Так и тут. Это дерево по непонятной ему самому причине кажется темой, требующей его, Виктора Павловича Чечухи участия. Нет, конечно, под это можно подвести аргументы. Во-первых, в этом году — очередной юбилей крещения Руси, в Минск приедет Патриарх Московский, пройдут фестиваль духовности, состязания по колокольному звону, торжественный постриг. А у них в районе — рассадник язычества, какое-то капище, куда люди тянутся отправлять свои самые непонятные потребности, загадывать какие-то желания, о которых в XXI веке полагается просить у Бога, православной церкви и идеологического отдела исполкома. В конце концов, нужно тебе что-то — стань в очередь, возьми кредит или купи в гипермаркете, зачем магию разводить?
Во-вторых, третьего сентября — День белорусской письменности, область отметит его гала-концертом и хоккейным матчем среди юниоров. А получается, каждый второй гражданин во вверенном Виктору Павловичу Чечухе районе не телевизору верит, как это полагается человеку в эпоху победившей письменности, а бабушкиным дореволюционным суевериям.
В-третьих, и это вот как раз самое главное, он, Виктор Павлович, почему-то снова и снова думает об этом дереве, по необъяснимой, совершенно непонятной ему причине, а стало быть вопрос нужно решать.
Виктор Павлович не имеет никакого сантимента в отношении этого обрубка. Этой, как он неожиданно быстро подбирает нужно слово, раскоряки. Он не из Малмыг, а из-под Чечерска, и прибыл сюда по точно такому же вавилонскому принципу, что и Яся; только в его случае это называется не «обязательным государственным распределением», а «территориальной ротацией государственных служащих».
Он берет в руки сотовый телефон и набирает начальника районной бригады МЧС. Поколебавшись секунду, откладывает сотовый и решает звонить с городского — так официальней. После двух гудков отвечает дежурный.
— Это Чечуха. Позови Козачека, — распоряжается он.
Слышен топот кованых сапог по гулкому коридору пожарной части.
— Козачек на проводе, — чеканит главный местный пожарный. — Что там у тебя случилось, Виктор Павлович? Кого тушить будем?
— Привет, Брониславыч! — начинает председатель. — Обращаюсь к тебе как должностное лицо к должностному лицу. Я провел экспертизу отдельностоящего сухого дерева на съезде в районе Косут. Оно по вашей части. Представляет угрозу противопожарной безопасности. Бери хлопцев, едь, пили.
На том конце провода молчат. Потом трубка оживает:
— Погодь-ка, Палыч. Я чё-то не пойму. На кой кому сдалось это дерево?
— Я ж говорю, — нетерпеливо отвечает Виктор Павлович, — противопожарная безопасность! Ствол — это сухостой! Вокруг поле, трава как порох стоит! Шарахнет молния — будет выпал! Тебе что, пожара в районе захотелось?
— Постой, постой! — останавливает трубка. — Я просто не вчешу, зачем ты экспертизу какую-то проводил. Отдельно стоящих деревьев на полях района, как блох на кошке Маше. Ты по-человечески скажи. Сигнал из Минска пришел? Что там, эти наши, озабоченные, за политику написали? «Живе Беларусь»? Или что? Можно же закрасить нормально, дай звонок ЖКХ!
Виктор Павлович набирает в легкие воздуха и медленно и громко выдыхает его в трубку. В первый раз на его памяти озвученное им решение становится предметом дискуссии, а не немедленного исполнения.
— Козачек, — холодно цедит председатель. — Я тебе что, кум? Я тебя что, прошу траву на даче покосить? Я говорю — ты исполняешь! А думать и взвешивать будут в Минске, в Академии наук, у них для этого целое здание с колоннами есть!
Местное МЧС несколько секунд не отвечает — слышно только хриплое и обиженное дыхание. Наконец трубка выдавливает:
— Вот что. Ты на меня не воинствуй, Чечуха. Я, во-первых, в два раза тебя старше. Во-вторых, угрозы противопожарной безопасности в районе голыми руками гасил, когда ты еще студентом в тетради в клеточку про Евгения Онегина сочинения писал. А в-третьих, уважаемый товарищ председатель, я, как вы знаете, подчиняюсь областному дивизиону МЧС и вас слушаю фа-куль-та-тив-но! Вы можете подать сигнал, мы — на него отреагировать! Дерево, я так подозреваю, представляет культурное значение. И даже если нет, — является предметом культа! А потому пилить его по первому сигналу мы не можем! Присылай обоснование, объясняй по-человечески, в чем дело, либо не морочь голову людям в звании подполковника!
