— А у тебя будет братишка.
— На фиг он мне нужен…
— Это не он тебе, это ты ему нужен — старший брат.
— Мамуль, ну что ты говоришь! Нам и так хорошо… И никого не надо, правда?
— Правда, — сказала я.
И запнулась.
Лерка насторожился. Но мне удалось незаметно перевести опасный разговор в другую плоскость: перешли на Леркиных одноклассниц, на Нинку первую и Нинку вторую — шалаву. Сын сказал — она раньше приходила к Светке, и он с ней в «города-реки» играл всего каких-то четыре года назад. А я Нинку девочкой и не помню.
Давно мы с сыном не болтали так хорошо и долго. До часу ночи просидели в прихожке на полу, аж спина затекла. А Роза Федоровна (я знаю) подслушивала, томясь от ревности у дверей зала, закутанная в шаль поверх пижамы.
Я легла и только задремала, как старуха гаркнула:
— Если он тебе не понравился, так и скажи!
— Кто? — спросонья, я не поняла, о ком речь.
— Сын Веры Васильевны.
— Боже ж ты мой, да забыла я его уже…
— Значит, не понравился… А знаешь, — оживилась бабка, — сын Галины Анатольевны, Иннокентий его зовут, очень хороший человек.
— Искренне рада за Галину Анатольевну-а-а-у…
Я не смогла сдержать громкий зевок и от лени сплагиатничала Светкино:
— Вы, Роза Федоровна, как бомбардировщик налетаете и спать не даете…
Утром все было как всегда. Настолько как всегда, что мне захотелось плакать. Лерка в кухне коротко кивнул вместо приветствия. Уткнувшись в ярко размалеванный журнал, он нечеловеческими кусками поглощал приготовленные бабкой бутерброды. Роза Федоровна размешивала серебряной ложечкой кофе и, сидя сбоку, с обожанием смотрела на правнука.
— Иришк, — перевела она млеющий взор на анонс на обложке. — Что такое «термоядерный адюльтер»? Почему термоядерный?
— М-м-м…
— Не слышу, скажи громче!
— Зачем вы ко мне с дурацкими вопросами лезете? — вспылила я, мгновенно вспомнив, кто кому кто. — У внука своего спрашивайте!
— У какого внука? — прикинулась слабоумной Роза Федоровна.
— У блудливого!
Лерка гнусно захихикал и улизнул в комнату. Я оглушительно чихнула и пошла-поехала, остановилась где-то на десятом «апчхи», — многозалповый чих обычно случается со мной от расстройства.
Бабка подсела ближе, сунула под нос салфетку.
— Будь здорова, Ириша… Думаешь, не понимаю? Думаешь, я через это не прошла? Сволочь Вовка. Плюнь на него. Плюнь — и разотри! Я — за тебя. Не потому, что у тебя живу… Ты скажи — я к дочери уеду, если хочешь… Только я ж к тебе привыкла, как к родной, и счастья тебе хочу… Я же, Ириша, теперь не могу без тебя!
Так я услышала самое странное в моей жизни признание в любви.
…Вот и все.
Внучке вчера исполнился годик. Я, с одной стороны, бабушка, с другой — свободная незамужняя дама, сама себе руль и ветрила. И этим дорожу. С отпускных купила шубу. Правда, не норковую — каракулевую и с рук, но почти совсем не ношенную. Летом родился брат моих детей, дядя моей внучки, сын моего бывшего мужа, внук бывшей свекрови, новый правнук нашей бабки, а мне никто.
На Вовку я плюнула по совету Розы Федоровны. Прямо в лицо, когда случайно встретила в автобусе. Наслаждение получила термоядерное! Жаль, людей было мало.
Время от времени к нам в гости приходит сантехник Николай с неизменной бутылкой «Мукузани». Сын Галины Анатольевны, хороший человек Иннокентий, помог нам с ремонтом. Один коллега недавно сделал мне предложение. Но он тоже разведенный, и я еще посмотрю. И потом, как я объясню ему Розу Федоровну? Ведь не поймет!
Живу я замечательно, делаю что хочу, хожу куда хочу, покупаю что хочу, не плачу уже миллион лет… Как говорится, не дождетесь!
P. S. Вот только абрикосовый компот я теперь ненавижу.
Снова на улице идет снег. Сугроб за окном улегся белым медведем, обнял заснувшее крыльцо. Я выхожу во двор. Снегопад как будто притормаживает, пододвигается, давая мне место, словно принимает. Стою одиноко в нижней чаше песочных часов, ловлю снежинки и убеждаюсь в вещественности времени. Не хочу верить ладони, пустой и мокрой, будто только что отнятой от плачущего лица.
