– Погоди, лет через десять они еще права начнут качать – таджикский язык в качестве второго государственного, льготы участникам войны с российскими оккупантами. После развала страны русских из своих таджикских городов выгоняли, жгли дома, насиловали, а теперь снова к нам лезут!
– Кто-то за это безобразие кладёт в карман миллионы, – прохрипела бабушка.
– Известно – кто. С кого начинается родина, вожак журавлей лондонских. И что прикажешь делать? Попробуй, крикни: «Мы – у себя дома!», и тебя же – под статью, за разжигание, за экстремизм, за терроризм и оскорбление чувств правоверных. Всем можно гордиться своей кровью, а нам нельзя!
– Неумолимый ход истории, – припомнила бабушка.
– Неумолимый ход финансовых потоков! – поправил папа.
Лета привычно не слушала папу и бабушку, любивших коротать вечера в шумной борьбе за справедливость и эстетику.
– И что делать?
– Пускать в Россию только тех таджиков и киргизов, кто хочет стать русским! – плюнув на толерантность, провозгласила бабушка.
– Только сперва вымыть их, вырвать жуткие золотые коронки, а самое главное, кастрировать!
– Фашист! – любовно сказала бабушка и поцеловала папину макушку.
Лета загрузила тарелки в посудомоечную машину и включила режим «очень грязно».
– Спасибо, Леточка, – прохрипела бабушка.
– Терпилы мы, а не терпимые! – вскинулся папа. – Нашему и так окончательно исковерканному культурному ландшафту не хватает только сидящих на корточках чёрных!
– А по-моему, мир должен быть разнообразным, – из духа противоречия встряла Лета и очень к месту вспомнила рекламу в метро. – Город – единство непохожих.
– Мы у себя дома, – снова повторил папа зловеще. – И для поддержания справедливости иногда просто необходимо совершать несправедливость. Ради нашего общего будущего.
– Ты прямо немецкий философ, папочка, – сказала Лета.
– Как же трудно в наше время воспитывать детей, – специально для внучки принялась сокрушаться бабушка. – На каких примерах? Раньше были «Сказки народов мира», они учили взаимопониманию, добру.
Лета поморщилась. И папа, и бабушка – все добрые, папа просто утончённо добр. Добро в этом городе могло бы победить зло, если бы так не любило деньги.
– А теперь что ребяткам читать?
– «Заюшкину избушку», – съязвил папа. – Скоро мы будем гостями в своей стране.
Бабушка принялась переключать каналы телевизора.
– Только не эту рожу! – сказал папа.
Бабушка убрала звук.
Она очень боялась, что, наслушавшись взрослых разговоров, Лета ошибочно оценит реальность, вступит в нацболы или другой ужасный ультралевый союз и будет втянута в опасные противоправные действия. Но не могла остановиться.
– Заверяют, что без трудовых мигрантов нам не обойтись. Пусть работают, но запретите им здесь плодиться. Или у вас и на это политической воли не хватает? – смело спросила бабушка телевизор. – На детской площадке – сплошные чёрные дети. Вчера иду – сидят три захватчицы в хиджабах, и все с колясками, уже успели нарожать. Зашла в «Пятёрочку», а там ни одного российского лица, кроме кассирши.
– Зачем ты ходишь в «Пятёрочку? Ходи в «Азбуку вкуса», – съязвил папа.
– А по телевизору нас убеждают, – бабушка бросила сердитый взгляд на беззвучно шевелящего губами президента и озабоченные лица министров. – Каков поп, таков и приход! Убеждают, что гастарбайтеры, в отличие от нас, ленивых россиян, не пьют. Еще как пьют, и наркотики к нам везут! – Бабушка любила констатировать очевидное.
Президент на экране уже перенёсся в загородную резиденцию, за рабочий стол, напротив него сидела властная дама, похожая на новую сумку из кожи питона. Сумку украшал шёлковый платок стоимостью 399 долларов, завязанный мягким узлом.
– Сидят и врут!
– Читаешь по губам?
– Нет, по глазам. Приятельница из нашей журналистской гвардии ходила на открытие детского садика. Заведующая повела всех с экскурсией: здесь у нас зимний сад, это – бассейн, а там – указывает на стенд, уголок «Единой России». Уголок, понимаешь? Так её уволили!
– Я тебя умоляю! Очередной набивший оскомину городской миф, – поморщился папа. – Как про того инженера, который повесил портрет вождя на дверях сортира. «Едросов» уже сливают, так что хватит пугаться собственной тени!
– Я-то лично как раз ничего не боюсь, ни тележного скрипа, ни вороньего грая! – отважно сказала бабушка. – Только за вас страшусь, за тебя и Леточку, моих любимых.
Лета сложила фантик полоской и изогнула в виде змейки.
Папа созерцал стоящий на столе бокал, наслаждаясь игрой телевизионного света в его боках и преломлениями действительности в коньячном диске.
Бабушка закурила в вытяжку, включив золотистую подсветку. Мерно журчала посудомоечная машина.
– И как быть? – посетовала бабушка.
– Действовать-злодействовать, – здравомысляще сказал папа.
– Москва, как печка русская – всех накормит, всех согреет?
– В топку! – неизвестно что имея в виду, заявил папа. – Приезжих стало столько, что впору выходить с лозунгом «Россия – для россиян!».
Лета положила в рот третью конфету, оказалась – чернослив с орехом, и поглядела на бегущие по низу экрана субтитры.
«…обгоревшие тела 23-ёх человек. Предположительно все они приезжие, находившиеся на территории РФ нелегально». Лета перевела взгляд на телевизионную картинку – мелькнул двор ресторана «Пилав» и растерянное лицо шеф-повара, прикованного наручником к полицейскому. Лета схватила пульт и вернула новостям голос, но на экране уже начался сюжет про студента, пойманного с помощью видеорегистратора, который испортил стены восьми ларьков надписями «Русские, хватит бухать!».
– Изучай в срочном порядке, – Собака подала Лете файл с отксеренными страницами.
«Правила проведения профессиональных соревнований», – прочитала Лета и пробежала взглядом через пункты оглавления, выглядевшие, как остановки на маршруте необыкновенного путешествия. «Подготовка к конкурсу», «Размещение и гигиена», «Распределение рабочего времени», «Экономичное использование сырья», «Экономия энергетических ресурсов», «Презентация блюда», «Вкус», «Дегустация». И в самом низу страницы – «Командный кубок мира».
– Отборочный тур – через две недели, на международном салоне «Мир ресторана и отеля». В команде три человека, ты, я и гласье, мастер по льду, чемпион всех возможных конкурсов.
– Я? – дрогнувшим голосом сказала Лета.
– Я в тебе абсолютно уверена. На сегодня ты – лучший карамелье в стране, просто ты этого ещё не осознала.
– За десять часов нужно будет сделать шоколадный торт, композицию из карамели, ледяную скульптуру, десерт на тарелке и торт-мороженое, – тараторила Лета за ужином. – Всё должно быть объединено одной темой. Жюри выставит оценки за презентацию, дегустацию и саму работу. У нашей команды высокие шансы. Многие считают… – Лета порозовела. – Что на данный момент я – лучший специалист по карамели в стране.
– Ты наша золотая! – заохала бабушка.
– Ничего удивительного, – вздернул подбородок папа. – Ведь ты моя дочь, гены прекрасного дали себя знать. Нисколько не сомневался!
– Сейчас самое главное – идея, – доложила Лета. – Найти идею!
– Национальную? – уточнила бабушка. – Тогда сейчас в моде православие.
– Идею произведения искусства, – сказал папа. – Созерцая карамель художника, зрители должны понять, что он, в нашем случае – она, всем этим хотела сказать. Мысль великого мастера… – папа чуть не сказал: архитектора. – Мастера мирового уровня, должна быть дерзкой и мощной!
– Может быть, любовь? – предложила бабушка и сложила губы помадкой.
Папа сделал кислое лицо.
– Какая любовь, бабушка? – поморщилась Лета, представив отвратительные розовые сердечки, перевязанные бантом.
– Ну как же – вечная ценность.
– Вечная ценность – это твой заросший дачный участок, оказавшийся в престижном посёлке, – отмахнулся папа. – А нам нужна мощь! – Кубок страны, а там и мира, весьма поднял статус профессии дочери в глазах папы, и он гордо вошёл в её команду.
– Советская индустриальная? – осенилась бабушка. – Ничего мощнее идей коммунизма не было! Они изменили облик мира, открыли человечеству космос. «Дружба народов» изо льда, а «Рабочий и колхозница» из карамели?
– Дорогая моя, чтобы зритель проникся идеей произведения, в первую очередь сам мастер должен быть в ней убежден! – осек папа бабушку. – Кто сейчас верит в дружбу народов?
– Я, – сказала Лета, встрепенувшись. – Я верю!
