— О!
Пара спокойно уходит, постукивая палками. Жоанна щурит глаза.
— Идем дальше? — спрашивает Эмиль. — До вершины всего четыреста метров. Мы дойдем быстро.
Но Жоанна застыла. Она делает несколько шагов к заброшенному строению.
— Кажется, дверь открыта.
Ей любопытно. Он идет за ней, тоже сощурившись. Действительно, дверь приоткрыта, ветер заносит внутрь соломинки.
— Думаешь, мы…
Он не успевает закончить фразу, Жоанна уже толкнула дверь, которая легко открывается. Она входит, и Эмиль за ней. Он сразу ощущает прохладу и слабый запах затхлости и пыли. Потом различает в полутьме окружающее. Перед ними уцелевшая стойка, над которой еще висят цены на мороженое. Стены облупились, пол усыпан строительным мусором. Однако здесь, наверно, еще время от времени останавливаются туристы, потому что следы ведут в другие комнаты.
— Пойдем посмотрим? — шепотом спрашивает Жоанна.
Эмиль кивает. Он всегда мечтал оказаться в заброшенном доме. Он чувствует почти возбуждение, смешанное с опаской, где-то на уровне желудка, как в детстве. Строительный мусор хрустит под ногами. Жоанна ставит ногу на ступеньку деревянной лестницы в бывшем холле.
— Начнем сверху?
Она поднимается на ступеньку, вторую. Дерево скрипит, но не угрожающе.
— Там, должно быть, спальни.
Он идет за ней вверх по лестнице. Они оказываются в длинном темном коридоре, немного жутковатом. По обе стороны закрытые двери. Жоанна толкает одну. Здесь тоже пахнет затхлостью и сыростью. Это бывшая спальня. Железные остовы кроватей по-прежнему здесь, слегка проржавевшие. На одной еще лежит пожелтевший матрас. На подоконнике забытая подушка и бутылка из-под красного вина.
— Думаю, люди еще бывают здесь время от времени…
— Да.
— Мы можем здесь переночевать.
Жоанну явно не очень вдохновляет эта идея.
— Ммм, — мычит она. — Не знаю.
Они обходят остальные комнаты. Все это облупленные спальни. В одной еще валяется старый походный ботинок. Немногие оставшиеся матрасы воняют сыростью. Они спускаются вниз. В бывшей кухне неработающая плита, зияющий зев духовки. Рядом забыта газовая горелка. На хромоногом столе сохранились старая кастрюля и вилки. Они выходят в холл, к стойке. Жоанна морщит нос.
— Я предпочту поспать на свежем воздухе, в палатке.
Решительно, это ее фишка — когда ей что-то не нравится, она морщит нос.
— Нет проблем.
Снаружи на них снова наваливаются солнце и жара.
— Идем, мы почти пришли.
Они идут дальше. Вершина совсем близко, но, кажется, до нее никогда не дойти. С перевала Лаке открывается великолепный вид на долину и город Тарб. Здесь кончается тропа. Дальше надо идти по камням. С этой стороны даже не видно обсерватории, или только временами. Они перебираются через рельсы старого подъемника. Жоанне приходится несколько раз остановиться, чтобы перевести дыхание, но она не жалуется, молчит.
Наконец они ступают на бетонную эспланаду. Вот она, обсерватория со своими куполами, перед ними. Они не одни. Отнюдь. Здесь толпа. Сотни туристов сидят на террасах ресторанов, стоят у подзорных труб, у перил, фотографируя вершины. Толпами прибывают новые, выходя из кабинок канатной дороги. Таблички указывают астрономическую обсерваторию, купола, музей, отель, радиостанцию. Эмиль слегка оглушен всем этим движением, этой сутолокой.
— Хочешь осмотреть все это? — спрашивает он Жоанну.
И вздыхает с облегчением, когда она качает головой.
— Нет. Можно просто полюбоваться видом.
Они подходят к перилам. Эмиль достает путеводитель, чтобы узнать возвышающиеся перед ними вершины. Со всех сторон до них доносятся обрывки фраз:
— …самая высокогорная обсерватория Европы.
— Мы на высоте две тысячи восемьсот семьдесят семь метров…
— Там… гора Монте-Пердидо.
Они забываются в созерцании. Обходят обсерваторию, чтобы не упустить ни крупицы этой панорамы. Сил больше нет. Они садятся прямо на землю на террасе Байо, напротив пика Неувьель.
