— Что с тобой, милый? Приснилось что-нибудь?
Это повторялось из ночи в ночь, и Фрэнсис всполошилась.
— Тебе надо показаться врачу. Он пропишет снотворное.
Бейкс, понятно, не рассказывал ей свои сны. Роды прошли благополучно, и радости его не было границ.
По сей день ему снились Фрэнсис и их дочурка, но теперь это были иные сны. Они парили с Фрэнсис в высоте, кружили над высокой башней, но вдруг Фрэнсис начинала падать вниз. Он не успевал ее подхватить и просыпался в холодном поту.
Однажды, придя домой после встречи с Элиасом, он не застал Фрэнсис. Детская кроватка была пуста. Повесив пиджак в шкаф, он прошел на кухню и, усевшись у плиты, развернул вечернюю газету. Вскоре Фрэнсис вернулась с девчуркой на руках.
— Вот и папа!
Он подхватил дочку, а Фрэнсис чмокнула его в щеку.
— Скажи папе здравствуй! — щебетала Фрэнсис. — Извини, дорогой, что не дождалась твоего прихода. У миссис Робертс колики, вызвали врача, но он не приехал. Я пошла взглянуть, нельзя ли чем помочь. У моего брата так тоже бывало. Ужин в духовке. Сейчас уложу малышку и накрою на стол.
— Как поживаешь, доченька? — Бейкс прижался носом к детской щеке.
— Спала она прекрасно, — ответила Фрэнсис, — все у нас в порядке — она такая лапонька.
Бейкс оставался наедине со своими мыслями, пока Фрэнсис убаюкивала малышку. Вернувшись из спальни, она накрыла на стол. Бейкс хмуро молчал.
— Дала ей бутылочку, — сказала Фрэнсис и пристально посмотрела на него. — У тебя неприятности?
Они сидели напротив друг друга, от тушеной капусты поднимался пар.
— Да нет, ничего особенного.
— Ну рассказывай.
— Мне поручают одно дело… Очевидно, я не смогу бывать дома.
— Нет, только не это! Неужто навсегда?
— Ну нет, на время. Видишь ли, я один из немногих, кого полиция до сих пор не знает. Так нам, во всяком случае, кажется…
— А тебе это задание по душе?
— Никто меня не заставляет, — грустно вздохнул он, — но больше вроде и некому. Все в тюрьмах. Приходится начинать сначала. Движение не должно погибнуть, понимаешь?
— Как же мы без тебя? — застенчиво улыбнулась Фрэнсис. — Но раз надо… Ты, видно, на хорошем счету, если тебе это поручают. Я тобой горжусь. Достойный ученик своей тетушки!
— Что с вами будет? — спросил он.
— Я выйду на работу, а малышку отвезу к маме. Она всегда рада присмотреть за внучкой. Буду гостить у них по субботам и воскресеньям. Когда ты уходишь? Не забудь теплое белье, пижаму, свитер…
— Пижаму! — неестественно громко засмеялся Бейкс. — Смешная ты, Фрэнсис! Что твои старики скажут — хорош муженек у их дочери!
— Предоставь их мне. А теперь ешь — успеем еще поговорить.
Она подошла и поцеловала его, на ее губах был привкус капусты.
«Как мне повезло, — думал Бейкс, — должно быть, она не одна такая, но я счастлив, что мне досталась именно Фрэнсис. Неплохой приз отхватил тогда на аттракционах!..»
Бейкс ворочался на несвежей, мятой простыне. Сон не шел. Мысли скользили, как осенний лист по поверхности пруда. Перед глазами встал зачумленный, издерганный Артур Беннет, низкорослый, лысый, с мольбой во взоре. Чертова стерва эта Нелли Беннет. Бедняга Арти давно такой, еще с тех пор, когда движение не было в подполье.
Легальность не гарантировала безопасности, тогда тоже требовалась осмотрительность. Одно это отпугивало Беннета. Сварливая жена усугубила его шатания. Так прилив размывает песчаные берега.
— Я ведь не против, — мямлил Беннет, — только все надо взвесить. С фараонами шутки плохи. Скольких уже перетаскали на допросы! У министра полиции, черт его дери, неограниченные полномочия. Приходится думать о доме, о работе, о Нелли. Поверь, Бьюк, она не плохая. Только пилит меня вечно. Бывает, знаешь…
— Нет, не знаю, — жестко ответил Бейкс.
— Ну Фрэнсис, наверно, не такая, но что же мне делать?
Беннет вез его в старом пикапе в одно укромное местечко на специальное заседание объединенного комитета. Они тряслись на тускло освещенных мостовых, Беннет напряженно смотрел вперед через забрызганное ветровое стекло. Дождь кулаками колотил по крыше, обрушивал потоки на дома, редких прохожих, весь хмурый бесцветный мир.
