— Я, наверно, смогу разузнать. Гаррис Розенблатт должен быть в курсе. Они в основном очень богатые и, кажется, любят считать деньги.
— Я тоже люблю считать деньги.
— Но они знают, как это делать.
Голд с сожалением отклонил это предложение.
— Думаю, я буду себя там неловко чувствовать. Я считаюсь чем-то вроде пацифиста и радикального реформатора.
— Но консервативного радикального реформатора, — напомнил Ральф.
— Абсолютно верно.
— Представь, какая была бы благодать иметь тебя в министерстве обороны.
На Голда нашло вдохновение.
— Как насчет министра обороны?
— Неплохо, Брюс. В особенности для пацифиста.
— Но я пацифист только в мирные времена.
— Мы это запишем, — Ральф сделал добавление к своему списку. — Потом есть еще директора ФБР и ЦРУ.
— А мне нужно будет носить пистолет?
Ральф не был в этом уверен и потому сделал себе еще одну пометку для памяти.
— Это все неплохие места, Брюс. Человек с твоим умением ориентироваться в обстановке, вероятно, сможет проталкивать свое имя в газеты не реже государственного секретаря.
— А как насчет государственного секретаря?
— Неплохая мысль, — сказал Ральф.
— Мне там придется что-нибудь делать?
— Абсолютно ничего, — ответил Ральф; казалось, его удивила даже сама мысль об этом. — В правительстве, Брюс, опыт не в счет, а знания не играют роли. Если и можно что использовать из прошлых уроков, так это единственный: хватай то, что тебе нравится, когда подворачивается случай.
Голд расстроено спросил:
— А хорошо ли это для общества?
— Для общества все плохо, Брюс. Я думал, ты это знаешь. Ты намекнул на это в своей последней работе. А теперь, Брюс, — смущенно продолжал Ральф, — я должен быть откровенным. Может быть, тебе придется обзавестись женой получше.
— Чем Белл? — Настроение у Голда поднялось.
— Извини. — Ральф говорил официальным тоном. — Белл подошла бы для сельского хозяйства или вопросов занятости. Но что касается государственного секретаря или министра обороны…
— Мы с Белл уже не близки, — доверительно сказал Голд.
— Рад это слышать, — сказал Ральф. — На сей раз попробуй кого-нибудь повыше. Ты ведь знаешь, что ты низенький. Высокая жена добавила бы тебе весу.
— А я не буду казаться еще ниже, если у меня будет высокая жена? — спросил Голд.
— Нет, — сказал Ральф. — Ты ее будешь делать выше. А это добавит тебе весу, отчего она будет казаться ниже. Андреа Коновер идеально подошла бы для этого.
— Я ее увижу сегодня. А ее роста достаточно?
— О, вполне. А ее отец — дипломат на излете карьеры. Он купается в деньгах и у него наилучшие связи. Сделай ей предложение.
— Сегодня? — Голд сконфуженно рассмеялся. — Я не видел ее семь лет.
— Ну и что? — ответный смешок Ральфа прозвучал одобряюще. — Ты всегда можешь получить развод. Андреа занимает важный пост в Комиссии, контролирующей расходы правительства. Из-за нее мы больше не можем звонить по личным делам. Знаешь, Брюс, — Голд поднялся вслед Ральфом, — сейчас у нас начались наши золотые денечки — мы вступили в возраст, который нравится всем женщинам от шестнадцати до шестидесяти пяти. Надеюсь, ты не упускаешь возможностей. Многие из женщин падки на твой тип.
— Мой тип? — Все эйфорические потоки в жилах Голда мгновенно застыли.
— Да, — сказал Ральф.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «мой тип»? — спросил Голд Ральфа.
— Тот тип, к которому ты принадлежишь, Брюс. А что?
— В отличие от каких других типов, Ральф?
— От тех, к которым ты не принадлежишь, Брюс. А почему ты спрашиваешь?
— Да так, — сказал Голд, а потом решил с головой нырнуть в эту мутную лужу. — Либерман думает, что ты антисемит.
Ральф был поражен.
— Я? — Голос его звучал обиженно и удивленно. — Брюс, я бы чувствовал себя ужасно, если бы думал, что когда-то сказал или сделал что-нибудь, отчего у тебя могло сложиться такое впечатление.
Ральф говорил искренне, и Голд почувствовал раскаяние.
— Ты ничего такого не говорил и не делал, Ральф. Извини, что я поднял эту тему.
— Спасибо, Брюс. — Ральф успокоился, и его красивое лицо засветилось милой улыбкой. — Слушай, я же списывал у тебя работы в Колумбии. Благодаря тебе я закончил курс. Но я и правда считал Либермана не очень-то приятным человеком.
— И ты был прав, — рассмеялся Голд. — Я ведь знаю его всю жизнь.
