Алексей в весёлом волнении откинул одеяло, вскочил с кровати и бодро побежал в ванную. Умылся, побрился («чёрт! чего это я зарос? когда я последний раз брился-то? недавно же, вроде?»), тщательно почистил зубы и, всё еще позевывая со сна и потягиваясь, направился на кухню.
Так, что у нас тут есть?.. Ничего у нас тут нет! Шаром, блин, покати. А в морозильнике?.. И в морозильнике то же самое. «А там зима, холодная зима…» Понятно. Чего же всё-таки поесть-то? А может, ну его на фиг? Да нет, поесть надо. На-до! Надо-то надо, а чего?
Кашу, что ли, с горя сварить? Крупа, вот, есть… Да какую там еще в пизду кашу! Так, перехватить что-нибудь на скорую руку!.. Так… Так… Черт! Ничего нет! Ни-чего. Пусто. Ноль. Зеро.
Ну, и ладно. На нет и суда нет. Плевать! У Васьки поем. Да нет!.. Поесть бы всё-таки надо. Хоть, блядь, что-нибудь. Ну, хоть чего-нибудь-то есть!? В этой блядской квартире! Не может же здесь вообще ничего не быть!!?
А-а!.. Хлеб же есть! Я и забыл. Ну, и хорошо. Вот и чудненько! Засохший, правда, но не важно.
Алексей схватил первую попавшуюся кастрюлю, налил туда из-под крана холодной воды и бросил найденные им на кухне случайно завалявшиеся, засохшие куски чёрного хлеба. Потом выловил их ложкой, накрошил в тарелку и стал быстро, давясь, есть получившуюся тюрю, совершенно не чувствуя вкуса.
Поев, он наскоро вытер какой-то тряпкой рот и, торопясь, чуть ли не бегом устремился назад в спальню, одеваться.
Ему не терпелось отправиться поскорее к Ваське.
8.
Васька открыл сразу. Обычно веселый и жизнерадостный, сейчас он выглядел каким-то, словно пришибленным. Подавленным каким-то, озабоченным. Неважно, в общем, выглядел. Таким его Алексей вообще никогда не видел. Ему даже стало его немного жаль, а в душе шевельнулось нечто, вроде запоздалого раскаяния.
(«Н-н-да… Всё-таки друг детства, как-никак. Единственный остался… Во как жизнь-поганка поворачивается, тудыть её в качель! А всё бабы проклятые виноваты! Проклятущие. От них всё зло, ─ по-тартюфовски лицемерно и ханжески думал он; кривляясь, ломаясь и паясничая перед самим собой; идя в комнату вслед за Васькой и жадно ища глазами Нину. — Дала бы мне сразу, ничего бы этого, может, и не было. Поёбывал бы её сейчас потихонечку, как все нормальные люди — вот и все дела.
А то, на-тко! Поди-тко! «Не дам!» «Да ты на себя посмотри, урод!» Ах-ох!
Естественно, я обиделся! А кто бы на моем месте не обиделся? Кто? Кто бы стерпел? Я же тоже живой человек. Каково мне было про себя такие вещи выслушивать? Ну и…
А уж там пошло-поехало! Во вкус, блин, вошел! Даже нравиться стало. Что сама не даёт. Жаль только, что ненадолго её хватило. С этим её недаванием. Зато теперь вот всем подряд даёт, сучка, ─ цинично усмехнулся он, усаживаясь в предложенное Васькой кресло. — Во все дырки. Такая давалка стала, что мама не горюй! Обслуживает, блядь, как в лучших домах Лондона. По первому требованию и по высшему разряду. Хоть сзади, хоть спереди.
Где она, кстати? Чтой-то не видать?.. Отдыхать, что ль, мадам изволят? Сил набираться? Для грядущих подвигов? Тоже правильно. Силы нам понадобятся. Ох, как понадобятся! Вот чует моё сердце! А оно у меня вещун.
Так где же мы? А? Хоть бы одним глазком на неё взглянуть. А то в чем её потом хором трахать-то? Опять неглиже? Надоело, блядь, уже. Ба!.. Да я поэт! Пушкин, бля, в натуре!» — настроение Алексея ещё более улучшилось.)
— А где Нина-то? — невинно поинтересовался он. — Спит, что ли? Ты говорил, что у неё со сном что-то?
─ Да нет, сейчас как раз не спит. Выйдет попозже, наверное, ─ отозвался Васька.
— Так что с ней случилось-то?
─ Да даже не знаю, что сказать, ─ Васька смущённо потеребил обивку кресла. — Ей, говорит, снится всё время какой-то жуткий кошмар. Совершенно, говорит, реальный. Как в жизни! Как словно это даже и не сон. И в этом кошмаре её постоянно кто-то мучает. Какой-то гад! Избивает, пытает… Представляешь? В общем, страсти какие-то. Как в фильме ужасов.
─ Ничего себе! — воскликнул Алексей, всем своим видом показывая, как он удивлен и взволнован только что услышанным, и в то же время исподтишка изучающе поглядывал на Ваську. (Так что он все-таки знает?! Похоже, что ничего? «Какой-то гад»?) — Что значит: как в жизни? Настолько реальный? Этот её сон. Как это может быть?
─ А я откуда знаю? Она говорит, что настолько. Как настоящий. Всё якобы как в реальной жизни. Такое ощущение, что это и не сон вовсе.
