В трубке раздались гудки, вскоре нас соединили, Али и меня.
— Добрый день, это Мириам.
— Добрый день.
— Вы меня помните?
— Помню.
— У вас все в порядке?
— В порядке.
— Я вас не оторвала от дела?
— Не оторвала.
Мне показалось, я обращаюсь с вопросами к сфинксу или эху. Ответы звучали загадками, не избавляли меня от сомнений. Но я была счастлива, что слышу голос Али. Вообразила, как он сидит у себя дома на вершине холма: толстые стены из камней от античных развалин, потускневший плиточный пол, ошметки грязи на стальной скобе для чистки обуви.
— Я открыла ресторан.
— Это хорошо.
— Мне нужна ваша помощь.
Он не ответил. Пока он молчал, я перебрала в уме все, что знаю о нем: темно-фиолетовые губы, уверенность, что из-за него я никогда не заплачу, брюки песочного цвета, неизбывная грусть во взгляде, тонкая сигарета в длинных изящных пальцах.
— Я приеду, — пообещал он.
Я дала адрес. Спросила, когда он сможет приехать, нужно ли мне прислать ему заказ. Есть ли у него факс? Он не ответил ни на один из моих вопросов. Сказал, что рад меня слышать и находит, что я изменилась.
Я повесила трубку. И встала не сразу. Ноги затекли. Чтоб подняться, пришлось уцепиться за угол стойки. Я еле доползла до разделочного стола. Мне хотелось лечь, вытянуться, ждать.
Бен стиснул зубы, его бесило, что я даром теряю время. Моя лень его раздражала, он не сомневался, что великолепный замысел гибнет. Я взглянула на груду мелко нарезанной зелени, что лежала, перемешавшись, огромной кучей, горкой мягче гагачьего пуха, перинкой утонченных наслаждений, легонько погладила ее, примяв верхушку.
— Что дальше? — спросил Бен с ножом в руках.
Я не отказала себе в удовольствии немножко его помучить.
— Дальше, — ответила я, — я выкурю сигаретку, как в старые добрые времена.
— Как в старые добрые времена? — переспросил он.
— Да, именно так, — я привалилась спиной к диванчику и положила ноги на табурет. — Так я курила, когда мне было двадцать лет, а ты еще не родился.
Вполне возможно, я пересолила. Он сидел с обиженным видом под полкой с книгами. Сердился. Молодые не любят, когда им ставят на вид их молодость. Старики — когда напоминают о старости. Кому понравится чувствовать себя жалкой беспомощной мухой на липучке времени. Я уже жалела, что сказала лишнее, но с наслаждением курила запретную сигарету. Мы посмотрели друг на друга. Бен и я. И вдруг я догадалась. Догадалась, что Бену нравятся мужчины. Трудно сказать, что я почувствовала. Отчуждение? Любопытство? Но времени, чтобы обдумать это открытие, не было. Пора приниматься за работу.
Я вскочила, погасила сигарету в раковине и принялась мыть руки до локтей. Я казалась себе хирургом, что готовится к операции. Вот рядом стоит медсестра. Хирург говорит: пинцет, сестра повторяет: пинцет, и подает хирургу. Очень важно, чтобы она повторяла произнесенное слово, потому что случается — хотя очень редко — обмолвиться и хирургу. Скажет — пинцет, а ему нужен скальпель. Сестра повторит: пинцет — и подаст пинцет, а тот — нет, он не станет вскрывать живот пациента пинцетом (согласитесь, это было бы слишком!) — услышит, что ошибся, и поправится: нет, скальпель. Скальпель, — повторит медсестра и подаст нужный инструмент. При готовке, так же как при хирургической операции, мы не имеем права на ошибку. Я говорю: соль. Бен повторяет: соль, — и протягивает мне солонку. Я говорю: масло, он повторяет: масло. Я говорю: ямайский перец, он повторяет: ямайский перец. Я говорю: шесть яиц, он повторяет: шесть яиц. Объяснять ему ничего не нужно, он все схватывает на лету. По моему тону, движениям. Предвосхищает просьбы. Раз — смел губкой со стола очистки и отправил их в мусорное ведро, два — зажег духовку, чтобы она нагрелась. Руки наши встречаются, голоса сплетаются, он убирает со лба выбившуюся прядь, знает, что я терпеть не могу, когда волосы лезут в глаза во время готовки. Я поскользнулась на обрезке помидора, и Бен меня подхватил. Я протягиваю ему нож, и он его точит. Подает ложки, лопатки, меняет мокрую тряпку на сухую. Режет салат. Я показываю, как нарезать помидор кубиками, а кабачок тонкими ломтиками. Бен радуется: «Гениально!» — и режет не хуже меня. Похоже, он такой же замечательный повар, как официант. Ловкий, терпеливый, старательный, сосредоточенный и быстрый. Он сразу уловил соотношение соли и лимона, уловил равновесие между сахаром и пряностями. У Бена великолепная интуиция, я передаю ему свои познания, и мне становится легче. Груз умений больше не тяготит меня. Я забываю обо всем. Выигрываю в скорости. И смеюсь. Честное слово, как будто в цирке. Не успела подумать, а руки уже в муке, положили масло, рубят ножом крошку. Я точь-в-точь святой Дионисий, голова у меня не на плечах, а в руках[6], и я порхаю по кухне, но я не страдаю, я рада отсутствию собственной головы.
