Вот и пятьсот метров позади. И что я вижу? Я ничего не вижу. Передо мной, кроме храма, ничего нет. Небывальщина и мракобесие! Ко мне пришла фартовая деваха, опоила, растревожила мужское эго, написала записку сумасшедшего и убыла в неизвестном направлении!
Я опустил руки и стал осматриваться вокруг в полной беспомощности. Где тут может жить Лида и ее отец? Где? А нигде!
— Артур!..
Затравленно обернувшись, я увидел… ее. Лида, запахивая на груди простенький платочек и смешно забрасывая в стороны свои ножки, обутые в резиновые сапоги, спешила мне навстречу. Забыв о том, что варвар Костомаров забрал у меня сигареты, я похлопал по карманам, вспомнил о том, что у меня их нет, и успокоился.
Она бежала, как бегают все женщины, никогда не занимавшиеся в детстве спортом: то забрасывая туловище вперед, то, наоборот, не поспевая за ногами. Не добежав до меня десятка шагов, она остановилась. В этом своем потешном виде, с порозовевшими щеками и сбившимися волосами, она была еще милее, чем у меня в квартире в ухоженном виде.
Только сейчас я сообразил, что она бежала ко мне от церкви. Теперь понятно. Хочет оставить в секрете свой домашний адрес, назначив мне встречу на святой земле. Даже ребенок знает, что убивать в храме не решится даже самый последний отморозок. Видимо, понимает моя красавица, какой разговор предстоит.
— Ты вот бежишь ко мне навстречу… — заметил я, поглядывая по сторонам. — Свободно так бежишь, без охраны… Или на крайний случай у тебя вострый ножик запрятан за голенищем сапожка?
— Артур, — она не стесняясь схватила меня за рукав и потянула к храму, — я готова все объяснить тебе… Ну, пойдем же, не упирайся!.. А все, что не смогу объяснить я, объяснит отец.
— А-а! — сатанинским голосом подвыл я. — У нас тут еще и отец сидит! И чем он сейчас занят? Перекручивает мухоморы в мясорубке? — Вырвав рукав, я вынул платок и стер со лба пот. — Или толчет крысиные кости с лягушачьим дерьмом?
— Господи боже! — вскричала она, и по лицу ее я должен был догадаться, что если она не переживает смертельно за свой поступок с отравой, то стыдится — точно. — Ну, пойдем же, Артур!.. Он хочет с тобой поговорить…
Я не выдержал и расхохотался. Мой смех был столь оглушителен и долог, что когда я успокоился, то увидел в воротах церкви мужчину лет сорока на вид. Он стоял в ризе до земли, держал руки на груди, сжав кисти, и где-то за ними прятался невидимый мне серебряный крест, цепочка которого хорошо различалась по принципу «белое на черном». Волосы этого мужчины были собраны в аккуратный хвост и сведены на затылке. До церкви было не менее ста шагов, однако первое, что я почему-то увидел в проеме ворот, были глаза. Этот взгляд карих глаз пронзал меня. Он вышиб из меня остатки веселья сразу, едва я с ним встретился.
Оторвавшись от стояка кованых ворот, священник двинулся к нам и уже через полминуты был рядом. По тому, как быстро оторвалась от моей одежды рука Лиды, я догадался, что этим двоим нет необходимости знакомиться.
Я скользнул по батюшке взглядом и снова вытер лоб.
— Простите, — начал я, — я понимаю, насколько глупо звучит мой вопрос, но все-таки, кто вы?
— Я отец этой девушки, — спокойно ответил батюшка, и я прикинул их возраст. — Священник церкви Рождества Богородицы, отец Александр.
Ей — без двух дней восемнадцать, ему — около сорока. Получается. И в голове моей тут же случился беспорядок. Дочь святого человека, посредника между небом и землей, проповедника добра и ярого противника Сатаны травит меня зельем, а тот невозмутим, словно речь идет о погоде.
Дочь этого человека познакомила меня с дьяволом, заставив поцеловаться с ним взасос, а он спокоен, как колонна внутри храма Христа Спасителя!
— Тогда у меня к вам пара вопросов, святой отец. Наверное, излишне предполагать, что вы не знаете, чем занималась этой ночью ваша дочурка. Поэтому опустим ненужные реплики и начнем с главного: какого черта?
Он посмотрел в землю и провел передо мной дланью, указывая путь в храм.
— Вы здесь живете? — удивился я, ступая на крыльцо и машинально накладывая на себя крест. — Нормальный особнячок. Три этажа, вода, отопление центральное… Соток пятьдесят земли, прислуга.
— Проходите наверх, Артур Иванович, — ответил он мне, ничуть не скорбя над моими кощунственными выпадами, — вот сюда, по лестнице, направо. Кушать хотите?
