В отличие от него, Штрум сохранял внутреннюю целостность, словно морской камень, который волны бросают о берег, но не раскалывают, а только полируют. С 18 лет Штрум таскался по съемным квартирам, предпочитая менять место жительства где-то раз в два месяца. Он проявлял редкое равнодушие к дорогой одежде, алкоголю, развлечениям, а на то, к чему он привык, денег хватало всегда. Одежда с вещевого рынка, кроме нескольких статусных шмоток правильных брендов, пельменная на районе, простое пиво и обыкновенная водка на вечеринках на съемной квартире. Простые девочки там же – для них он был легендой. Эта жизнь нравилась и была как-то удивительно целостна: всего хватает и ничего лишнего. Можно все бросить в любой момент, и с первой же удачной акции купить чистые джинсы, китайский нож и снять квартиру.
И только сейчас, в 27, он обзавёлся собственным жильём и стал задумываться о накоплениях и о более менее осёдлом образе жизни – у него появилась постоянная девушка, Марианна, которая мало-помалу меняла его мировоззрение.
Штрум подметил перемены у Блайваса и его закадычного товарища Радько, когда они, поднявшись у Коршунова, стали набирать охранников из простых пацанов с окраины, выросших в простых пролетарских семьях, всю жизнь несших на себе клеймо троечников, как и их родители. Чья посредственность была выражена во всем: посредственный район города, серый и унылый, такая же школа посреди панельных пятиэтажек, грязная квартира с ремонтом тридцатилетней давности. С детских лет эти парни знали совершенно точно, что есть два мира: тот, где происходит что-то интересное, красивое и красочное, и мир реальный, грязно-серого цвета, украшенный помойкой во дворе и сломанными качелями. И если вышедшие из тех же мест Штрум, Радько и Блайвас в соответствии со своими ценностными ориентирами ставили задачи и достигали их, брали одну вершину за другой и для них дверь в красивый мир открывалась, являя за собой анфиладу других заманчивых дверей, то для тех простых парней априори всё было недоступно.
И вот этих безропотных хомяков Радько с Блайвасом пользовали самым бессовестным образом. Дело в том, что Коршунов выделял им бюджет на содержание охраны (своих объектов недвижимости, а также свою собственную). Его оторванность от реальной жизни и физическое отсутствие в Петербурге открывало широкий простор для махинаций (он постоянно проживал в Москве а в Питер приезжал по выходным и то не всякий раз). При составлении сметы Радько и Блайвас отталкивались от расценок на услуги высококлассных охранных предприятий, а на самом деле брали на опасную работу неподготовленных ребят на соответствующий оклад. И никогда не заполняли штат на 100 %. Когда приезжал Коршунов, перед ним выстраивали потёмкинские деревни: Радько и Блайвас организовывали массовку совершенно бесплатно, уговаривая реднеков с окраины забесплатно постоять в оцеплении, мол, потом зачтется, может быть когда-то возможно трудоустройство на постоянной основе. Например, Коршунов проводит время в Талионе (дорогое заведение на углу Невского и Мойки). Или в доме на углу Кирпичного переулка и Большой Морской улицы, где живёт его любовница. С шести вечера и до утра. По внутреннему распорядку положено, чтобы вдоль здания от Невского проспекта и до Кирпичного переулка через каждые пять метров стояли профессиональные охранники, то же самое на другом берегу Мойки. На самом деле более менее годные бойцы дежурят возле входа в Талион (или во дворе указанного дома), и Хозяин, выходя из здания имеет возможность лицезреть свою охрану, пройдя несколько метров до своего лимузина. Остальных он не пойдёт проверять, а тем более допрашивать насчёт трудового договора. А этих остальных Блайвас приболтал за уважуху (разницу положил в карман, это является его основном доходом), да им на самом деле за счастье постоять тут ночь, чтобы потом на раёне похвастаться, что охраняли САМОГО Хозяина и видели такие тачки и здоровались за руку с такими людьми, что просто караул. Что характерно, хомячки, пообщавшись со сдувшимися бычарами, всё ещё строившими из себя «бандитов», у себя на раёне сами активно косили под «бандитов» – надевали на себя всё чёрное и напустив на себя неприступный вид, цедили многозначительные фразы. И, окружив себя впечатлительными подростками, рассказывали байки о своих связях с самыми отъявленными преступниками. Но китайские Armani и поддельные «тыщедолларовые» Rado ещё больше подчеркивали убожество этих реднеков, уж лучше бы они носили обычную спортивную одежду.