Дорога вилась по распадку между холмами, волнистой линией соединенными в синеве вершин. Отшлифованные колесами полосы били в глаза искрами и бежали навстречу, завораживая глаз обманчивой бесконечностью движения. Каждый поворот открывался новым, никем не написанным пейзажем: причудливым нагромождением обвала, щедро залитой солнцем прогалиной в сквозном перелеске, и хотелось крикнуть: «Остановись, мгновенье!» Водитель что-то вполне музыкальное насвистывал под аккомпанемент мотора. Настроение Юрия пело в унисон весне и тому невероятному, таинственному, что ждало в деревушке, затерянной в продутой мартовским ветром тайге. Слегка волнуясь перед встречей, Юрий снова и снова перебирал в уме содержание председательского письма, которое запомнил почти наизусть.
«Здравствуй, уважаемая редакция газеты!
Во-первых, поздравляю всех сотрудников редакции с Новым годом, а во-вторых, сообщаю, что наш колхоз шагает в ногу с XXII съездом коммунистической партии и рядом с наукой! Годовой план мы выполнили досрочно, но об этом я писал ранее. А недавно у нас в селе появилось научное явление: многие в тайге видели чучуну, как называют у нас в народе лесного человека. Мы дали ему имя Хаар киhитэ — по-якутски „человек снега“, как зовут его собрата из Гималаев. Весь белый и одет в шкуры, близко к себе не подпускает, убегает сразу. Может ли уважаемая редакция отправить корреспондента в нашу деревню, чтобы он сам увидел явление (в лице лесного человека) и осветил через газету этот научный факт? Лично я, как председатель колхоза, не отстаю от достижений науки и техники и выписываю одноименный журнал. Все мы с нетерпением ждем вашего сотрудника, поэтому просим в нашей просьбе не отказать».
В просьбе не отказали. Редактор вначале скептически отнесся к командировке, но к весне согласие дал, и теперь Юрий ехал навстречу радужной неизвестности.
Чучуна… Снежный человек! Вот будет сенсация! А вдруг удастся изловить?! Сердце сладко екнуло. Слава! Всемирная притом! Слава газете обеспечена. И, конечно, тому, кто принял непосредственное участие…
За приятными думами время пролетело незаметно. Газик наконец притормозил у сельсовета, и на крыльцо выбежал председатель — жизнерадостный коренастый мужчина лет сорока. Мячиком спрыгнув со ступеней, подал журналисту правую руку, левой снисходительно похлопал по плечу шофера.
— Револий Афанасьевич, — отрекомендовался голосом, очень к нему подходящим, с пружинистой картавостью. — Рады вашему приезду. Вечером на общем собрании поставим наш вопрос. Это ж такое открытие!
Время было обеденным, и председатель пригласил к себе. Проголодавшийся с утра Юрий рассматривал веера снимков на стенах и украдкой скользил взглядом по накрытому столу. Жареные караси золотом отсвечивали в глубокой тарелке, лиловатое облачко керчэха — взбитых с голубикой сливок — возвышалось над эмалированной миской. Строгим матовым суриком оттеняла деревенский натюрморт стружка мороженой жеребячьей печени, а улыбчивая хозяйка все хлопотала, внося то сковородку с оладьями, то сдержанно подрагивающий холодец. Револий Афанасьевич громыхнул крышкой подполья, и на столе зарозовела бутылка брусничной настойки. Председатель плеснул в печь сладко-горького питья — угостил, по обычаю, огненного духа.
Чокнулись за знакомство. Бдительное женское око следило за тем, чтобы тарелка Юрия не пустовала. Хозяину не терпелось поговорить о главном.
— Вот, значит, писал я о человеке снега, — начал он. — Наш тракторист Семенов божится, что близко его видел. Семенов в тот день выпимши был немного и в лес за тонкомером ездил. Пока загрузил на волокушу, пока закрепил, темнеть стало. «Еду, — говорит, — а тут, откуда ни возьмись, человек на пути. Лицо белое, сам в шкуре, да ка-ак зарычит по-звериному!» Тракторист с перепугу крутанул руль и чуть в кювет не опрокинулся. Потом целую неделю ходил как стеклышко. Решил, белая горячка началась. А я все-таки человек компетентный, — председатель с удовольствием произнес сложное слово, — сразу принял факт к сведению. Сделал опрос, и что оказалось: многие чучуну видели! — Револий Афанасьевич достал с полки папку с надписью «Свидетельства очевидцев». — Интерес для науки, полагаю, представляет найденная лежка — что-то вроде шалаша, здесь рисунок, смотрите. Люди рассказывают о необычных следах.
— Следы босых ног были?
— Почему? — удивился председатель. — Как зимой босому по снегу? Не зверь же, человек! Будто от торбазов следы. У нас такие давно не носят, валенок в сельпо полно…
Людей в маленький клуб набилось под завязку. Дымили трубками старики, хныкали и смеялись дети. Председатель постучал карандашом по графину, густо прокашлялся и произнес:
