Он резко изменил тон.
— Ты знаешь, Ален с ним дружил. Они были одногодки. Иногда ходили рыбачить вместе, хоть мы этого и не одобряли.
Он уже начинал уставать, тяжело опирался на палку, когда мы стали подниматься на большую дюну. Дальше лежали скалы мыса Грино, и уцелевшая стена разрушенной церкви Святой Марины рисовалась силуэтом на небе, как мегалит.
— Он должен был прийти сюда, — грозно продолжал Аристид. — Они сговорились встретиться в двенадцать и отправиться на старый корабль, спасти с него все, что можно. Если бы он пришел, он бы спас моего сына. Если бы он пришел. Но он заместо этого пошел в дюны с девкой, разве не так? С Эвелиной Гайяр, дочкой Жоржа Гайяра из Ла Уссиньера. И забыл про время. Забыл про время! — почти злорадно повторил Аристид. — Трахался там в свое удовольствие — с этой уссинкой, — пока его друг... пока мой сын...
Когда мы поднялись на вершину дюны, он совсем запыхался. Кучка саланцев уже стояла там, лица подсвечены фонариками и большими фонарями. Огни святого Эльма — если это были они — пропали. Колокол тоже умолк.
— Это знак! — вскричал кто-то, кажется — Матиа Геноле.
— Это трюк, — пробормотал Аристид.
Пока мы стояли, народу прибыло. Кажется, уже собралось полдеревни, а судя по тому, как люди подходили, скоро будет еще больше.
Ветер хлестал по лицам песком и солью. Заплакал ребенок. Позади нас кто-то молился. Еще дальше Туанетта выкрикивала что-то про святую Марину, не то молитву, не то предупреждение.
— Где моя жена? — кричал Аристид, перекрывая шум. — Что с Дезире?
— Святая, — кричала Туанетта. — Святая...
— Смотрите!
Мы посмотрели. Над нами, в маленькой нише, высоко в стене часовни, стояла святая. Грубая фигура, едва заметная в тусклом свете, примитивные черты лица словно выжжены огнем. От движения больших и малых фонарей казалось, что святая шатается на своем немыслимом троне, словно обдумывает побег. Праздничные одеяния надувались кругом нее, а на голове была позолоченная корона святой Марины. Внизу простерлись на молитве старушки-монахини, сестра Тереза и сестра Экстаза. За ними, я заметила, что-то было нарисовано или нацарапано на голой стене разрушенной часовни, что-то вроде граффити.
— Каким чертом ее туда занесло?
Это Ален, глядя вверх на колеблющуюся святую, словно не мог поверить своим глазам.
— А эти две сороки что тут делают? — рявкнул Аристид, злобно глядя на монахинь. Но тут же умолк. На траве рядом с монахинями стояла, сцепив руки, коленопреклоненная фигура в ночной рубашке. — Дезире! — Аристид быстро, как только мог, захромал по направлению к фигуре, которая, завидев его, обратила к нему широко распахнутые глаза. Лицо ее сияло.
— О, Аристид! — сказала она. — Это чудо...
Старик дрожал. Он приоткрыл рот, но несколько секунд не мог говорить. Он протянул руку жене и хрипло сказал:
— Ты же простудишься, дурная старая селедка. Чего ты сюда поперлась без пальто, э? Теперь, надо думать, я тебе должен свое отдать. — И, сняв рыбацкую куртку, накинул ей на плечи.
Дезире приняла куртку, почти не заметив.
— Я слышала святую, — сказала она, все еще улыбаясь. — Она говорила — о, Аристид, она со мной говорила!
Понемногу у подножия стены собралась толпа.
— Боже мой, — сказала Капуцина, делая знак от дурного глаза. — Это что там — правда святая?
Анжело кивнул.
— Хотя одному Богу известно, как она туда забралась...
— Святая Марина! — донесся вопль откуда-то из-под дюны.
Туанетта упала на колени. Вздох прошел по толпе — айййй! Прибой бился о землю, как сердце.
— Она больна, — сказал Аристид, пытаясь поднять Дезире на ноги. — Помогите мне кто-нибудь.
— О нет, — отозвалась Дезире. — Я уже здорова.
— Эй! Вы! — крикнул Аристид двум кармелиткам, которые все еще стояли под нишей святой. — Собираетесь помогать или как?
Монахини смотрели на него, не двигаясь.
— Мы получили весть, — сказала сестра Тереза.
— В часовне. Как Жанна д'Арк.
— Не-не-не, не как Жанна д'Арк, сестра, она слышала голоса, и посмотри, до чего они ее довели...
Я напрягалась, чтобы расслышать монахинь за шумом ветра.
— Марина Морская, вся в белом, и...
— ...в короне, и с фонарем, и...
— ...лицо было закрыто покрывалом.
— Покрывалом? — Я, кажется, начала понимать.
Сестры закивали.
— Она с нами говорила, Мадо...
— Говорила. С нами.
Я не удержалась от вопроса:
— Вы уверены, что это была она?
Кармелитки посмотрели на меня как на дурочку.
— Конечно, это была она, малютка Мадо. Кто это...
— ...еще мог быть? Она сказала, что сегодня ночью вернется... и...