Канапе у нас чудесные: на квадратиках коврижки козий сыр и печеная груша, на ломтиках картофеля паштет из дичи с портвейном и капелькой лукового варенья, небольшие рулеты с медом, булка с сосиской. Бен отправился к соседу-бакалейщику за коробками, чтобы уложить наших лапочек. Экзотическое меню мы составили из тарамы, рулета из тунца с каперсами, салата из сладкого перца с чесноком и баклажанной икры. Для обитателя Балкан ничего особенного, но для бретонца или вьетнамца — безусловно экзотика. Гигантский салат получился и в самом деле гигантским — в него поместился целый обед с закусками и десертом, и при этом я не положила ни риса, ни консервированной кукурузы; стружки всевозможных овощей, фруктов и сыров перемешались, не забивая вкус друг друга. К семи часам все было готово: заказы стояли упакованные, один в тепле, другой в холоде. И вечернее меню в полном порядке: лесные грибы, копченая рыба и брусника. Щеки у нас пылали, руки одеревенели, а на губах застыли идиотские счастливые улыбки. Желая отпраздновать начало нашей совместной деятельности, я откупорила бутылку шампанского, и мы на протяжении вечера не спеша ее выпили. Наши интернет-заказчики оказались премилыми людьми и к тому же на удивление общительными. Они почему-то считали своим долгом беседовать со мной, пока я им вручала заказы. Состязались в остроумии, стремились, чтобы я обратила на них внимание. Дорого бы я дала, чтобы узнать, что же такое Бен написал обо мне на сайте. Провожая заказчиков до двери, Бен говорил, что мы будем очень рады услышать их мнение, что не сегодня-завтра у нас откроется форум лакомок, и тогда их высказывания появятся на гостевой страничке сайта. Наши завсегдатаи были заинтригованы, гадали, кто эти чужаки, выносящие объемистые картонные коробки. Бен прошелся между столиками и раздал наши рекламки. Понятия не имею, когда и где он успел их напечатать! Карточки были в виде элегантных фиолетовых закладок из картона с названием нашего ресторана и нашим электронным адресом. Под названием более мелким шрифтом было написано «ресторан для избранных», фраза довольно неопределенная и вместе с тем наиболее точная из всех, которые только можно было придумать.
Я подсчитывала выручку, Бен провожал последних посетителей. Без четверти полночь. Мы ложились день ото дня все позже. Интересно, надолго ли нас хватит при таком-то ритме? Бен налил мне рюмку коньяку. А я и так была уже немного косая. Себе тоже налил. Мы чокнулись, глаза в глаза, и опрокинули рюмки, выпив за наше здоровье, процветание, успехи и будущие миллионы евро. Я спросила, как нам теперь быть с этой его галимой идеей. Интернет нам не потянуть. Я-то хотела совсем другого. Хотела, чтобы ничего не портилось, все шло в дело, не пропадали остатки. Я обозвала его акулой капитализма. А он меня трусливой уклейкой. Я его — жадиной, а он меня — лентяйкой. Потом Бен стал защищаться от моих нападок всерьез. Терпеливо объяснял, что сначала имей, а потом уж раздавай, сначала накопи, а потом занимайся благотворительностью, рай, как-никак, — изобилие, а не прозябание. Я только диву давалась: я, девочка из буржуазной семьи, которая выросла и создала не менее буржуазную семью, выслушивала поучения, как наживать деньги, от уличного мальчишки. Кто такой Бен? Мне стало невыносимо грустно оттого, что я так мало о нем знаю. Тысяча вопросов зароились у меня в голове о родителях, о детстве, но я не ждала, что ляпну совсем другое:
— Как занимаются любовью с мужчинами? — спросила я.
Бен уставился на меня квадратными глазами.
— Простите, не понял, — выговорил он.
Я повторила вопрос — глупость так глупость, скабрезность так скабрезность, но раз заговорила, пойду до конца.
— Как занимаются любовью с мужчинами?
— Об этом, наверное, лучше вас спросить, — ответил Бен.
Я налила себе еще коньяка. Я понимала, что меня несет не туда, но мне это было в кайф. Этакий особый тон. Типа: уж я-то знаю! Но, по всей видимости, мое предположение не имело под собой почвы. Я смотрела на Бена. Гладкие щеки, красиво обрисованный рот, тонкий нос, не пошлый, не остренький, не противный, веки с длинными ресницами, которые неспешно прикрывали и открывали глаза, широко расставленные и узкие. Мне показалось, что он создан для любви. Худой, подобранный, быстрый и осторожный. Руки с продолговатыми ладонями и короткими пальцами, в них сразу чувствовалась сила. Бен объяснил мне раз и навсегда, не дожидаясь других вопросов, не упрекая в постыдном любопытстве, что интимной жизни у него нет.