— Не горюй, я все понимаю. — Бейкс уже раскаивался, что был резок. Кто он такой, чтобы судить других? Неизвестно, что случится завтра с ним самим…
— Я обожду тебя, — робко предложил Беннет, когда они доехали до места. — Вон какой ливень.
— А что скажешь жене? Как объяснишь ей, где пропадал всю ночь?
— Что-нибудь придумаю.
В тот вечер состоялось знакомство Бейкса с Элиасом Текване, по кличке Хейзел.
— Рад встрече, — сказал ему Элиас. Он сидел во главе стола под причудливым абажуром. Окна были задернуты цветными шторами. Бейкс не знал, чей это дом. Он поздоровался за руку со всеми, кто был в комнате.
— Думаю, собравшиеся в достаточной мере представляют жителей этого района, — начал Элиас. — Мы добьемся своего лишь в том случае, если привлечем на нашу сторону все слои населения.
Свет играл на его скуластом, темно-коричневом лице, неровных усах и узенькой бородке, окаймлявшей большегубый рот. Под нависшими бровями сверкали глаза, улыбка обнажала крепкие зубы. Старый кожаный пиджак пропах табаком. Говорил Элиас по-английски густым, неторопливым, бодрым голосом, тщательно подбирая слова, вертя карандаш в загрубелых от работы пальцах.
Дождь барабанил по окнам, капало с плащей в прихожей. Сидя за столом, они вели негромкий разговор.
— Становится совершенно очевидно, — продолжал Элиас, — что правительство наложит запрет на деятельность массовых организаций. Они понимают, что им несдобровать, если народ окажет подготовленное сопротивление. Им ничего не остается, как объявить нас вне закона. Массовые кампании привели к тому, что полиции стали известны имена всех кадровых работников. Не следует об этом жалеть. Игра стоила свеч — в результате выросло сознание народа. Осталась лишь горстка товарищей, не раскрытых полицией. От них теперь требуется максимальная осторожность.
Когда заседание кончилось, все встали, обменялись рукопожатиями и разошлись по одному. Бейкс уходил последним. Элиас сказал ему, когда они остались вдвоем:
— Товарищ, нам предстоят испытания. Ты не боишься?
— Не больше других, — улыбнулся Бейкс, чувствуя, что его проверяют. — Наверно, и вы боитесь, думаете про себя: «Можно ли ему доверять? Не выдаст ли он меня, если его схватят?» Так ведь?
— Возможно, ты и прав, — Элиас зычно рассмеялся. Они пожали друг другу руку, и Бейкс, накинув отсыревший плащ, вышел на улицу. Дождь кончился, в мокрой мостовой отражался бледный свет фонарей. Бейкс завернул за угол, направляясь к тому месту, где ждал Беннет в своем пикапе. Сырой холод пронизывал до костей. Беннет спал в уголке кабины с раскрытым ртом, тусклые блики играли на его лысине. Пришлось постучать по стеклу, чтобы он проснулся. Было уже за полночь. Они ехали по холодному спящему городу, блестевшему, как вороненая сталь, во мраке… Интересно, что наплел тогда Беннет своей супруге?..
Трущобы лепились к городской окраине, словно чудом уцелевшая клякса серой штукатурки на облупившейся стене, — неровные ряды развалюх с ржавыми покосившимися стенами и провисшей кровлей, удерживаемой на месте проволокой и камнями. Был конец лета, и светало медленно. Ночь уползала восвояси по песчаным пустырям, ухабистым улицам, вдоль накренившихся заборов и чахлых садиков. Еще не погасли уличные фонари — золотая мишура на рваной багроводымчатой ткани. Здесь проходила официальная граница между поселком банту, обнесенным проволочным забором, зонами для азиатов и цветных и новоявленным «белым городом». Со дня на день нагромождение убогих хижин из картона и жести сотрут с лица земли, а их жителей рассортируют по полочкам, как музейные экспонаты. Трущобы доживали свой век, бросая отчаянный вызов отцам города, пустившим в обращение лицемерный эвфемизм «благоустройство».
Из окна комнаты, где встретились Бейкс и Элиас, видны были спутанные гирлянды лачуг, засохшее дерево, частокол. Где-то залаяла собака, другая ответила. По стеклу стучали москиты. Бейкс задернул занавеску и вернулся к столу, за которым сидел Элиас. Свет настольной керосиновой лампы нервно скакал по стенам, оклеенным бракованными рекламными плакатами с типографской свалки. Картинки и буквы набегали друг на друга: чья-то рука, сжимавшая банку сливового джема; алые губы, а под ними изображение моторной лодки. Все это походило на выставку работ художника-сюрреалиста. Кроме плакатов на стене висела фотография африканской вокальной группы и полка с Библией и растрепанными школьными учебниками. От лампы попахивало керосином. «Не мешало бы подрезать фитиль», — невольно подумал Бейкс. Под его ногами прогибались половицы. Он не знал, кто живет здесь, но спрашивать об этом не следовало. Москиты плясали на стекле.
