ГЕНЕРАЛ ХАНЬ ГОРЯЧО БЛАГОДАРИТ
МИНИСТРА ЛО
ЗА ТВЕРДОСТЬ, ПРОЯВЛЕННУЮ
ПРИ ПОДАВЛЕНИИ
ТИБЕТСКОГО БАНДИТИЗМА
Возмутительно! Так и слышался грохот танковых батальонов Ханя, уже разогревающих моторы. Кризис в Тибете дал бы ему необходимый предлог для отстрела «бандитских элементов».
Поэтому сегодня утром Фа не был настроен на демонстрацию обиды и прочие театральные эффекты.
— Товарищ министр Ло, — прервал он его. — Может быть, мы будем продвигаться вперед — или вы предпочитаете отнимать у нас время разговорами о прошлом?
Все повернули головы к Фа. Раскрыли рты. Ло изумленно вытаращился. Глаза генерала Ханя сузились, превратившись в смотровые щели танка.
Ло хмуро проговорил:
— По нашим сведениям, его собираются везти в Кливленд. Штат Огайо. США.
— И это — всё, что вы можете нам сообщить? — спросил Фа.
— Обследование там займет от сорока восьми до семидесяти двух часов.
— Но ведь уже известно, что он смертельно болен — разве нет?
— Об этом я поставил вас в известность еще десять дней назад, — отчеканил Ло.
Генерал Хань рассмеялся:
— А может быть, раз за него сейчас молится весь мир, произойдет чудесное исцеление!
Несколько членов комитета рассмеялись. Хань по-товарищески поглядел на Ло и сказал:
— Жаль, что мы так и не предприняли мер, когда у нас был такой шанс.
Вице-президент Пэн Чанпу сказал:
— А сейчас уже поздно выполнить то, что предлагал товарищ Ло?
У Пэна было прозвище Барометр: он всегда первым в зале ощущал перемену погоды.
Ло тяжело вздохнул, давая понять, как все это мучительно для него.
— Представился удачный момент — и миновал, товарищ. Как только он приземлится в Америке, то сразу же попадет под защиту их секретной службы.
Хань покачал головой.
— Умный воин всегда навязывает врагу свою волю. Он не допускает, чтобы враг навязывал свою.
Кивки и одобрительный ропот.
Фа уже ожидал — когда же Хань начнет цитировать Сунь-цзы. Что ж, по крайней мере, это лучше, чем в очередной раз выслушивать реплики Мартина и Льюиса.
Фа кротко улыбнулся Ханю и произнес:
— Ни один правитель не должен выводить войска на поле брани, только чтобы потешить собственную гордость. Ни один правитель не должен затевать битву из одного только тщеславия. — Дальше он пропустил слова из середины. — А посему просвещенный правитель неизменно вдумчив, а хороший правитель — полон осторожности.
На шее у Ханя вздулась жила. Ло поспешил на помощь товарищу с собственной цитатой из «Искусства войны».
— Не совершать ошибок, — сказал он, — вот залог верной победы, ибо это означает, что враг, которого предстоит победить, уже разгромлен.
Хань одобрительно хрюкнул, как бы давая понять, что именно эта, заключительная фраза вертелась у него на языке.
Фа улыбнулся.
— Ну, мы — поистине ученый Комитет, товарищи. Может быть, еще кто-нибудь желает поделиться своей любимой цитатой из Сунь-цзы?
Несколько человек рассмеялись.
Фа повернулся к Си Реньшу — председателю Постоянного комитета Национального народного конгресса. Си всегда стремился достичь консенсуса. Он сумел бы найти точку равновесия даже на склоне крутого утеса.
— Товарищ Си, если предположить, что нам поступит прошение о возвращении, то каковы будут ваши рекомендации?
— Если предположить? — горько рассмеялся Ло.
Фа оставил без внимания его издевку.
Си нахмурился и сказал:
— Я не уверен, что понял вас, товарищ генеральный секретарь. Ведь не может быть и речи о том, чтобы позволить ему вернуться?
Си в замешательстве обвел взглядом стол, ожидая поддержки.
— Хорошо, — сказал Фа. — Я поясню. Допустим, мы позволим ему вернуться?
Воздух в зале словно застыл. Все боялись шелохнуться.
Си, которому был адресован этот несуразный вопрос, смотрел на президента с раскрытым от изумления ртом.
Наконец Ло нарушил всеобщее молчание.
— При всем моем уважении к вам, товарищ, вы сейчас рассуждаете, словно стоя на коленях.
Сидевшие за столом судорожно вздохнули.
Фа хладнокровно ответил:
— Это ведь вы, товарищ, читали нам целые лекции об упущенных возможностях. Ну вот, пожалуйста, есть такая возможность. Почему бы ею не воспользоваться?
Генерал Хань осуждающе проговорил:
— Это безумие.
