Мари катила коляску с Кейтлин по Елисейским Полям, ошарашенная обилием огней и машин. Белые огоньки обрамляли какую-то высокую конструкцию, в которой Мари узнала Триумфальную арку. Открытие не доставило ей никакой радости.
— Лошадка, — сказала Кейтлин.
На этот раз это была не карусельная лошадка, а настоящая лошадь, вполне живая и довольно большая. На ней сидел полицейский. Он быстро приближался; стук копыт по асфальту показался Мари оглушительно громким. Она не ожидала, что ее разыщут так скоро. Только не сейчас. Не сейчас, когда в карманах у нее оставалось еще достаточно денег. Неужели она такая неудачливая преступница? С Хуаном Хосе им удалось добраться до самой Мексики. Они провели несколько счастливых месяцев вместе. Мари продолжала упорно толкать коляску вперед. Ей вдруг захотелось непременно доехать до Триумфальной арки, хотя сам памятник не интересовал ее абсолютно. Она не позволит полицейскому остановить ее. Тогда ее отправят обратно в тюрьму, а Мари была к этому пока не готова. Она еще не ела эскарго.
Ее взгляд метнулся к живой изгороди сбоку от широкого тротуара. Можно было бы спрятаться там, но полицейский уже поравнялся с ними. Слишком поздно. Мари вспомнила ужасный момент в Мексике: полицейский хватает ее, заламывает ей руки за спину, защелкивает наручники. Наручники ранят нежную кожу ее запястий. Мари не знала, что наручники могут причинять такую боль.
Полицейский обогнал их справа.
И проехал мимо.
Мари вырвало в кусты, она тут же вытерла рот ладонью и покатила коляску дальше.
— Я люблю тебя, знаешь? — сообщила она Кейтлин.
Кейтлин, похоже, не услышала ее. Мари остановилась, обошла коляску и присела перед ней на корточки. Глаза Кейтлин были широко открыты, она смотрела вперед и ничего не видела. Мари поцеловала ее в щеку. Потом в другую.
— Мы такие французы, — сказала Мари.
Она испачкала рвотой чистое личико Кейтлин и нежно вытерла ее рукавом своей футболки. Потом взглянула на Триумфальную арку. Арка оказалась дальше, чем можно было подумать. Елисейские Поля не слишком подходили для прогулок: четыре полосы, забитые французскими машинами, нескончаемая пробка, выхлопные газы, громкие гудки.
Мари прищурилась. Фары слепили ее.
Это было совсем не то место, где ей хотелось бы находиться.
В тюрьме, закрывая глаза ночью, Мари представляла себе море, мягкий шелест волн, звезды над головой. Она подумала о книге Бенуа Донеля. О книге сестры Бенуа Донеля. «Вирджини на море». Где-то во Франции было море. Средиземное. Можно было сбежать туда.
— Поехали на море, — сказала Мари.
И подозвала такси.
— На вокзал, пожалуйста, — уверенно произнесла она, зная, что английский ее не подведет.
Так и вышло.
— На какой?
Этого Мари не знала. Понятия не имела.
— Не знаю. На какой-нибудь большой. Мы хотим поехать на море. На юг Франции.
— Море, — пропела Кейтлин.
— Вам нужен TGV, — сказал таксист. — К утру будете в Ницце. Le Train à Grande Vitesse. [45] Он очень быстрый. И вы можете поспать в поезде. Там хорошо.
— Да, — сказала Мари. — Oui. Спасибо.
— Быстрый, — сказала Кейтлин.
— Merci, — добавила благодарная Мари.
Она ненавидела Бенуа Донеля, но всех французов ненавидеть было не за что. Женщина в косынке из «Макдоналдса» помогла ей сменить Кейтлин подгузник. Таксист был к ней добр.
Мари застегнула ремень на Кейтлин. Они уже проехали пару кварталов непристегнутыми, но какая разница? Кому станет жаловаться Кейтлин? Она уже перестала требовать детское сиденье. В конце концов, она перестанет спрашивать и о матери. Мари справится. Они были в такси. В пути. И Мари могла позаботиться о Кейтлин.
На вокзале она сделала именно то, что советовал таксист: приобрела два билета на ночной поезд. В окошке кассы был выставлен отксерокопированный листок с фотографиями двух чернокожих мужчин. Самые опасные преступники Франции. Фотографии Мари не было. Во Франции самым явным ее преступлением было незнание языка.
Мари взяла билеты и стала искать нужный путь. Цифры в Париже были такие же, и это оказалось не особенно трудно. Путь Мари обнаружила, и поезд тоже — серебристый и блестящий.
— Нам даже не понадобится отель, — сказала она Кейтлин.
Сердце ее радостно забилось, по лицу расплылась счастливая улыбка. Только что она готова была сдаться, но сдаваться было еще рано. Кейтлин, похоже, поезд не впечатлил.
— Где кошка? — спросила она.
— Кошка, — повторила Мари. — Людивин.
Она уже забыла о несчастном животном. Образ мертвой Людивин на мгновение возник перед ее внутренним взором, и довольная улыбка Мари померкла. Во всяком случае, подумала Мари, она не спрашивает о матери.
— Это была плохая кошка, — отмахнулась Мари.
Утром они проснулись в комнате отеля. Теперь садились в поезд. День почти подошел к концу. Мари почти удалось продержаться.
Испытания, однако, на этом не закончились. В поезде Мари пришлось пробираться по узкому проходу между рядами. Одной рукой она держала за плечо Кейтлин, другой — свой рюкзак и коляску. День еще продолжался. Они были в поезде, но еще нужно было найти места. Все ехали в Ниццу. Все места были заняты. Мари, наверное, не удивилась бы, увидев Бенуа Донеля и французскую актрису, листающих журналы. Они с Кейтлин прошли один вагон и перешли в следующий. Потом в следующий. Продвигаться становилось все сложнее, потому что поезд тронулся. Он все набирал и набирал скорость. Мари с трудом удерживала равновесие. Она хваталась за подголовники сидений, а иногда и за головы сердитых пассажиров-французов.
— Merde, — то и дело слышала Мари.
— Merde, — повторяла Кейтлин.
Поезд казался бесконечным. Только в самом последнем вагоне Мари удалось найти свободные места. Напротив сидел молодой человек в рваных джинсах и очках-«авиаторах» и читал «Улисса».
Кейтлин забралась на сиденье с ногами, прижала ладони к стеклу и стала смотреть в окно.
— Нет, детка. — Мари покачала головой. — Нужно сесть.
Кейтлин посмотрела на нее, но не села.
— Садись. Сядь сейчас же. Сядь, Фасолинка. — Где же та маленькая девочка, которая требовала детское сиденье для машины. — Так нельзя делать, это опасно.
Мари отметила, что молодой человек в рваных джинсах не читает «Улисса», а наблюдает за ней из-за темных очков. Она и без того чувствовала себя неловко и поэтому сделала вид, что не замечает его.
— Кейтлин, сядь. Сию же секунду.
Таким тоном Мари раньше не разговаривала.
Больше они не были друзьями, Мари и Кейтлин. Мари стала главной. Начальницей. Невольно она даже стала говорить, как Китти Луис, одна из охранниц в тюрьме. Жуткая женщина, которая находила особое удовольствие в том, чтобы тушить свет раньше.
Кейтлин села на место и исподлобья покосилась на Мари. На лице ее читалось явное недоумение. Мари пожала плечами. Если надо, она может быть и жесткой, и теперь они обе это знают. Она прикрыла Кейтлин фирменным голубым одеялом.
— Ты устала? — спросила Мари.
Она заплатила бы тысячу евро, чтобы Кейтлин уснула.
— Хочешь, я тебе почитаю? А потом ты поспишь, ладно?
Ванны не будет. И молока в бутылке тоже. Не сегодня. На сегодня все. Мари не знала, который теперь час, но совершенно точно пора было спать. Она была абсолютно измотана. Кроме пары часов в кинотеатре, которые пролетели слишком быстро, за этот день у нее не нашлось ни минуты для себя.
Мари в упор посмотрела на парня в очках. Он не прекратил пялиться на нее, что было уже неприлично. И кроме того, ей было не до него. Его джинсы были порваны на коленях — видимо, не просто случайность.
— Вам нравится эта книга? — спросила Мари.
В колледже «Улисс» едва не довел ее до нервного срыва. Мари проходила курс английской литературы, и роман показался ей слишком трудным и нечитаемым, став источником бесконечных мучений. Почему-то ни у кого в ее группе не возникло подобной проблемы. Все нормально писали эссе и отвечали на семинарах. В конце семестра Мари ногой запулила «Улисса» в университетский пруд, но лучше ей от этого не стало.
— Я прилагаю к этому все усилия, — ответил он. Голос у него был низкий и глубокий. — Это непросто, правда? Но у меня такое ощущение, что я должен ее прочитать.
Мари улыбнулась. Парень ей тут же понравился. Мари всегда чувствовала, что она не единственный человек на земле, кто не в состоянии воспринимать «Улисса». То, что книга чуть не свела Мари с ума, не означало, что она посредственность и заурядная личность. В тюрьме никто не читал Джеймса Джойса. А Руби Харт всегда ругала Мари за то, что она тратит свое время на романы.
Попутчик Мари снял очки. Глаза у него были зеленые; белки покраснели от усталости. Он был моложе, чем ожидала Мари, — лет двадцати с небольшим. И несомненно, американец.
