– А, это я читал! – засмеялся Глеб. – И еще они сковородки на сиденье подкладывали, от пуль!
– Да, ну вот… Вот тогда все было по-настоящему. Вот ты сидишь, вот самолет, вот воздух. Все от тебя зависит, от твоего умения и от смелости. И вообще, – Сергей вздохнул, – тогда люди, мне кажется, честней были. Сейчас вот хоть на войне: выстрелил, убил, метров за двести. Или вообще с воздуха, как в стрелялке. А тогда – глаза в глаза…
– Не, тогда тоже стреляли… – возразил Глеб, но Сергей сказал:
– Да я про еще раньше… У кого рука сильней и душа крепче, тот и победил. И благородство было, и отвага настоящая…
– Есть такие гады, – поглотал Глеб головой упрямо,- с которыми благородно нельзя.
– Есть, – согласился Сергей.
Они помолчали, глядя, как небо на востоке начинает светлеть – оттуда шло утро. Сергей, чуть покачиваясь на перекладине, спросил:
– А ваша церковь – она в честь кого вообще названа?
– Да в честь Евгения Родионова, – не удивился Глеб. – Это солдат, он в Первую Чеченскую воевал… Про него даже на Балканах слышали, мой… в общем, наши там воевали за сербов и говорят, что те его называют Женя Русский. Его чеченцы в плен взяли и заставляли крест снять. Били, голодом морили, пытали почти месяц. Могли сами сорвать, но хотели, чтобы он снял, чтоб от Господа отрекся. А он – ни в какую… Тогда она ему голову бензопилой… – показал Глеб. – И на видео сняли… Когда про все это узнали, то церковь его канонизировала… А те, кто его казнил – одного гранатой разорвало, второго свои же кончили, третий от гангрены подох… Отец Николай, ну, наш батюшка, на уроке Закона Божьего про него стихи читал, я не знаю, сам сочинил, или как… – Глеб перевел дыхание и прочел на память, без особого выражения, неумело, но с душой…
– Сербский Ангел над нами на знамени
Расправляет златые крыла,
В багровеющем облачном пламени
Разожженная ветром зола.
В небесах над Крестом в багровеющей,
В золотисто-пурпурной дали,
Лик бойца, победившего немощи,
Ради русской Священной Любви.
Мы стоим у Креста над могилою -
Мы стоим у святого Креста,
Женя вымолит Веры и силы нам,
И Любви у Иисуса Христа.
Мы стоим у Креста над Распятием,
Сербский Ангел над нами парит.
Помянем же Евгения, братия,
И Евгений нас благословит.
Выходить на Святое Сражение
За великое дело Любви,
И стоять за Христа до сожжения,
Брат Евгений, нас благослови!
Мы стоим у Креста под распятием,
Сербский Ангел над нами парят,
– Поклонимся Евгению, братия! -
Нам монах Пересвет говорит.
– Поклонимся Евгению, братия,
Память вечную вместе споем…
Сербский Ангел парит над распятием
Рядом с черным Российским Орлом.
Много будет еще испытаний нам,
Много будет ненастий и гроз,
Но Евгений нас смертным страданием
Искупил, как распятый Христос.
Мы стоим у креста над распятием,
Сербский Ангел над нами парит.
– Поклонимся Евгению, братия, -
Нам Батяня Комбат говорит.
Мы положим Евгению, братия,
Наш земной самый низкий поклон,
Поклянемся же здесь, у Распятия,
Не продать православных икон.
Мы стоим у креста русской ратию,
Сербский Ангел над нами парит.
Первый справа в строю под распятием
Родионов Евгений стоит…[47]
Я стихи плохо учу, вечно за них пары хватаю, – Глеб улыбнулся, – а эти сразу запомнились… И ещё про него песня есть… Я её не спою, а тоже прочитаю… это отец любит…
– Эй, гяуры, сняли быстро кресты!
Кто откажется – живыми сожжём!
Или шкуры с вас, рябые скоты,
Соскоблим вот этим самым ножом!
Ну а ты чего застыл, голубок,
Иль мученья для тебя – ерунда?
Может быть, разок пырнуть тебя в бок,
Поглядеть, что там за цвета вода?
– Нет, ребята, не сниму я креста,
Мне дала его духовная мать,
Наказавши мне его никогда
До кончины до моей не снимать.
И запомните: я русский солдат
И к тому же христианин.
Чем от бесов дожидаться наград,
Лучше вовсе не дожить до седин.
– Глянь-ка, гордый среди русских свиней!
Не хватало нам тебя одного.
Раскалите-ка ножи посильней.
Наложите-ка тавро на него!
Мы недавно тут распяли троих,
Что, как ты, не отреклись от Христа.