— Вот она тут.
— Там, наверху.
Последние слова они проговорили в унисон, блестя глазами, как птички. Позади них Дезире Бастонне слушала в священном восторге. Жан Большой, который слушал все это, не двигаясь, поглядел наверх, и глаза его наполнились звездами.
Аристид нетерпеливо покачал головой.
— Сны. Голоса. Ради этого не стоило вылезать из теплой постели в холодную ночь. Пошли, Дезире...
Но Дезире покачала головой.
— Аристид, она с ними говорила, — твердо сказала она. — Она велела им прийти сюда. Они пришли — ты спал — они постучали в дверь — они показали мне знак на стене часовни...
— Я знал, что это они все подстроили! — взорвался Аристид. — Эти сороки...
— Я думаю, что ему не следует называть нас сороками, — отозвалась сестра Экстаза. — Эти птицы приносят несчастье.
— Мы пришли сюда, — продолжала Дезире. — И святая с нами говорила.
Позади нас люди вытягивали шеи. Щурились от песчаного ветра. Тайком складывали пальцы в знак, отводящий несчастье. Я слышала звук прерывистого, затаиваемого дыхания.
— Что она сказала? — спросил наконец Оме.
— Она говорила не как святая, — сказала сестра Тереза.
— Не-не, — согласилась сестра Экстаза. — Совсем не как святая.
— Это потому, что она саланка, — ответила Дезире. — Не какая-нибудь чопорная уссинка.
Она улыбнулась и взяла Аристида под руку.
— Жаль, что тебя не было, Аристид. Жаль, ты не слышал, что она сказала. Слишком много лет прошло, как наш сын утонул, тридцать лет прошло. И все эти годы не было ничего, кроме горечи и злости. Ты не мог плакать, ты не мог молиться... ты выжил нашего второго сына из дому своей злобой, издевками...
— Заткнись, — сказал Аристид с каменным лицом.
Дезире покачала головой.
— На этот раз — нет, — ответила она. — Ты со всеми затеваешь скандалы. Ты даже на Мадо кидаешься, когда она говорит, что, может быть, здесь можно жить дальше, а не умирать. На самом деле тебе хотелось бы, чтобы все потонули вместе с Оливье. Ты. Я. Ксавье. Чтоб никого не осталось. Чтобы все кончилось.
Аристид посмотрел на нее.
— Дезире, я тебя прошу...
— Это чудо, Аристид, — сказала она. — Словно он сам со мной говорил. Если бы ты только видел...
И в розоватом свете она подняла лицо к святой, и в этот момент я увидела, как что-то мягко падает на нее сверху из высокой темной ниши, что-то похожее на ароматный снег. Дезире Бастонне стояла на коленях на мысу Грино, окруженная цветами мимозы.
Все взоры обратились на нишу святой. Вдруг там, кажется, что-то шевельнулось — может, просто тень метнулась, когда передвинулся один из фонарей.
— Там кто-то есть! — крикнул Аристид, выхватил у внука винтовку, прицелился и выстрелил из обоих стволов в святую, стоящую в нише. Раздался громкий треск, ошеломляющий во внезапной тишине.
— Да уж, с Аристида станется — выстрелить в чудо, — сказала Туанетта. — Ты бы и в Богоматерь Лурдскую стал стрелять, придурок?
Аристиду, кажется, стало стыдно.
— Я там точно кого-то видел...
Дезире наконец встала, с руками, все еще полными цветов.
— Я знаю, что видел.
Неразбериха продолжалась несколько минут. Ксавье, Дезире, Аристид и монахини были в самом центре — каждый пытался ответить на шквал вопросов. Люди хотели увидеть чудесные цветы, услышать, что сказала святая, осмотреть знаки на стене часовни. Я поглядела за мыс, и мне показалось на миг, что далеко внизу что-то зыблется на волнах, и в тишине поворачивающего вспять прилива я, кажется, даже всплеск услышала, словно что-то вошло в воду. Но это могло быть что угодно. Фигура в нише — если она там вообще была — исчезла.
Мы выпили по рюмочке в баре Анжело, открывшемся среди ночи по такому случаю, и это замечательно помогло нам успокоиться. Сдержанность и подозрения были забыты, колдуновка лилась рекой, и через полчаса мы уже веселились почти по-карнавальному.
Дети, в восторге, что их не гонят спать, играли в пинбол в углу бара. Школы завтра не будет, и это уже само по себе праздник. Ксавье робко поглядывал на Мерседес и впервые получал ответные взгляды. Туанетта в промежутке между рюмками бодро задирала столько народу, сколько могла. Монахини наконец уговорили Дезире отправиться обратно в постель, но Аристид, странно подавленный, был тут. В хвосте толпы явился Флинн, волосы его закрывала черная вязаная шапочка. Он едва заметно подмигнул мне, потом скромненько уселся за стол у меня за спиной. Жан Большой сидел возле меня с рюмкой колдуновки, с «житаном» в зубах и непрестанно улыбался. Я сперва боялась, что незнакомое торжество его каким-то образом расстроит, но потом поняла, что, кажется, впервые с тех пор, как я вернулась, отец неподдельно счастлив.
