– Вечер какой душный. Дожди в этом году, наверно, рано начнутся.
– Не окажет ли мне ваше превосходительство честь выпить бренди в ознаменование моей покупки?
– Ну что ж… можно.
Нищий отворил дверь и крикнул, чтобы принесли стаканы.
– Давно я не пил вина, – сказал губернаторский брат. – Для тоста оно, пожалуй, больше подходит.
– Конечно, – сказал человек в поношенной одежде. – Как вашему превосходительству будет угодно. – С мучительным беспокойством он смотрел, как бутылку откупоривают. Он сказал: – Если позволите, я лучше выпью бренди, – и заставил себя улыбнуться кривой улыбкой, глядя на убывающее в бутылке вино.
Сидя на кровати, все трое чокнулись; нищий пил бренди.
Губернаторский брат сказал:
– Это вино моя гордость. Прекрасное вино. Самое лучшее – из Калифорнии. – Нищий подмигнул, сделал знак рукой, и человек в поношенной одежде сказал:
– Еще стаканчик, ваше превосходительство, и могу ли я порекомендовать вам… бренди.
– Бренди хорошее, но я все-таки выпью вина. – Они наполнили свои стаканы. Человек в поношенной одежде сказал:
– Я хочу взять вино домой… угощу свою старушку. Она любит пропустить стаканчик.
– И правильно делает, – сказал губернаторский брат, осушая свой стакан. – Значит, у тебя есть старушка?
– У всех у нас есть.
– Ты счастливчик. Моя умерла. – Его рука потянулась к бутылке, схватила ее. – Иной раз тоскую по ней. Я звал свою «дружок». – Он наклонил бутылку над стаканом. – С твоего разрешения?
– Пожалуйста, ваше превосходительство, – уныло проговорил человек в поношенной одежде и сделал большой глоток бренди. Нищий сказал:
– Старушка и у меня есть.
– Ну и что? – оборвал его губернаторский брат. Он откинулся к стене, и кровать под ним скрипнула. Он сказал: – Я всегда говорю, женское влияние благотворнее мужского, женщина склоняет нас к миру, добру, милосердию. В годовщину смерти моей старушки я хожу на ее могилу – с цветами.
Человек в поношенной одежде чуть не икнул, но сдержался из вежливости.
– Если бы я тоже мог…
– Но ты же сказал, что твоя мать жива.
– Я думал, вы говорите о своей бабушке.
– Что я могу о ней сказать? Я ее даже не помню.
– Я тоже.
– А я помню, – сказал нищий.
Губернаторский брат сказал:
– Ты слишком много болтаешь.
– Может, послать его, чтобы завернул бутылку? Как бы меня не увидели с ней. Я не хочу подводить ваше превосходительство.
– Подожди, подожди. Куда нам торопиться? Ты здесь желанный гость. Все, что есть в этой комнате, все к твоим услугам. Выпей вина.
– Пожалуй, бренди…
– Тогда с твоего разрешения… – Он наклонил бутылку и пролил немного вина на одеяло. – О чем это мы говорили?
– О наших бабушках.
– Нет, не о них… Я свою даже не помню. Самое первое мое воспоминание…
Дверь отворилась. Хозяин сказал:
– Начальник полиции поднимается по лестнице.
– Прекрасно. Проведите его сюда.
– А это ничего?
– Конечно. Начальник хороший человек. – Он сказал, обращаясь к своим собутыльникам: – Но на бильярде с ним держи ухо востро.
В дверях появился коренастый мужчина в фуфайке, в белых штанах и с револьвером в кобуре. Губернаторский брат сказал:
– Входи, входи. Как твои зубы? Мы тут говорим о наших бабушках. – Он резко сказал нищему: – Подвинься. Уступи место хефе.
Хефе стоял в дверях, вид у него был несколько смущенный. Он сказал:
– Так, так…
– У нас тут небольшая пирушка. Может, присоединишься к нам? Сочтем за честь.
При виде вина лицо у хефе сразу просветлело.
– Ну что ж, стаканчик… пива всегда кстати.
– Правильно. Налей хефе пива. – Нищий налил вина в свой стакан и подал его хефе. Тот сел на кровать и выпил, потом сам взял бутылку. Он сказал:
– Хорошее пиво. Очень хорошее. У вас только одна бутылка? – Человек в поношенной одежде смотрел на него, застыв от волнения.
– Увы, только одна.
– Ваше здоровье!
– Так о чем же, – спросил губернаторский брат, – мы говорили?
– О вашем первом воспоминании, – сказал нищий.
– Первое мое воспоминание… – не спеша начал хефе. – Но этот господин ничего не пьет.
– Я выпью бренди – немножко.
– Ваше здоровье!
– Ваше здоровье!
– Первое, что мне запомнилось более или менее ясно, это мое первое причастие. Ах, какой душевный трепет оно вызвало! Я стоял в окружении родителей…
– Сколько же у тебя их было?
– Двое, конечно.
