В связи со всеми моими рассуждениями на этих страницах тебе, мой дорогой читатель, по моей лишь вине и неаккуратности могло показаться, что прошлое не имеет в жизни человека большого значения. И здесь я хочу вспомнить историю одной знакомой Евы, столь красноречиво опровергающую твои возможные предположения (да и кому из нас хоть раз в жизни в голову не приходила подобная мысль о несущественной роли прошлого как чего-то утраченного, совершенно ненужного багажа в длительном путешествии, совершаемом здесь и сейчас?) Я уже говорил, что наше прошлое нам не принадлежит и этим хотел сказать лишь то, что мы не можем им управлять, однако именно ему досталась данная привилегия, и как бы странно это ни призвучало, я в очередной раз смею повторить столь назойливую, сколь и очевидную мысль о том, что не нам принадлежит всевластие и контроль над нами же прожитым прошлом, наоборот – наше прошлое управляет нами, распоряжаясь по своему усмотрению, оно наш поводырь и командир, оно выбирает нам путь, который впоследствии хранит следы наших шагов и также, как по следам, оставленным на заснеженной тропинке, мы можем сказать многое и прошедшем по ней человеке или животном, мы можем многое сказать по следам-поступкам, следам – составляющим тени, отбрасываемые нашими помыслами на почву действительности.
Но вернемся к истории Евиной знакомой. История Марты печальна, ибо она не знала о том, каким коварным может оказаться порой собственное прошлое, и какими опасными бывают попытки вырваться из его тисков. Однако не зная ни о коварности, ни о подстерегающей ее опасности, Марта эту попытку все-таки предприняла. Но проследим развитие этой истории с самого начала.
Так как Марта не является известной в широких кругах персоной, рассказ мной на этих страницах правдивой истории ее жизни не может спровоцировать нежелательных и недопустимых сплетен, я позволю себе быть искреннем и нелукавым рассказчиком, не меняя имен и названий. Сейчас Марте тридцать два года (не знаю, сколько будет ей, когда мой рассказ увидит свет), но та история, с которой начался в буквальном смысле переворот в ее жизни, берет свое начало в прошлом трехлетней давности. Чем старше мы становимся, тем быстрее ощущаем ход времени, тем короче кажутся нам годы. Однако если тебе, мой дорогой читатель, представилась возможность спросить Марту о том, как она ощущает прошедшее с тех пор время, в каком временном эквиваленте она могла бы его представить и оценить, а ей, в свою очередь, представилась бы возможность быть с тобой откровенной как никогда, она уже без горечи, но с непоправимой пустотой в голосе ответила бы – миллионы лет.
Три года назад, когда Марте было двадцать девять, и близился ее юбилей, она с трепетом, с нескрываемой тревогой по случаю наступления нового рубежа (а именно так она именовала свое грядущее тридцатилетие) пыталась составить список достижений когда-то поставленных целей, а также список несбышихся мечтаний, нереализованных планов. Но внутренние весы постоянно сбивались при оценке жизненных достижений, колеблясь то в одну, то в другую сторону, отчего Марта пришла в еще большее уныние, предпочитая совсем не помнить о том хорошем, что было достигнуто исключительно благодаря ее воли и упорству. Утомившись от оценивания событий прошлого по шкале «удач и промахов», Марта принялась разглядывать свою собственную жизнь со стороны, будто она являлась сторонним наблюдателем.
Что видел этот наблюдатель, какая картина повседневной жизни, стоящей на пороге своего тридцатилетия женщины, открылась его взору? Мы можем представить себе целую толпу наблюдателей, и каждому из них представились бы свои неповторимые картины, имеющие лишь несколько общих точек соприкосновения с реальностью. Однако различие этих картин, коль скоро нам захотелось бы поделить их на категории, зависело бы в основном от ожиданий и амбиций наблюдателей, проецируемых ими на наблюдаемые явления и сложившийся порядок вещей. Но смею поручиться со всей ответственностью, которую я могу взять на себя в этой ситуации, что большинство из них не увидело бы в этой картине ничего незаурядного, ничего, что отличало бы эту картину от многих схожих с ней прочих картин из жизни других людей, но принадлежащих той же социальной и возрастной группе, что и знакомая нашей героини. И к этому большинству мысленно поставившая этой эксперимент Марта немедленно причислила себя саму, и от этой оценки, в большей степени нежели от увиденного взглядом постороннего человека, у нее стало тяжело и пусто на душе.