Не порхали ангелы возле них,
И что пользы было им от креста?
– Сами видите теперь: никому
Нашу веру муками не сломить.
Ведь когда-то и Христу Самому
Довелось до дна ту чашу испить.
Божья воля не всегда нам ясна,
Но и милость Его к нам – на века.
А дорога в рай от крови красна,
Оттого красны в рассвет облака.
– Что ж, гяур, тогда готовься к концу,
В свой же День рожденья умрёшь.
Матери своей и отцу
Труп безглавый в дар принесёшь!
Эй, джигиты, добивайте его,
Он, видать, совсем от жизни устал.
Не оставьте ничего от него,
Но… не трогайте, пожалуй, креста…
Тихо отлетает душа
К светлому престолу Царя.
Мы же остаёмся дышать,
Исступлённо бормоча, что не зря.
Всяк судьбу себе выбирай,
Пробудившись прежде от сна.
А Русь красна дорогою в рай,
Что по-прежнему от крови красна. [48]
– Слушай, – вдруг сказал Сергей, – пошли на рыбалку, а? Скоро зорька… Или тебе тут обязательно нужно быть?
– Пошли, – Глеб соскочил с турника. – Сейчас я, ребят отпущу, запру – и пойдем, может, Володьку встретим с отцом.
– Я пойду, а ты догоняй! – окликнул его Сергей, тоже соскакивая наземь.
Через калитку в запертых школьных воротах он вышел на темную улицу. Тут, под деревьями аллеи, признаков восхода еще не наблюдалось, царили тишина и теплая темнота. Перешептывались кроны тополей. В домах на другой стороне дороги не было ни огонька, станица спала. Сергею вдруг вспомнился шумный город, где даже под утро шли и шли по широкой трассе машины – недалеко от дома, где он жил.
Неспешно и бесшумно мальчик зашагал по тропинке…
…Клев был хороший, за час Глеб и Сергей натаскали полным-полно рыбы, не обращая внимания на мелочь, только крупной, и им это надоело. Не хотелось заниматься и костром с ухой, хотя это предполагалось сначала – наступал жаркий день, после бессонной ночи уже немного захотелось спать, и они растянулись на разостланных куртках, глядя в небо. Внезапно Сергей сел, обхватив колени рукой:
– Смотри!
Глеб тоже приподнялся. Ало-белая ширококрылая птица медленно и плавно выскользнула из-за рощи за рекой.
– Планер! – сказал Глеб, вставая и не сводя глаз с летящей конструкции. – Черт, это же наш планер! – он вскинул руку и так застыл, глядя вслед планеру, который, качнув крыльями, сменил курс и полетел, постепенно набирая высоту, на восток – прямо в поднимающееся над горизонтом солнце.
6.
Вообще-то рыть яму под новый погреб должен был Петька. Но это заняло бы у него предположительно неделю, по этому он припряг младшего брата. Однако и в этом случае работы растянулись бы дня на четыре – и Глеб с Сергеем, Мирослав и Володька, обнаружив своего друга в таком бедственном положении, минут пять поизгалялись насчет полезного времяпровождения на каникулах, после чего взяли лопаты и полезли помогать.
Копать вшестером – это не то, что вдвоем или, тем более, одному. Котлованчик начал заметно углубляться, а время пошло веселее. Разговаривали, естественно, о кладах – кто, где, когда находил в этих местах и вообще. Сергей не без удивления выяснил, что в станице редкое строительстве не было связано с такими находками.
– Да вы выдумываете половину, – сказал он после того, как Глеб поведал ему, как три года назад вот так же рыли яму под туалет и нашли сгнивший кожаный кисет с золотом. Глеб не обиделся на недоверие и пояснил:
– Сам подумай: наша станица с семнадцатого века стоит. Тут кто и от кого чего только не прятал. От одних большевиков чуть ли не в каждом дворе червонцы позарывали.
– Так уж и в каждом, – скептически заметил Сергей. Глеб кивнул:
– Вон, Серб тоже сначала не верил, а что он нашел, когда фундамент перекладывали? Ты спроси, спроси.
– Не, правда,- согласился Мирослав. – Угол завалился, мы же старый дом купили, и не жил там никто давно… Отец угол поддомкратил, а я мусор выгребал… И нашел десять червонцев, в бумагу были завернуты, в газету старую.
Сергей задумался и стал внимательней просматривать землю, отбрасываваемую лопатой.
Младший брат Петьки, Пашка, в разговоры старших не мешался, а работал себе, где поставили, и работал. Но сейчас он вдруг ойкнул и удивленно посмотрел на остальных ребят; потом неуверенно ткнул лопатой снова – и на этот раз все отчетливо услышали металлический звук.
