– М-м-ма… П-п-пусть… М-м-марго…
– Ты же знаешь, милый, я не могу до нее дозвониться.
Доктор Сократ попросил нас с мамой подойти к нему. Сказал серьезно, веско, строго:
– Без мотивации Мило не справится, а он ее теряет на глазах. Мальчик одержим желанием увидеть тетку. Ее к нему не пускают. Это серьезное препятствие на пути к выздоровлению. Его мир расколот, распылен, нестабилен. Крепкая эмоциональная связь могла бы стать опорой, направить его, поддержать. У него в голове – полнейший хаос, пока что ему кажется, что порядок навести невозможно. Необходимость разобраться, понять, каким он был и к чему должен стремиться, приводит его в отчаяние, отнимает массу сил. Присутствие близких, дорогих ему людей, безусловно, пойдет на пользу. Он нуждается в их участии.
– Вы хотите сказать, что ему нужна Маргерит?
– Не стоит преувеличивать! – вмешалась мама. – Маргерит ему не мать и не любимая девушка. Он поскучает-поскучает, а потом благополучно о ней забудет.
– Боже, мама, поставь себя на его место!
Они ведь так привязаны друг к другу. Ты знаешь, что Мило и Маргерит договаривались, где встретятся во сне? Выбирали подходящее место: лужайку, деревенскую площадь, вагон метро. Засыпали одновременно. Сколько раз по утрам сын прибегал ко мне бесконечно счастливый, радостный, кричал: «Представляешь?! У нас получилось!» В момент несчастья Марго тоже была рядом с ним. Как примириться с тем, что потом она вдруг его бросила? Он уверен, что его бесчеловечно предали. И с каждым днем ему все тяжелее. На самом деле все мы виноваты в предательстве, хоть делаем вид, будто ни при чем.
– Все-таки тут есть о чем подумать. – С этими словами доктор Сократ удалился.
– Не позволяй ему давить на тебя, Селеста, – возмутилась мама. – Ты же знаешь, Лино теперь на дух не переносит Марго. Он запретил ей здесь появляться. Хоть бы отвлекся, забыл, глядел сквозь пальцы на то, что она тут ошивается, так нет же, его это бесит, покоя не дает. Не стоит рисковать, поверь. Мило куда нужней вменяемый отец, нежели самая преданная любящая тетка. К тому же, между нами, девочками, доктор к ней неравнодушен. Не поверю, что ты не заметила. Вечно у окна торчишь. Они с твоей сестрой знакомы, точно.
Знакомы – это мягко сказано. Литота – любимая мамина фигура речи. Я давно за ними наблюдаю. Вот только что выглядывала, чтобы проверить, на газоне Маргерит или на скамье, и видела: они держались за руки. Она положила голову ему на плечо, он поцеловал ее в лоб… Как ей удалось заарканить Густаво Сократа, неизвестно, однако они близки, сомнений нет. Думала, кроме меня, никто не знает…
– Разуй глаза, она опять строит козни! Делает нам всем назло, так еще и врача втянула в свою игру. Сама знаешь, твоему мужу это очень не понравится.
Мама уверена, что Марго кривит душой, хитрит, лукавит, лавирует с самого детства. Никогда не забуду, какими проклятиями она осыпала дочь за то, что та на перемене неосторожно куда-то полезла, упала, сломала руку и пришлось везти ее в больницу.
– Вечно фокусничает, ломается, житья от нее нету! Ведь нарочно свалилась, нарочно.
– Мама, опомнись! – возмутилась я. – Ей же всего пять лет. Кто станет по доброй воле руки себе ломать? Тоже мне, удовольствие!
– Я и не говорю, что для удовольствия. Просто хочет привлечь к себе внимание. Что угодно сделает, лишь бы с ней носились. Заставила меня примчаться с работы и рада.
Прежде мне казалось, что мамины подозрения беспочвенны и ужасно несправедливы. Теперь я понимаю, что доля истины в них есть. Сознательно или бессознательно моя младшая сестра добивалась не просто внимания. Она добивалась любви.
Я посмотрела на маму. Она мерила шагами коридор из конца в конец, напряженная, нервная. Мы обе чувствовали, что после того разговора между нами выросла стена. Нужно было непременно вернуться к неприятной теме, но мы ее избегали, прятались, говорили о Мило, о Маргерит, о докторе Сократе – лишь бы не копаться в многолетней лжи, двуличии, предвзятости, изначальном неравенстве, причинах и последствиях.
– Если бы доктор убедил ее сделать аборт, хоть какая-то польза была бы от их интрижки. – Мама брезгливо скривилась.
– Мама, прошу, не начинай опять! Посчитай-ка, на каком она месяце? Прерывать беременность уже поздно.