Штрум поначалу подбирал Блайвасу народ для массовки, самому торговать лицом возле пафосных кабаков было впадлу, даже если бы за это заплатили как Кевину Костнеру. Но потом перестал – всё это как-то тухло пахнет. Квазибандитские прихваты Блайваса могли действовать на кого угодно, но только не на командира Фольксштурма.
У них осталась одна точка соприкосновения – Хозяин, то есть Владислав Коршунов. Но расматривали её по-разному. Штрум рассчитывал, что Блайвас выведет на Хозяина, который приспособит Фольксштурм под свои нужды и серьезные заказы откроют бригаде новые горизонты развития. С такой сыгранной командой прозябать на районе бесперспективно. Блайвас же, прикрываясь Хозяином, козыряя его именем, кормил Штрума завтраками, что, мол, не сегодня завтра «порешает все вопросы», «организует встречу», а до сей поры изматывал многочисленными просьбами, касавшимися всё того же халявного рекрутинга окраинной гопоты. Да, не для этого создавался Фольксштурм.
* * *
Фольксштурм родил чудовищную в своем совершенстве технику и тактику прямого действия. Схемы и методы были столь совершенны, что не требовали никакой коррекции. Однако гениально решив вопрос «как?», Штрум так до конца и не разобрался с вопросом «зачем?». По сути, множество успешных нападений были столь хороши, что даже в милицейскую статистику не попадали, не говоря уже о заметном эффекте в обществе. Про них знали единицы, что и было секретом их выживаемости. Идеологическая основа при этом как-то обесценивалась: если натуральным отморозкам, как например Грешникову, эта тема нравилась сама по себе, то у идейных бойцов за расу и нацию оставалось смутное чувство неудовлетворенности. Нападения были прекрасны… а вот борьбы за национальную революцию видно не было. Наблюдая за процессом, Штрум решил исправить это слабое место. Так появились первые видеоролики, которые Паук стал выкладывать в Интернете. Но что дальше? Как организовать массовое движение, которое может изменить ситуацию в стране? Или хотя бы на худой конец как монетизировать эту деятельность?
Особого резонанса не получилось – доступ к сайту, предусмотрительно зарегистрированному в иностранной доменной зоне, запретили, занесли во все мыслимые и немыслимые черные списки. Паука замели менты, кроме него, никто из бойцов интернетом не владел на таком уровне, чтобы делать новые сайты и продвигать их.
В этой ситуации Штрум надеялся на Блайваса и Радько, что они помогут ему в данном вопросе – либо сами, либо познакомив с нужными людьми. Но они либо не прониклись высокими идеями, либо не были заинтересованы в масштабных национальных проектах. Пару раз они ездили на акции, немного растрясли свой жир, и на этом дело закончилось. Пошли пустопорожние разговоры и посиделки в офисе, пьянки в бане, тусовки в ночных клубах. Штрум нервничал, что зря теряет время. Но надеялся, что в итоге удастся через Блайваса выйти на серьёзных людей, возможно, на самого Коршунова.
– Ну и что будем делать? Я одного не пойму: ты что, решил из Андрея Разгона сделать звезду? Его физиономия украшает сайт, на котором ссылки на наши видео. Грушу ему, хвостик мне – вот так получается, да?
Штрум, задавший вопрос, прохаживался по кабинету Блайваса на первом этаже в здании на Мойке, 70; то было угловое помещение, окна выходили на Исаакиевскую площадь и Вознесенский проспект. Блайвас находился за рабочим столом, в дорогом интерьере кожаного кресла, с фирменной гримасой – выпученные глаза и открытый рот, напротив него в кресле попроще – одетый как сутенер Радько, щеголь и враг труда.
Волоокий Блайвас, в своей обычной манере невозмутимо сканировал ситуацию, выжидая, что собеседник выговорится и сам ответит на все свои вопросы. Вдруг, широко улыбнувшись, он спросил, нет ли новых видеороликов. Остановившись возле стола, Штрум протянул трубку. Блайвас, не утруждая себя просмотром, перекинул два новых ролика на свой телефон.
– К тому же Разгон извращает всю нашу идею, переставляет её на коммерческие рельсы. Не хочу обижать крутого парня, но сегодня снимать серьёзный хардкор – всё равно что строгать деревянных медведей. Хочешь реально что-то создать – делай добро и убегай. Это и есть чистое искусство.
Высказавшись, Штрум стал ждать ответ на свою тираду. Блайвас готов был молчать до ослиной пасхи, и Радько, чтобы заполнить неловкую паузу, сказал:
