любопытством наблюдал за ними.
— Однажды я сидел у нее в будуаре, и мы услышали, как кто-то звонит в дверь. Я не хочу открывать, сказала она, а я сделал вид, будто не догадываюсь, что это он. Это была ночь моей победы: она сама раздела меня и оказалась на редкость страстной и опытной. Это, хотя и обмануло мои ожидания, но весьма мне понравилось… Она кричала на всю Ялту.
— Но то же самое было и со мной! Он всегда стучался, когда я был у нее, порой по нескольку раз за вечер… Слушай, может быть это был ты?
Они посмотрели друг на друга, как в зеркало, Андж залпом выпил стакан вина.
— Однажды я пришел к ней, но она меня не пустила, представляешь, она мне даже не открыла.
— И мне тоже. Я тогда всю ночь шатался вокруг ее дома, вытирал руки углем, слышал, как она кричит, ебясь, а утром видел, как он выходил от нее, уверяю тебя, это был не ты.