– Тогда они не могли тебя окружать, на это требуется по крайней мере четверо. Ха-ха!
– Ваше здоровье!
– Ваше здоровье!
– И вот какая ирония судьбы. Мой тяжкий долг повелел мне присутствовать при расстреле того старика, священника – от которого я принял первое причастие. Не постыжусь признаться, по у меня лились слезы. Я утешаю себя тем, что он, вероятно, причислен к лику святых и молится за нас. Не каждый заслужил заступническую молитву святого.
– Неисповедимы пути…
– Да, жизнь – это загадка.
– Ваше здоровье!
Человек в поношенной одежде сказал:
– Стаканчик бренди, хефе?
– В этой бутылке так мало осталось, что я лучше…
– Мне очень хочется отнести немножко матери.
– Да тут на самом дне. Ты ее обидишь. Один осадок. – Он опрокинул бутылку над своим стаканом и хмыкнул: – Если у пива бывает осадок. – Потом, задержав руку с бутылкой, удивленно проговорил: – Да ты плачешь, друг? – Все трое, чуть приоткрыв рты, уставились на человека в поношенной одежде. Он сказал:
– Со мной всегда так – от бренди. Простите меня, господа. Я быстро пьянею, и мне начинает видеться…
– Что?
– Сам не знаю. Будто все человеческие надежды угасают.
– Да ты поэт!
Нищий сказал:
– Поэт – душа своей страны.
Окна белым полотнищем осветила молния, где-то над головой у них грянул удар грома. Единственная лампочка под потолком мигнула и погасла.
– Плохи дела у моих полицейских, – сказал хефе, раздавив ногой слишком близко подползшего жука.
– Почему плохи дела?
– Дожди рано начинаются. Они ведь рыщут.
– За тем гринго?..
– Да что там гринго! Губернатору стало известно, что у нас в штате все еще есть священник, а вы знаете, как он к ним относится. Я бы на его месте не трогал беднягу – пусть бродит. Все равно умрет от голода или от лихорадки или сдастся. От него теперь ни добра, ни зла. Да и занялись им всего два-три месяца назад, а до этого никто и не замечал, что он здесь.
– Тогда вам надо поторопиться.
– Да никуда он не денется. Разве только перейдет границу. У нас есть человек, который знает его. Говорил с ним, им пришлось заночевать вместе. Давайте о чем-нибудь другом побеседуем. Полицейским не позавидуешь.
– Где он сейчас, по-твоему?
– Никогда не догадаешься.
– Почему?
– Здесь – то есть у нас в городе. Да, да, мы пришли к такому выводу. В деревнях начали брать заложников, ему деваться некуда. Его отовсюду гонят, не хотят иметь с ним дело. Так что мы пустили того человека, о котором я говорил, как собаку по следу. Не сегодня, так завтра он на него наткнется, а тогда…
Человек в поношенной одежде спросил:
– Многих заложников вам пришлось расстрелять?
– Пока нет. Троих-четверых. Ну-с, приканчиваю пиво. – Он с сожалением опустил стакан. – Теперь, может, попробовать ваш… назовем его сидрал.
– Да, пожалуйста.
– А мы с тобой никогда не встречались? Твое лицо мне…
– По-моему, я не имел чести.
– Вот вам еще одна загадка, – сказал хефе, протягивая свою длинную толстую руку и легонько отталкивая нищего к медным шишечкам кровати. – Иногда тебе кажется, что ты уже видел человека, бывал в каком-то месте… Во сне это было или в прошлой жизни? Один врач говорил, будто вся причина тут в фокусе зрения. Но он американец. Материалист.
– Я помню, как… – сказал губернаторский брат. Молния высветила порт, над гостиничной крышей ударил гром. Так было во всем штате – снаружи гроза, а за стенами разговоры, разговоры и бесконечно повторяющиеся слова «загадка», «душа», «источник жизни». Они сидели на кровати и разговаривали, ибо не было у них ни дел, ни веры, ни других мест получше, куда можно пойти.
Человек в поношенной одежде сказал:
– Ну, мне, пожалуй, пора.
– Куда ты?
– Да… к знакомым, – неопределенно ответил он и, описав руками широкий круг, включил в него все свои несуществующие знакомства.
– Бутылку бери с собой, – сказал губернаторский брат и добавил, признавая очевидный факт: – Ты же за нее заплатил.
– Спасибо, ваше превосходительство. – Он взял бутылку. Бренди в пей было пальца на три. Вина, конечно, совсем не осталось.
– Спрячь ее, спрячь, любезный, – резко проговорил губернаторский брат.
– Да, да, ваше превосходительство. Я поостерегусь.
– Какое он тебе превосходительство? – сказал хефе. Он заржал и столкнул нищего с кровати на пол.
– Да нет, я… – Он бочком вышел из номера, все еще с пятнами слез под красными, воспаленными глазами, и услышал из коридора, как они снова завели свой никуда не ведущий разговор о «загадке», «душе», «тайне».