— Благодарю вас за диагноз, товарищ генерал, — сказал Фа и обратился к остальным: — Товарищи! Перед нами два пути. Путь первый: мы ждем подачи прошения, а затем отказываем. А после этого — выдерживаем бурю. Путь второй: мы перехватываем инициативу и сами приглашаем его вернуться. Да, разумеется, на определенных условиях. Министр Ло и генерал Хань наверняка сумеют удержать его внутри железного кокона, когда он окажется в Лхасе. На этот счет можно не испытывать никаких опасений. Давайте зададимся вопросом: что мы теряем при этом? И спросим себя заодно: что мы можем приобрести? Уважение. Почет. Восхищение. Все будут говорить: «Китай уверен в себе. Китай не боится больных, умирающих стариков и их глупых выдумок о переселении душ. Китай щедр. Китай великодушен. Воистину, Китай велик».
Никто не произнес ни слова, не шелохнулся. Стояла гробовая тишина. Министр Ло вдруг засмеялся. Он смеялся все громче и громче. Он схватился за живот, будто готов был лопнуть от смеха.
Остальные члены Постоянного комитета Политбюро недоуменно переглядывались. Ло продолжал хохотать, а потом, с трудом переводя дух и утирая бежавшие по лицу слезы, он с таким стуком опустил ладонь на стол, что исполняющий обязанности премьер-министра Ву Шэнь подпрыгнул на месте.
— Ну, товарищи, — проговорил Ло, прикасаясь носовым платком к углам глаз, — теперь мы знаем большой секрет товарища Фа! Он мечтает о Нобелевской премии мира!
Вернувшись после собрания к себе в кабинет, Фа ослабил узел галстука — а такое он делал очень редко. Рубашка была мокрая от пота. Он закурил сигарету, глубоко затянулся и уставился в пустоту. Кажется, так он еще никогда не уставал.
Собравшись с мыслями, он вызвал звонком Гана, который, по обыкновению, слушал все, что говорилось, через специальные наушники.
— Ну, как?
Ган ответил:
— А вы собирались сделать такое предложение — пригласить его в Тибет?
Фа улыбнулся проницательности своего помощника. Ган прекрасно его знал.
— По правде говоря, нет. Могу сказать — меня осенило.
Ган кивнул.
— Так я и подумал. Это… не похоже на вас, товарищ президент.
— Да. В последнее время я и вправду сам не свой.
— Ну, — сказал Ган, — теперь дело сделано. А вы действительно полагаете, что это разумный шаг?
Фа задумался.
— Одержать сотню побед в сотне сражений — это еще не высшее мастерство. Покорить врага, избежав сражения, — вот высшее мастерство.
Ган улыбнулся.
— Я вижу, сегодня Сунь-цзы потрудился на славу.
— Здесь есть определенный риск. Я хорошо понимаю, поверьте мне. Как, по-вашему, они пойдут на это?
Ган покачал головой.
— Нет ни малейшего шанса. Хань этого не допустит. И Ло тоже. А они не зря трудились, обрабатывая остальных. Особенно тех, кто… не без уязвимых мест.
— Да. Теперь Хань, наверное, всем говорит: «А представляете, что было бы, если бы мы сделали Фа председателем Центрального военного комитета?» Ло тоже будет бесноваться. Я его переломил, а этого его гордость не потерпит. — Фа усмехнулся. — Может, мне самолично полететь в Кливленд и придушить Лотоса прямо на больничной койке?
— Это наделало бы много шуму.
— Ган?
— Да, товарищ президент?
— Как вы думаете, Ло… Я плохо понимаю, что такое этот рак, но как вы думаете — может ли быть, чтобы агенты Ло… каким-то образом заразили его?
— Я прочитал о раке все, что можно. И ничто из того, что я узнал, не приводит меня к мысли, что эту болезнь можно как-то передать человеку. Но сейчас меня не это тревожит. Я тревожусь за вас. Ведь теперь Хань и Ло будут называть вас «Фа Лотосолюбивый».
— Ну, в таком случае, готовьте самолет. Мы полетим в Кливленд. А разделавшись со стариканом, посетим Зал славы рок-н-ролла.
Но Ган, присмотревшись к Фа, увидел в его лице страдание и страх. Ему были знакомы эти приметы. Он мягко проговорил:
— Тот кошмар, товарищ… Он вернулся?
— Пока нет.
Он закурил сигарету и уже собирался сказать Гану: «Позвоните адмиралу Чжану», но что-то остановило его. Он написал несколько иероглифов на листке бумаги и передал записку Гану. Ган прочел, поглядел на президента, кивнул — и оставил своего господина Прохладную Прозрачность наедине с собственными мыслями.
Глава 14
Как назывался тот фильм?
Жук готов был даже на убийство — лишь бы не идти на великосветский ужин в клубе «Хвост и Грива» именно в этот субботний вечер. (Или, говоря начистоту, в любой другой субботний вечер — тоже.) Но бороться у него не было сил: он и без того вымотался до предела.
