— Прекрати, Мариана! Я же, наоборот, говорю, что хочу быть вместе с тобой, хочу разделить ответственность, а ты плетешь о каких-то беглых африканцах! У нас-то, кажется, родители делят воспитание детей пополам, и это нормально.
— Ну да, встречаются редкие экземпляры, которые берут на себя ответственность и половину обязанностей. Обычно у них уже есть в резерве новая жена, которая стремится завоевать их уважение, стать другом их детей и выкладывается на сто пятьдесят процентов. У этих отцов всегда находятся средства на хоккейное снаряжение, на которое матери не хватило денег, а также на поездку в Таиланд с новой женой и старыми детьми… Они забирают детей, а мать остается одна. Только это не для меня: неродной отец никогда не почувствует ответственности за детей своей бывшей жены, которых она завела от бывшего мужа, а я навсегда останусь с оравой детей…
На этом месте Янне рассвирепел и обрушился на меня с потоком отборных ругательств в адрес чокнутых мамаш, которые не дают отцам общаться с детьми, хотя те только и мечтают принять участие в их воспитании. Эти чокнутые мамаши таким образом мстят мужчинам за то, что те бросили их. Такие тоже бывают, ответила я, но редко, чаще отцы забывают забрать ребенка, который весь день ждет его на чемоданах под дверью. Если уж они такие заботливые, то почему не берут декретный отпуск?
Тут Янне не выдержал и нанес удар ниже пояса. Он сказал, что моя категоричность, наверно, объясняется тем, что у меня никогда не было мужчины, которому я могла доверять, а мой муж был ненастоящим… словом, просто ненастоящим. А сам он в состоянии пережить любые невзгоды, на этот счет я могу не беспокоиться. Я бросила трубку и долго боролась с рыданиями, но в конце концов не сдержалась. Я решила, что мне остается только с головой погрузиться в детей и работу. На этом фронте есть чем заполнить тяжелые будни.
А мысли про любовь можно смело оставлять на потом. Годам к пятидесяти мы с этим разберемся. Куплю себе хороший корсет, подтяну прищепкой морщинистый подбородок — и вперед, на охоту!
С головой погрузиться в работу оказалось несложно. Ректор просто дышал мне в затылок с тех пор, как мы с ним крепко поговорили. До пятницы мне надо было составить учебный план на всю осень для восьми классов, которые делились на несколько потоков. Довольно глупо поручать это мне, ведь я не работаю на полную ставку, но я оказалась единственным учителем рисования с нужной квалификацией.
И вовсе не потому, что в этой школе высоко ценилась такая квалификация. Когда им был нужен учитель рисования на несколько уроков, ректор обращался на биржу труда, к выпускникам народных школ, прошедшим общий курс эстетической подготовки, к душевным любителям керамической лепки или к кому-то в этом роде. Учительница музыки жаловалась на ту же проблему: раз ты умеешь играть на лире, значит, можешь давать уроки музыки! Пока она была в декретном отпуске, ее заменяли кантор-пенсионер и рок-барабанщик, проходивший реабилитационный курс лечения от наркозависимости. Посмотрела бы я, как они заменили бы учителя математики старым ревизором или жизнерадостным студентом с деревянными счетами!
Я сидела в душном крошечном кабинете, который мне по непонятной причине приходилось делить с учителем биологии, и продиралась сквозь план уроков, которые вели другие учителя. Из магнитофона раздавались голоса местных птиц, а на полке прямо перед моим носом стоял стеклянный резервуар с мерзопакостным банановым пауком. Интересно, они посадили меня среди друзей природы и орнитологов, потому что учителя рисования находятся под угрозой вымирания? Мы и правда стоим на отшибе, ни рыба ни мясо, наш предмет не отнесешь ни к теории, ни к ремеслу, иногда мне кажется, что в учительской поговаривают о том, будто в школе мы вообще не нужны. За счет нас можно было бы увеличить количество информатики. Или научить детей заполнять декларации, подготовить к экзаменам на права, рассказать, как оказывать первую помощь, показать, как выделывать кульбиты на спортивных снарядах. Эта проблема объединяет нас с учительницей музыки, иногда мы сидим с ней вдвоем где-нибудь в углу. Когда я только начинала работать, учитель информатики каждый день повторял: «Кого я вижу! Фрекен Козья Ножка!» Это продолжалось до тех пор, пока я угрожающе не помахала перед ним коричневыми кисточками из куницы со словами: «Еще раз меня так назовешь, и я воткну их тебе в задницу!»
Мои коллеги расщедрились на похвалу один-единственный раз, когда попросили меня нарисовать открытку какому-то учителю к пятидесятилетию. А однажды ректор попросил меня нарисовать новые вывески.
Кроме того, все уверены, что каждый учитель рисования в душе несостоявшийся художник. Я говорю им в ответ, что тогда все учителя шведского языка — это несостоявшиеся писатели, учителя физкультуры — плохие спортсмены, а учителя физики — неудавшиеся инженеры.
Хотя я не жалуюсь. В общем и целом мои коллеги представляют собой приличное сборище разочарованных типов. Хорошо еще, что во время наших задушевных чаепитий из учительской не ведется прямая трансляция, иначе мы оказались бы на первой полосе вечерних газет за злословие и низкую клевету. Мы перемываем косточки школьной администрации, ректору, ученикам и друг другу.
Если б не эти беседы, то мне пришлось бы обходиться без разговоров со взрослыми людьми по нескольку дней. Дети — это и есть вся моя жизнь.
Учитель труда Йонте — один из самых завзятых молчунов в нашей учительской. Обычно он ведет себя незаметно, хотя однажды я была страшно удивлена, увидев на полке в его каморке маленькие смешные фигурки из кусочков металла, оставшихся после урока труда. Йонте покраснел, признавшись, что сделал их сам.
Как бы то ни было, в воскресенье, после того ужасного вечера в ресторане, когда Зорро растоптал надежды Йенни, а я отказала Янне, Йенни пришла ко мне. Я готова была собрать ее по кусочкам, чтобы склеить эти кусочки заново, но оказалось, что Йенни совсем не раздавлена, скорее наоборот: она пребывала в каком-то подозрительно развеселом настроении.
О Стеллане Улофе Росенгрене почти не упоминалось.
— Ну ладно бы еще один ребенок! — возмутилась она. — Но близнецы! — Не знаю, почему ее так задела именно эта деталь.
Неожиданно Йенни защебетала о Йонте. Он пригласил ее к себе на чашку чая, когда подвозил домой. Оказалось, что Йонте тоже был почитателем Стагнелиуса. Но это еще не все! Он поведал Йенни, что часто вспоминал «Оду гниению», когда дела его были совсем плохи, нога болела после операции и он чувствовал себя самым лысым человеком на свете.
— Представляешь, — чирикала Йенни, — когда он совсем отчаивается, то напевает эту оду на мелодию песни «Горы покрыты росой»!
О, гнилость, невеста, спеши же скорей
Накрыть одинокое ложе!
Отринут я миром, покинут я Богом,
Лишь ты излечить меня можешь! —
пропела она.
Она вела себя, как женщина, которая вот-вот готова влюбиться. В Йонте! До чего все-таки странно устроен наш мир!
Я не стала ее отговаривать. Это стоило мне большого труда, потому что мне было завидно. Янне сидел в моем подсознании, словно большущая заноза.
А потом… потом случилось то, во что я никогда не смела поверить. Моя жизнь снова перевернулась с ног на голову.
«Не хватает только вериг»
Иногда, после того как я расстаюсь с какой-нибудь женщиной, я на удивление часто встречаю ее в разных местах. Я сталкиваюсь с ней неподалеку от своей работы, в кабаках, где обычно бываю, или в тренажерном зале, когда там занимаюсь. Теперь я знаю, в чем дело.
В последнее время я стал подкарауливать Мариану, как фанаты звезду Голливуда. Я вроде как случайно оказывался рядом с ее школой или с детским садом, куда ходят ее дети. Покупал продукты в супермаркете неподалеку от ее дома — хорошо, что я не встретил ее, иначе она немедленно догадалась бы, что я здесь делаю, ведь этот магазин находился ужасно далеко от моего дома. Где она бывает еще, я не знал.
Мои преследования имели две цели. Конечно же мне хотелось увидеть ее. Но еще это было своего рода паломничество. Я представлял себе, что ступаю на священную землю, по которой только что прошла она.
Об этом я никогда никому не скажу. Я настолько измучился, что для полной картины мне не хватало только вериг.
Впрочем, она ведь напрямую не запрещала мне переступать порог ее дома, убеждал я себя. Почему бы мне просто-напросто не заглянуть к ней как-нибудь вечером, случайно проходя мимо? А что, если у меня вдруг оказался лишний билет в театр?
Она сказала мне ясно и откровенно. Когда вернется Мике, она будет с ним. Мике — ее настоящая большая любовь. И сколько она будет его дожидаться?
Ранняя осень перешла в позднюю. Я уныло разглядывал свой сад, который надеялся предоставить в распоряжение Марианы и ее маленького семейства. Даже заказал для них качели с веселым дизайном.