─ А что?
─ А я откуда знаю? Я же всё с её слов говорю. Откуда я знаю, что это!
─ И что, её там избивают? Кто? (Алексей затаил дыхание.)
— Она никак не может вспомнить, — сокрушенно вздохнул Васька. (Фу-у-у!..) — Такое впечатление, говорит, что я знаю этого подонка (Алексей непроизвольно вздрогнул), знакома с ним, но вот вспомнить не могу! Иногда кажется, что вот-вот!.. еще немножечко!.. вот сейчас!.. — а потом вдруг всё опять куда-то уходит!..
(«Черт! — с беспокойством подумал Алексей. — Так, может, лучше мне с ней тогда и не встречаться? А то вдруг вспомнит? И что тогда? Вишь, как он настроен: «гад!.. подонок!..» — беспокойство его все росло, и он сидел уже, как на иголках. — Блядь! На хуй я сюда припёрся! Черти меня принесли! Сидел бы себе дома спокойненько. Спал бы уже давно. С Ниночкой в комнате сна общался. Чинно, благородно… По-тихому, в полной безопасности. Так нет! Новых ощущений ему, мудаку, видите ли, захотелось! Будут тебе сейчас новые ощущения! По полной программе. Мало не покажется. Блядь, а!»)
…Из-за этих зверских избиений у неё и выкидыш был, ─ продолжал между тем Васька. — Она же всё, как взаправду, переживает! Как наяву. Да я и сам уже ничего не понимаю! — вдруг с тоской воскликнул он. — Что и думать! Может, это у неё с головой что-то? На женской почве? Из-за ребенка?
─ Ну, так к врачу сходите, ─ осторожно заметил Алексей.
— Как тут сходишь, когда она спит все время! Причем заснуть в любой момент может. В любом месте. Совершенно неожиданно. И разбудить потом невозможно. («Ага! — подумал Алексей. — Понятно. Значит, вот оно как. Значит, когда я засыпаю, то и она тоже. И пока я не проснусь… Ну разумеется, а как же иначе. Что ж, будем знать».) Я потому-то как раз с тобой и встретиться хотел. Ты нас завтра в больницу отвезти не сможешь? А то у меня машина, как назло, сломалась. Всё одно к одному!
─ Да никаких проблем! А во сколько? (Вот, блядь!.. На хуй ты мне сдался! Вместе с сукой своей неощенившейся! Черт меня дернул сюда явиться! Твою мать!)
— В двенадцать не можешь?
— Э-э… В двенадцать?..
─ Ну давай, когда тебе удобно. (Понятно. Хуй отвяжешься.)
— Да нет, в двенадцать, так в двенадцать. Никаких проблем.
— Нет, ну, хочешь, давай в другое время!
— Да нет, нет! Давай уж в двенадцать. В двенадцать вполне нормально.
(А то еще полчаса сейчас договариваться будем! Ладно. Хорошо же. Твоей сучке это дорого обойдется. Эта наша с тобой поездочка. О-очень дорого! «Гад и подонок», говоришь? Ладно!
Где она кстати? Зря я, что ль, сюда тащился? Чтоб в больницу завтра эту шлюху везти?! Где она!!? Хотя, а вдруг узнает?.. Да и пёс с ней! Пусть узнаёт! Даже интереснее будет. Как она тогда будет мне сейчас в глаза-то смотреть? Вот потеха! Засмущается ведь, небось? Зардеется вся. Как маков цвет. Как красна девица.
«Девица», блядь! Общего пользования. А вообще — её сон, и точка! А моё дело сторона. Ну, где же она!!??)
— А кстати, ты говоришь, её во сне избивают. И что — просто избивают, и всё? ─ как бы невзначай, промежду прочим, поинтересовался он, внимательно в то же время наблюдая за Васькой.
— Что значит: просто? — непонимающе переспросил тот. — Ну да, избивают. Пытают, мучают…
(Понятненько! Значит, что её дерут там как сидорову козу во все щели оптом и в розницу, тебе твоя дорогая жёнушка не рассказала. И как она там в позы по щелчку становится — тоже.
Правильно, зачем муженька любимого лишний раз расстраивать? По пустякам. Его слабую и нежную психику травмировать. Душу зря бередить. Ну, дерут и дерут. Делов-то! Было бы о чем говорить! Дело житейское. С нас не убудет. Мы для того, бабы, и созданы, чтобы нас во все щели драли!
Браво, Ниночка! Браво!
А может, между прочим, у неё и любовничек есть? А? Если Ваське своему она сейчас с такой легкостью врет? Если любишь, вроде, врать-то не положено?.. Надо всё как на духу… А что? Может, и есть.
А то, ну такая у них, видите ли, с Васькой любо-овь!.. Ну куда прямо деваться! А я, дурак, уши-то и развесил. Как же я сразу-то об этом не подумал? О такой возможности. А чем черт не шутит! Может, и правда есть? Очень, очень даже может быть… Муж-то все больше по командировкам, дамочка одна, скучает… О-очень может быть!..
Да наверняка есть! А то — у всех проза, а у них, блядь, одних поэзия! Любовь, на хуй, в натуре. Ага, как же! Такая у нас мадама особая. Непокобелимая! Ссука! И щенок-то этот у неё наверняка был не Васькин.