Напряжение спало. Ральф сказал:
— Дай-ка я отнесу эти заметки Пылинке, пусть она их перепечатает. Мы сегодня прошлись по многим вопросам, верно?
Голд не был в этом уверен, но еще никогда в жизни он не испытывал такого оптимизма относительно своего будущего. Он выглянул из окна, бросил взгляд на официальный Вашингтон и на небо. Сквозь застекленную дверь открывалась перспектива служебных помещений, представлявшая собой чисто пасторальную картинку: ряды сборных столов мирно дремавших под рассеянным светом немигающих ртутных ламп, перегородки из прозрачного стекла высотой до плеча, кабинеты не менее фешенебельные, чем у Ральфа, и фантастически согласованное движение работающих людей, которые были совершенно и во всем безупречны. Все женщины были загоревшими и шикарными — ни у одной не было лишнего веса, на мужчинах были пиджаки и галстуки, а на всех брюках непременно присутствовали стрелочки. Если в этом райском саду в каком-то яблочке и сидел червячок, то он ускользнул от циничного взгляда Голда, который всюду умел разглядеть грязь и первые признаки разложения. Голд мог взглянуть на грейпфрут и сказать, зрелый он или нет.
— Тебе здесь понравится, да? — сказал Ральф, читая его мысли.
— Здесь всегда так?
— О, да, — уверил его Ральф. — Здесь всегда так, если только не иначе.
Голду удалось произнести без сарказма:
— А как здесь, когда иначе?
— Как иначе, Брюс?
— Не так, как сейчас.
— По-другому.
— Как по-другому, Ральф?
— По-разному, Брюс, если только есть какая-то разница, а если нет, то всегда так.
— Ральф, — вынужден был спросить Голд, — а здесь не смеются или не улыбаются, когда ты говоришь так?
— Как «так», Брюс?
— По-моему, ты смягчаешь каждое свое утверждение или противоречишь ему.
— Правда? — Ральф напряженно задумался. — Может быть, я и правда временами говорю оксюморонами[54]. Я думаю, здесь все так говорят. Может быть мы все оксюморонны. Я действительно как-то раз на одном высоком заседании сказал кое-что, отчего все засмеялись. Я тогда сказал: «Давайте построим парочку лагерей». И все рассмеялись. Я до сих пор не могу понять, почему. Я ведь говорил серьезно.
— Ну, мне, пожалуй, пора, — сказал Голд.
— К сожалению, да. Я бы от всего отказался ради ланча с тобой, Брюс, но не могу упустить возможности поесть в одиночестве. Жаль, что ты не можешь остаться на уик-энд, хотя я и не знаю, что́ это могло бы изменить. Альма с удовольствием пригласила бы тебя посмотреть на ее террариум, но Элли расстроится.
— Альма?
— Моя жена.
— А что случилось с Келли?
— Ты, наверно, имеешь в виду Элли.
— Да.
— Она стала на год старше, Брюс. И потом этот тонкий шрам от кесарева сечения. Она не хотела бы, чтобы мы с Альмой появлялись вместе до тех пор, пока не станет известно о нашем разводе. — Тут Ральф обратился к блондинке за дверями кабинета:
— Пылинка, скажи, пожалуйста, Соринке и Песчинке, что я сам провожу доктора Голда до лифта. Пусть Кристи зайдет ко мне в кабинет. Скажи ей, что я возбужден.
— Непременно, дорогой. Пока, милый.
— Кто такая Кристи? — спросил Голд.
— Это та, хорошенькая. По-моему, ты ее не видел.
— А зачем эта херня с доктором Голдом?
Ральф понизил голос.
— Это производит хорошее впечатление. Все знают, что профессора, в отличие от докторов, мало зарабатывают. Ууух-ты — какая пошла. Ты видел эту хорошенькую попку? Брюс, передай от меня привет Андреа. Она тебе может показаться немного застенчивой, но на самом деле она просто золото. Эй было так непросто: расти единственным ребенком Пью Биддла Коновера со всеми его деньгами и лошадьми. Они ездят на них верхом. — Последнее Ральф произнес так, будто говорил о какой-то пошловатой и нездоровой привычке. — Да, и передай мой привет Белл. Как детишки?
— Отлично. Одна еще дома.
— Это ужасно, — сказал Ральф. — Позволь мне дать тебе хороший совет, Брюс. Это неофициальное мнение Верховного суда США. За него проголосовали семь против одного при одном воздержавшемся, который был с тяжелого похмелья. Когда разводишься, ни в коем случае не требуй себе права опеки детей или даже их посещения. Пусть они сами просятся к тебе в гости. Иначе они будут думать, что делают тебе одолжение, позволяя проводить с ними время, но ты очень скоро обнаружишь, что никакое это не одолжение.