Виктор Павлович неподвижно сидит несколько минут после того, как в трубке раздаются гудки. Он не может понять, почему так произошло, почему нормальный мужик Козачек, с которым они совершенно совпадают во взглядах на водку, рыбалку, сушенную рыбу, сало с картошкой, преимущества маринованного в кефире шашлыка над тем, что замачивался в уксусе (они несколько раз выезжали на ночную рыбалку и имели возможность обсудить весь спектр насущных проблем), вдруг взбеленился и перестал чувствовать, кому в районе можно хамить, а кому — нет. На неверных ногах Чечуха спускается вниз, стреляет у вахтера сигарету и задумчиво курит, сплевывая табак под ноги. Никотин вместе с легким головокружением успокаивает нервы, и Виктор Павлович решает, что отчасти виноват сам: потерял контроль в общении с находящимся на действительно опасной службе старым волчарой, с которым говорить можно было пусть жестко, но — вежливо.
Он снова берется за телефон и набирает номер начальника районного «Зеленстроя». Гудки идут, трубку никто не снимает. Наконец, после переадресации, отвечает молодой голос заместителя:
— Кочнев у аппарата!
— Кочнев? — раздражается председатель. — А где Басан?
— Валентин Владимирович вышел по срочному делу, — с готовностью рапортует молодой голос.
— Я вам всем сейчас там дам срочное дело! — снова не может удержаться от крика Виктор Павлович. — Председатель ему звонит! Какое «срочное дело»!
— Не могу знать! — пищит беспомощный зам.
Глава района достает мобильный телефон и, вполголоса матерясь, набирает сотовый номер Басана. Но тот отключен, хотя специальная инструкция строго-настрого запрещает всем государственным служащим района отключать служебные мобильные в рабочее время. До Виктора Павловича вдруг доходит, что пожарник Козачек его обыграл. Что он воспользовался той паузой, пока председатель курил, и обзвонил все аварийные службы в городе, теоретически способные уничтожить дерево, — озеленители, теплосеть, электрики. Все они — его дружбаны. Он представил, как Козачек, не стесняясь в выражениях, объясняет коллегам, что «этот присланец, птенец чертов! Белены объелся! Дуб наш решил рубить», и ему делается дурно. Вопрос об устранении раскоряки превращается в измерение его, Виктора Павловича, управленческой компетенции. Умения решать вопросы.
Он еще раз звонит в «Зеленстрой» и пытается отдать распоряжение о спиле перепуганному Кочневу («оно не живое, высохшее»; «не паспортизировано, на нем даже инвентарки нет»; «представляет угрозу для стоящих под ним и проезжающих мимо автомобилей, не говоря уже о пешеходах»), но получает явно заготовленный и считанный по бумажке ответ. О том, что «Зеленстрой» по заказу областной Минприроды отдельно стоящее дерево в районе Косут изучил, вредоносных плодовых тел и грибных организмов не обнаружил, равно как и стволовых или комлевых гнилей. И что это, в совокупности с отсутствием дупел, трещин, а также уже проведенного много лет назад усекновения ветвей с удалением порубочных останков, позволяет сделать заключение, что дерево не находится в аварийном состоянии и в немедленном спиливании не нуждается. И что если у него есть еще аргументы, нужно адресовать их Валентину Васильевичу Басану, когда тот вернется на рабочее место после выхода по срочному делу.
— Понятно, — спокойно заключает председатель, набирает двухзначный телефон райисполкомовской машинистки и надиктовывает ей приказ об освобождении Басана Валентина Васильевича от должности председателя районного коммунального унитарного предприятия «Зеленстрой» в связи с прогулом и злостным уклонением от исполняемых обязанностей.
Приказ, уже на бланке, с исходящим, лежит у него на столе через пятнадцать минут, но, вместо того чтобы подписать его, Чечуха сминает бумажку и кидает ее мячиком через весь кабинет в урну.
— Черт знает что такое! — говорит он беспомощно вслух.
Он чувствует, что со своей довольно безобидной идеей, он влез в область, куда влезать нужно было очень осторожно. Потому что и у Козачека, и у Басана, и даже у этого блеющего Кочнева — да что там! у барышни-машинистки, которая набивала приказ об увольнении Басана, — у всех них на раскоряке может быть своя маленькая деляночка с сокровенным желанием. И эти люди будут обманывать и юлить, будут выдавать какие угодно заключения и сообща, в круговой поруке, хором включать дурака, лишь бы их мещанскую деляночку оставили в покое.