— Придется спуститься. Мы не сможем заночевать здесь… Террасу скоро закроют.
Они наверху уже почти час. Солнце клонится к закату. Крики туристов все тише, все реже. Им всерьез пора устраиваться на ночлег. Но ни у него, ни у нее нет сил подняться.
— Хочешь, я возьму твой рюкзак?
Жоанна мотает головой. Эмиль, собравшись с духом, медленно встает с гримасой боли. Все его тело вопит.
— Спустимся немного ниже на ночь? — спрашивает Жоанна, глядя, как он поднимается.
— Да… Найдем ровное место, чтобы поставить палатку.
Он протягивает ей руку, чтобы помочь встать. Она со вздохом повинуется.
— Там были развалины каменного домика… ты помнишь?
— Да. Когда мы остановились попить?
Она кивает.
— Там будет хорошо заночевать. Поставить палатку.
— Среди развалин?
— Да… Они защищают от ветра…
Эмиль, задумавшись, пытается вспомнить, какое расстояние они прошли после этих развалин.
— Это час с лишним отсюда. Почти два.
— А!
— Можно попробовать, если у тебя еще есть силы…
Жоанна колеблется. В самом деле, они были прекрасны, эти развалины, затерянные среди гор.
— Знаешь что? — говорит он, ощутив всплеск энергии. — Мы это сделаем. Остановимся наполнить фляги в заброшенной гостинице. Поедим сушеных абрикосов. Это придаст нам сил, чтобы дойти до развалин.
Вид у нее счастливый, хоть она и не улыбается. Это видно по тому, как она кивает и ускоряет шаг.
Они быстро добираются до гостиницы Лаке. К счастью, водопровод работает, и можно наполнить фляги. Они едят сушеные абрикосы на крыльце, не садясь, — боятся, что не встанут.
По мере того как день клонится к вечеру, они ускоряют шаг. Народу на тропе мало. Час поздний даже для опытных туристов. Руки и ноги тяжелеют. Голова уплывает.
— Что она тебе сказала?
У Рено было встревоженное лицо. Эмиль позвонил ему днем, в рабочее время, и заявил:
— Лора уходит от меня.
Он покинул свой кабинет логопеда, как только смог, и примчался к Эмилю и Лоре. Эмиль открыл ему дверь с несчастным видом и покрасневшими глазами. Рено спросил:
— Она здесь?
Эмиль покачал головой.
— Нет, она уехала к матери.
Рено не знал, что Лора ушла уже неделю назад, но у Эмиля не хватало духу сказать об этом кому бы то ни было. Он просто не подавал признаков жизни, ожидая, когда что-нибудь произойдет.
— Что она тебе сказала? — повторил Рено несколько раз, прежде чем Эмиль смог ответить.
Они вдвоем сидели на диване в гостиной. Эмиль не смог ответить сразу, потому что не хотел упоминать о ребенке. Не хотел признаваться Рено, что воспринял это легкомысленно, что сам все испортил, проигнорировав Лору и ее запросы, что очнулся, когда было слишком поздно, когда он почувствовал, что теряет ее. Он не хотел признавать себя последним хамом.
— Я не понимаю… Вам было хорошо вместе…
Рено пытался подобрать безобидные слова. Эмиль пытался выстроить фразу.
— Она сказала, что… что мы больше не на одной волне.
Рено нахмурил брови.
— Не на волне?
— Да.
— Она почувствовала, что вы не совпадаете?
— Наверно. Она еще сказала что-то о том, что я не развивался все эти годы.
Повисло молчание. У Рено был сокрушенный вид. Он, казалось, задумался, искал слова. Он заговорил медленно, как будто обращался к совсем маленькому ребенку:
— Это… Это ужасно, но… Бывает, знаешь ли… Вы познакомились молодыми. Вы были всего лишь студентами…
— Как вы с Летисией…
Рено как будто не услышал последней фразы.
— Часто в паре развиваются по-разному, познакомившись совсем молодыми.
Эмиль настаивал:
— Вы с Летисией тоже познакомились молодыми… но она по-прежнему с тобой. Вы счастливы.
Рено отозвался грустно:
— Это другое дело…
Эмиль занервничал:
— Почему это другое дело?
— Это…