— Благодаря вашей дочери — нет.
— Тогда чаю? — продолжал пытаться прилично выглядеть отец отравительницы. — Или, быть может, морсу клюквенного?
— Благодарю покорнейше, меня сегодня уже напоили. Именно клюквенным.
Гостиная священника на втором этаже храма выглядела не вызывающе, но и жилище аскета тоже не напоминала. Кожаная мебель соседствовала с простенькими обоями, а персидский ковер на полу противоречил выбеленному мочалом потолку. Мне понравились окна. Высокие, с закруглениями в верхней своей части, они стояли рядом и образовывали идеальную по форме аркаду. Рамы были, конечно, пластиковые, мало того, на стеклах виднелись золоченые, в английском стиле, вкрапления. Они образовывали правильные решетки.
Вдоль стен стояли два огромных стеллажа, заполненных книгами. К удивлению своему, я обнаружил стоящими рядом с церковной литературой томики Мопассана, собрание сочинений Пушкина. Тут же Цвейг, рядом — Ницше, по соседству — Фрейд. Стена над входом в залу была тоже стеллажом, но обнаружить это можно было только лишь оказавшись внутри и развернувшись лицом к выходу. Соблюдая требования того же английского стиля, дверь в комнату открывалась прямо из стеллажа.
Наконец я нашел то, что искал: огромное серебряное распятие в дальнем углу и несколько триптихов, возраст которых я датировал бы девятнадцатым веком. Чуть поодаль — икона Божьей Матери. Это уже век восемнадцатый. Справа от нее — Николай Чудотворец. Пожалуй, вышли из-под кисти того же мастера.
Закончил осмотр потолком. Все, как и вокруг, — противоречиво, но умиление вызывает. Грубо выбеленный потолок, а под ним — бронзовая люстра с восемью рожками, за которую в антикварном магазине на Тверской дали бы не менее трех тысяч долларов. Вот, пожалуй, и все, на чем можно было бы заострить мне внимание, войдя в покои священника и его ненормальной дочери.
Сев в кресло и утонув в нем, я наблюдал, как рассаживаются мои будущие собеседники. Батюшка присел на край дивана, Лидочка села во второе кресло, и я почти перестал ее видеть. Поняв то же самое, она выбралась из него и перешла к стулу у компьютерного стола перед окном.
— А не послать ли мне господу письмецо на e-mail? — полюбопытствовал я, с огорчением убеждаясь, что их компьютер гораздо прогрессивнее моего.
— Артур Иванович, — начал отец Александр, теребя пальцы, — все выглядит в ваших глазах, конечно, невероятно…
— Нет, почему же, — стремительно возразил я, — все очень даже объяснимо. Человек впустил в свой дом другого человека. Обогрел его, напоил кофе, — я посмотрел на смущенную Лиду и о вине решил не упоминать, — отдал свой единственный плед. Обул в мягкие тапочки. А он в знак благодарности опоил его настойкой из мухоморов. Все очень даже логично. И если я не слетел с катушек за минувшую ночь и нынешнее утро, то это только потому, что здоровья во мне больше, чем ума. Будь наоборот, я бы захлопнул дверь перед носом озябшей девочки, выпил бы вина и улегся спать, а поутру проснулся бы в хорошем настроении.
Мне очень приятно было видеть, как священник потемнел лицом. Хотя не исключено, что он переживает, что им не удалось довести задуманное до конца.
— Кстати, — встрепенулся я, вспомнив главный свой вопрос, который разучивал, пока добирался до родника, — почему именно я?
Вместо ответа священник поднялся и двинулся куда-то в сторону.
За этими двоими нужно следить в оба. Меня ничуть не потрясет, если он сейчас зайдет ко мне за спину с бейсбольной битой в руках. Ничуть не стесняясь, я развернулся в кресле и стал сопровождать поход отца Александра пристальным взглядом. Наконец он остановился, обернулся и изрек:
— Вы имеете полное право не доверять.
Я ничего не ответил. Лишь отметил про себя, что священник чрезвычайно напряжен и огорчен. Чем? Тем, что я обернулся?
Откинув в сторону один из стеллажей — вот еще одна диковинка в английском стиле! — он забряцал ключами в чем-то металлическом и, судя по звуку, неподъемном. Так может звучать только открываемый хозяином засыпной сейф.
Так оно и вышло — сначала я увидел толстостенную дверцу, откинувшуюся вслед за полкой стеллажа, а потом и священника. Он уже шагал ко мне, держа перед собой, как заздравную, флакон с какой-то мутной, как кисель, жидкостью.
— Выпейте это, Артур Иванович…
Я посмотрел на него. На дочь его, взволнованную. На хладнокровного Иисуса на распятии в углу. На дверь. И — снова на него.