Я правда перестала понимать, что хорошо, что дурно. Способен ли вообще кто-нибудь отличить одно от другого? Сомневаюсь. Маргерит использовала доктора в своей игре? Вполне возможно. Пыталась с его помощью отменить запрет, узнавала о состоянии Мило из первых рук. Ну и что? Не мне судить сестру. Ее упрямство меня бесило, однако она не сдавалась из любви к племяннику и неизбывного чувства вины перед ним. Мама тоже по-своему права: Лино не смирился бы с появлением Марго, воспринял бы его как личное оскорбление, как начало войны. Бог знает, что он мог натворить в таком состоянии.
Близкие всю жизнь тянули меня в разные стороны, буквально раздирали на части. Каждый преследовал свою цель и в упор не видел остальных. Ни за что не уступал, не шел на компромисс. Мне всегда приходилось защищать себя и сына в одиночку.
На кого я больше сердилась? На Маргерит? За легкомыслие, безответственность и пресловутое упрямство. Из-за нее мы попали в эту передрягу. На Лино? Несчастье ожесточило его до предела. На маму? Она не пожелала ответить за собственные ошибки и столько лет кормила меня баснями… Нет, на себя. Я вечно шла у них на поводу, все принимала, со всем соглашалась.
С раннего детства я боролась за то, чтобы семья не разваливалась, не распадалась. Старалась всем угодить, многое терпела, сглаживала острые углы. Мирилась с чужими недостатками, подавляла свои. И чего добилась? Родители разошлись. Правду о маме узнала только сейчас. Мы с мужем все больше отдалялись друг от друга, я не могла уразуметь, что с ним творится. Отношения с сестрой совсем разладились, я ее потеряла.
У меня остался один Мило.
Я не отходила от окна, подглядывала в щелочку.
– Мама, занавески, – чуть слышно попросил мой мальчик, силы совсем его оставили.
– Не занавески, а шторы, глупыш.
Все труднее объяснять, почему окно занавешено. Осень вступила в свои права, солнце уже не светило так ярко. В палате сгущался сумрак. Отчего же не впустить побольше света?!
Черт! Зачем я держала сына в темноте, в духоте, в заточении? Не давала выглянуть, а ему так хотелось на волю! Чтобы не увидел, как тетка дежурит внизу?!
Нет, так нельзя.
Я дождалась, когда доктор подойдет к Марго. В конце концов, он тоже заинтересован в выздоровлении Мило. Пусть поможет мне, уговорит ее не разгуливать под окнами, сидеть тихо. А еще лучше – выдержать паузу, не приезжать несколько дней. В ответ я постараюсь уж как-нибудь уломать Лино, чтобы разрешил ей повидаться с племянником, обещаю!
– Мило, малыш, подожди минутку, я скоро вернусь. И, честное слово, сейчас же раздвину шторы.
Решение меня вдохновило, окрылило. Я ног не чуяла, сбежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки, опрометью бросилась к ним. И застала врасплох.
Маргерит грациозно отскочила, как испуганная лань. Быстро спрятала руку за спину, но я успела заметить облачко сизого дыма у нее над плечом…
Боже мой! Она курила!
– Селеста, мы ничего такого, просто разговаривали… Вот и все.
– Мне очень жаль, простите, – поспешно извинился доктор Сократ.
За что, непонятно. За нарушение врачебной тайны? За то, что ухлестывал за моей сестрой?
Не время допытываться. Сейчас важно другое. Я бесцеремонно отстранила его, подошла к Марго вплотную.
– Ты что творишь? Думаешь, я не вижу? Маргерит, как тебе не стыдно? Ты снова куришь?!
– Между прочим, я взрослая. Делаю, что хочу, живу, как мне нравится. Хватит разыгрывать заботливую мамашу! – дерзко заявила она в ответ.
– Ты что, издеваешься?! – Я чуть не лопнула от возмущения.
– Маргерит курит в стороне от больницы, это не запрещено, – вмешался доктор Сократ. – Но, поверьте, я тоже против. Постоянно советую ей быть умереннее.
Умереннее! Час от часу не легче…
Значит, Маргерит пустилась во все тяжкие, нашла подходящий момент!
Меня душил гнев, но я постаралась с ним справиться, глубоко вздохнула, заговорила как можно спокойнее, ласковее, хоть это было нелегко.
– Маргерит, ты отлично знаешь: в положении курить нельзя. Ты приносишь вред не только себе одной. Отлично знаешь и все равно куришь! Черт! Ну будь хоть чуть-чуть сознательней!
В юности я лет пять подряд выкуривала не меньше пачки в день. Во время первой долгожданной беременности доктор мне велел:
– Селеста, резко не бросайте, иначе у вас возникнет никотиновое голодание, оно тоже скажется на ребенке.
Так что я сокращала всего по сигарете в неделю.
И на шестом месяце не курила вовсе.
Многие восхищались моей выдержкой, а я им отвечала:
– Ради ребенка я готова на все.