Муж, чувства к которому зародились в яркой пламенной вспышке, чего-то, что сразу же навязало свои условия, с чем было абсолютно бесполезно вести борьбу, ибо вспышка стала управлять Мартой, обратное же нашей второй героине оказалось не под силу, превратились в историю без развития, в бытовую привычку, в мещанское чувство сытости без вкуса; работа в рекламном отделе довольно крупной компании, ранее манившая высокой зарплатой и общением с интересными, как ей тогда казалось, людьми, показала ей всю поднаготую жизни в условиях жестокой, остервенелой конкуренции и соперничества; люди, казавшиеся интересными и разносторонними, наповерку оказались пустыми оболочками, лишь выполняющими свои функции; квартира, в которую Марта вложила немало времени и сил, которую она навязчиво пыталась считать собственненноручно выстроенным очагом уюта и тепла, куда бывает приятно вернуться после длительной командировки, «в действительности» (что в данном контексте означает взгляд со стороны) оказалась не очень богато, да и что там кривить дущой – без особого вкуса изящества обставленной квартирой – все это обрушилось на нее, словно с высоты всех прожитых лет и каждый отдельный год, в который Марта могла, но не сделала задуманного, ожесточенно стукнул ее по голове.
Она не была к этому готова. Она была угнетена, опустошена и растеряна. И единственный выход, показавшийся ей спасительным в этой ситуации, состоял в полном отречении от своего прошлого, что Марта решила немедленно осуществить и что и вправду немедленно осуществила. Она уволилась с работы, сняла все свои сбережения (сумма оказалась вполне приличной), купила билет до Италии и зашла попрощаться к мужу, но таким холодом повеяло от ее решительного настроя, что он, растерявшись, не стал ни о чем спрашивать, лишь изумленно смотрел, как знакомый силуэт удаляется неизвестно откуда взявшейся резковатой, надменной немного походкой.
Марта ни взяла с собой ни одной вещи из своего прошлого, как она стала именовать всю свою жизнь, тем самым она отреклась не только от своего прошлого (что сделать невозможно, как я уже объяснял, ибо не мы властвуем над ним, а вопреки нашим желаниям – оно властвует над нами), но и от всей своей жизни, от своего «Я». Ошибка Марты заключалась в первую очередь в том, что она с такой легкостью и поспешностью оставила свое прежнее «Я», а новое придумать и принять не успела. Так, безликая женщина средних лет, вот-вот должная переступить заведомо ненавистный ею порог тридцатилетия, отреклась от прежней личности, и оставив ее, а также трехкомнатную квартиру, работу и мужа, с которым прожила семь лет по результатам обследования своей жизни взглядом чужим (и, как она была уверена, более правильным), и уехала в непосещенную до тех пор страну, где прожила последующие три года своей жизни, и где встретила в полном одиночестве пресловутый день рождения, ставший причиной столь заметным изменениям в ее, нет, уже не ее, жизни, скорее ставший причиной исчезновения одной личности и становления другой, личности без истории и без прошлого.
Но страшный день миновал, одиночество не тяготило Марту. Наоборот, она наслаждалась им и путала со свободой, хотя единственным пленом, невольницей в котором она была заточена, была ее собственная голова. За три года многое изменилось. Надо ли говорить о том, что Марта почти полностью ассимилировалась, выучила язык, на котором очень скоро, помимо слов, стали приходить ее мысли. Она многое изменила в своей внешности (привожу здесь этот, как могло бы показаться на первый взгляд банальный факт именно от того, что таковым он не является, ибо внешность свою Марта решила изменить уже после становления ее нового «Я», и таковой ритуал вовсе не способствовал становлению новой личности, он был как раз его прямым и неотвратимым следсвием). Марта стала штатным переводчиком, и за три годы объездила практически весь мир. И однажды трап самолета, на котором летела героиня этой главы, коснулся родной, но оставленной некогда прежней Мартой Польши. И хотя запах во всех аэропортах мира одинаков, что-то особенное, едва уловимое почувствовала Марта в этом запахе, и запах этот именовался самым субъективным на свете запахом – запахом Родины. Марта уже не была прежней, но и новая личность Марты, выстроенная не столько обстоятельствами, сколько волей, сосредоточенной в этой женщине средних лет, начала рушиться в запахах аэропорта родной, покинутой, но вновь обретенной Польши, словно снеговик в согревающих теплых весенних лучах. Марта поехала на совещание вместе с коллегами, но переводя чужие мысли с одного, чужого теперь итальянского языка на свой, теперь снова родной польский, она не могла уйти от мыслей собственных, которые не приходили к ней ни на одном языке мира, но зарождались где-то в душе, и от них, то тепло разливалось по телу, то холодные мурашки бегали по спине и нервно подергивались плечи в волнении и трепетном ожидании. После совещания Марта взяла такси, отпросившись у началька (ей пришлось пропустить считающийся в таких случаях почти обязательным банкет) и сказала таксисту свой прежний адрес. Подъезжая к дому, к бывшей любимой и родной, но три года назад возненавиденной квартире, сердце Марты затрепетало, а дыхание стало прерывистым.
