— Она стеснительная! — сказала всё-таки пожалуй уже Марьяна. — Ясное дело, только с гор спустилась.
И тут произошла сказка. К ним подошли двое. Один — наш, переводчик. А второй… «Второй был вылитый Ален Делон, — сказала уже окончательно Марьяна. — Высокий, с лицом словно выточенным из бронзы, в сапогах из змеиной кожи. Мексиканец, ни бельмеса по-русски».
Они разговорились, через переводчика, и тут же были приглашены в ресторан «Сказка».
— Богатый мексиканский буратино, — сказал Олег. — Это самый дорогой загородный ресторан.
— Сын миллионера, кинопродюсер, — сказала Марьяна. — Приехал в Москву, снимать город в преддверии Олимпиады. Он так и вцепился в Жемку, сначала глазами, а потом уже и руками. Я не очень понимаю всю эту восточную красоту, но на цвет и вкус товарищей нет.
— А что было потом? — спросил Яков.
— Ничего особенного, — сказала Марьяна. — Мы с переводчиком всю ночь напролёт гуляли по Москве, по бульварам, знаете ли…
— Да-да! — сказала Вика. — Любимое занятие всех приезжих девиц гулять по ночным бульварам столицы.
Марьяна оставила колкость без внимания:
— Жемка пришла в комнату общежития следующим вечером, собрала вещи, сказала, что передумала поступать. Больше я её не видела.
— Больше ничего не сказала? — спросил Яков.
— Сказала, что они поедут с Раулем в Ленинград, а потом в Одессу. И что у неё будет совсем другая жизнь.
— На каком же языке они разговаривают? — сказал Яков.
— Язык любви не требует слов! — со всей слащавостью опереточной примадонны произнесла Марьяна. — Особенно с сыном миллионера…
— Ну что ж, замечательная моя фигуристка, как и обещал, предлагаю уединиться в моей комнате и посмотреть новейшие журналы моды, — сказал Олег. — Нашим друзьям надо переварить информацию.
— Я с удовольствием! — сказала Марьяна и, взяв под руку Олега, удалилась.
— Коньяка налить? — спросил Петруччио.
— Нет, спасибо, — сказал Яков. — Я к алкоголю равнодушен.
— Я бы на твоем месте выпил, — сказал Сергей. — Есть ещё кое-что. Излагай, Петруччио.
— В Москве, как ты, наверное, слышал, за иностранцами присматривают, — сказал тот. — А я знаю кое-кого из тех, кто присматривает. Барышня твоя заметная, так что вычислить парочку не составило большого труда. Мексиканский фей, конечно, не сын миллионера и уж точно никакой не продюсер, но балбес довольно обеспеченный. Классический плейбой на выпасе в экзотической Москве.
— Что значит плейбой? — спросил Яков.
— Дон Жуан в современной интерпретации, — сказала Вика. — Только шпага у него картонная и душа гнойная.
— Мне намекнули, что он связан с тамошней черножопой компартией и отчасти с торговлей наркотиками, — сказал Петруччио. — То есть, лучше нос не совать.
— А Жемка-то им зачем? — сказал Яков. — Она с наркотиками никак…
— Думаю, что здесь возник интерес личного характера, — сказал Сергей. — Видимо, паренёк первый раз в жизни встретил казашку. Romantik, едрёна вошь!
— Её надо спасать! — сказал Яков.
— А ты уверен, что надо спасать? — сказала Вика. — Возможно, для неё это шанс выйти в иную жизнь.
— Ни малейшего! — сказал Петруччио. — Я таких гавриков в валютных барах насмотрелся. Известное дело, поматросит и бросит.
— Я её найду и буду разговаривать с ней, — сказал Яков. — Ты можешь узнать, где она сейчас?
— Уже узнал, — сказал Петруччио. — В Одессе. В какой гостинице не сказали, но не думаю, что там много гостиниц для иностранцев.
— Я тогда поехал на вокзал, — сказал Яков. — Спасибо огромное за всё, что сделали.
— Подожди! — Олег вернулся в гостиную один. — Мы с ребятами предполагали такое развитие событий и вот скинулись. Возьми. Здесь четыреста рублей, помогут для быстроты поисков.
— Я не смогу отдать, — сказал Яков. — Во всяком случае, быстро.
— Мы не торопимся, — сказал Сергей. — Ты не поверишь, мы придерживаемся того мнения, что живём в великой стране и негоже нашим девчонкам служить подстилками всяким аборигенам….
Вспоминая впоследствии те несколько дней, которые он провёл в приморском городе, Яков Исаакович Эстерман рассказывал о них даже с некоторой долей юмора.
В первую же ночевку на пляже его избили и отобрали все деньги. Но, чрезмерно удивившись звериной стойкости щуплого, в общем-то, паренька, потребовали объясниться.
Мгновенно рассказ о злобном чурке, который обманом увёл у нашего человека девушку разлетелся по всему городу, вдохновив молодую поросль разбойного мира предпринять активные поиски. Певичка одного из ресторанов Лола, начинавшая тогда свою карьеру, тут же сочинила незамысловатые стишки про мальчугана Яшу, которые с необыкновенным фурором исполняла на мотив всем хорошо известный, но по требованию высокого начальства переименованный в «без двадцати восемь».
Между тем, ни в одной гостинице, ни в одном пансионате Жемки и её возлюбленного не было. В городе глазастые карманники парочку тоже не наблюдали. Яков уже начал сомневаться в верности сведений, полученных Петруччио. В такой вот безрадостный день сорока и принесла на хвосте сообщение, что на прибрежной фазенде некоего румына, четыре остановки на трамвае за «Аркадией», который на самом деле не румын, а испанец, переехавший в Союз после Гражданской войны на родине, мутный перец, уж больно безнаказанно занимается контрабандой, а значит тесно связан с этими, остановилась парочка, чрезвычайно похожая на разыскиваемую. Парочка никуда не выходит, целыми днями купаются в море и трахаются. Сорока задумался и сказал: «На счёт последнего не уверен. Лично не видел!»
Нагрянули внезапно, в лучших традициях кинофильмов про налетчиков. Ни румына, ни Жемки с плейбоем не было. Лишь старуха Изергиль тупо сидела на берегу и чистила картошку. «Нэма! — монотонно сказала она, не обратив никакого внимания на загорелые наглые рожи. — Ту-ту! Уплыла китаяночка в далекие края!»
С той же стремительностью они ломанулись в порт. За границу уходил один лайнер.
— Через час отход, — сказал свой человек в таможне. — Пассажиры уже на борту. Прошли понгранконтроль.
— Мне всего на полчаса! — сказал Яков. — Умоляю, сделайте что-нибудь.
— Ага! — сказал свой человек. — Тебе на полчаса, а мне потом десять лет в магаданском порту треску взвешивать.
— Миша! — сказал предводитель налетчиков. — Ты же грамотный человек. Чему ты только обучался в институте? Нужно проявить научный подход. У человека вопрос жизни или смерти.
— Хорошо, — сказал Миша. — Через десять минут пойдёт состав на угольный причал. Его не проверяют. Клиент подцепляется снизу соединения между вагонами, на территории порта спрыгивает. Если не раздавит, дальше пробирается к лайнеру. Недалеко, метров триста. Как проникнет на теплоход, я не знаю. Но на месте молодого человека я бы не экспериментировал, а сразу утопился. Я понимаю, что это малоинтересно, но, на секундочку, это нелегальный переход границы.
— Где состав? — спросил Яков.
— Пошли, Александр Матросов, — сказал Миша.
Яков пролез под вагон и вцепился руками в балку.
— Крещённый хоть? — крикнул вдогонку Миша. — Свечку за упокой души за кого ставить?
— Я живучий! — только и успел пробормотать Яков, когда состав тронулся.
В какой-то миг ему показалось, что всё это происходит не с ним, что на самом деле он благополучно поступил и закончил пединститут в родном и любимом Саратове, вечером они сидят с отцом на кухоньке, обмениваясь репликами о выдающихся школьных дебоширах, мать готовит ужин, размышляя, что сыну пора бы жениться, а ей выйти на пенсию и заниматься внуком или внучкой. Они поедят, посмотрят немного телевизор, он почитает на сон грядущий и заснёт, задумавшись о том, как же попроще объяснить ученикам, что такое пифагоры штаны.
Весь измазавшись в угольной пыли, Яков пробирался по портовой территории. Белоснежный лайнер стоял у причала во всей своей океанской красе, заполненный голосами пассажиров, отрывистыми командами вахтовых офицеров, всеми последними знаками скорого прощания с земной твердью. Трап ещё не был поднят. До лайнера оставалось метров пятьдесят. По причалу, ровно вдоль бортовой стенки, шли два пограничника. Яков резко дернулся в сторону, увидел приоткрытую дверцу контейнера, ввалился туда, споткнулся, ударился о что-то твёрдое и потерял сознание…
–
Ставрогин пьянствовал, не покидая каюты, с самого отхода из Одессы. Пьянство его было незатейливое и потому особенно противное. Он наливал полный стакан виски, выпивал залпом, съедал два орешка, закуривал сигарету и ложился на койку. Забыться не удавалось.
«Яблочко от яблоньки недалеко падает!» — тоскливо думал он. Папа Василакис по жизни был большой буян, злые языки утверждали, что началом звёздного пути будущей легенды торгового флота было скромное кораблекрушение дряхлого твиндекера вместе с пятнадцатью членами экипажа. Экипаж пошёл на дно, а шустрый грек получил приличную страховку, на которую купил сухогруз поновее. Времена были тревожные, предвоенные, никто особо дознаваться не стал. А уж в войну папа Василакис и вовсе превратился в героя, проводя конвои с нефтепродуктами в сражающуюся Британию. Британия платила не торгуясь, так что барышей, на которые закладывались на мирных аргентинских верфях косяки новых пароходов, было достаточно.
