— Выключи это!
Катя вздрогнула и исчезла из её рук, через некоторое время он замолчал, но было уже поздно, в спокойный и целостный мир, который они едва создали, вторглась чужая непобедимая тоска, птицы улетели на юг, унесли с собой тепло, а её — её бросили.
— Вода есть у тебя?
Катя протянула бутылку, Ольга жадно отпила, потом, не отрываясь от горлышка, пошла в ванную. Умылась, поискала полотенце, но отчего-то не стала погружать лицо в чужой запах и вытерлась полой рубашки.
Когда вернулась в комнату, Катя уже снова была в свитере, и от их химической близости не осталось ничего, кроме легкой тошноты.
«Сразу никто не уходит, — подумала Ольга, представив интонацию Винни-Пуха, — в гостях так не принято», — а вслух сказала:
— Да, забористый чаёк.
— У меня голова немного заболела, — пожаловалась Катя.
«Намёк понял».
— Мне тоже как-то… Кать, я вот что хотела спросить: твоя первая книжка у тебя есть сейчас? Я была бы счастлива взглянуть.
Катя утомлённо улыбнулась: писатели — современники читают чужие книги чаще всего по обязанности, если подрабатывают рецензиями, или из личной вражды, с наслаждением отыскивая в текстах соперников ляпы и неточности. И только очень хорошие друзья интересуются друг другом «по любви». Если Ольга попросила книжку, значит, не вся их сегодняшняя близость была наведенным мороком.
Она подошла к полке и достала симпатичный томик в белой суперобложке:
— Вот, у меня один экземпляр остался. Тираж несерьёзный, маленькое издательство, зато постарались и сделали красиво.
— Спасибо, дорогая, прочитаю и верну. Мне правда хочется узнать тебя лучше.
— Ох, обменяться первыми книжками — это почти так же интимно, как показать друг другу трусики.
— Извини, тогда я приехала сюда без трусов. Они рассмеялись, и Ольга ушла к себе.
Она думала, что сразу заснёт, но не смогла: стоило закрыть глаза, как под веками начинала полыхать и вертеться красная карусель, пришлось включить ночник и взять Катину книжку. Она называлась «Семь влюблённых кошек», но речь там шла не о животных, а об одной большой семье, которую возглавляла старуха, жесткой рукой управляющая своей младшей незамужней сестрой, несчастливыми дочерьми, внучками и всеми, кто неосторожно окажется поблизости. Это был женский мир, пропитанный обидами, самодурством, истероидной любовью — и глубочайшим животным взаимопониманием. Клубок кошек, вопящих, царапающихся, вылизывающих друг друга, не отличающих своих котят от чужих. Мужчины никогда не были для них целью и смыслом, а только средством.
Ольга не заметила, как прочитала треть, и оторвалась, только когда жажда погнала за водой. Всё-таки чай продолжал что-то делать с телом и сознанием, слова обретали плоть, но будто бы за её счёт — иссушая её, Ольгу. Она осознавала, что лучше бы перестать, но не могла оторваться, поэтому, напившись, снова взяла книгу. Из-под суперобложки выпал листок, Ольга подобрала его, свесившись с кровати, взглянула. Это была фотография, распечатанная на принтере, в не слишком хорошем разрешении — примерно как та, с которой Катя встречала её на вокзале.
Минуту или две смотрела, перевернула, прочитала надпись на обороте. Потом дотянулась до стола и очень осторожно положила фото на краешек, изображением вниз. Выключила свет, укрылась с головой одеялом и ещё для верности зажмурилась. Показалось, что у неё не одна пара век, а несколько, и она будто шторы опускала, закрывая одну пару за другой — плотней, ещё плотней, чтобы отсечь свет, разгорающийся снаружи, чтобы он не встретился с огнём внутри её головы и вместе они не взорвали рассудок к чертям собачьим.
На фото щурился некрасивый блондин с нервным ртом, показывающий неровные зубы в широкой улыбке. Он походил на Алёшу, а телефон на обороте совпадал с его телефоном, но Ольга очень сильно не хотела, чтобы это был его номер и чтобы лицо было — его, так сильно не хотела, что всё-таки заснула, прежде чем два сияния наконец-то сошлись.
Итак, женщина скверна по своей природе, так как она скорее сомневается и скорее отрицает веру, а это образует основу для занятий чародейством. Что касается другой силы души — воли, то скажем о женщине следующее: когда она ненавидит того, кого перед тем любила, то она бесится от гнева и нетерпимости. Такая женщина похожа на бушующее море.
По природе женщина лжива. Она лжива и в разговоре. Она жалит и ласкает в одно и то же время. Поэтому ее голос сравнивается с голосом сирен, привлекающих путников своими сладкими мелодиями и затем убивающих их. Они убивают, т. к. опустошают денежные мешки, крадут силу и заставляют презирать Всевышнего.
Проснулась, задыхаясь, вся мокрая от пота — ещё бы, под одеялом-то дышать нечем. Откинула его, жадно вдохнула и захлебнулась прохладным воздухом, почувствовала, будто по комнате прошел сквозняк, но это, скорее, отразился контраст с пододеяльной духотой. Нащупала кнопку ночника и тут же бросила опасливый взгляд на стол. Самая большая надежда сбылась: фотографии не было. На полу тоже. Значит, приснилось. Точнее, привиделось, проклятый чай невыносимо коварен, и всякий раз, когда надеялась, что уже отпустило, он возвращался новым витком галлюцинаций. Сейчас Ольга готова была поклясться, что у неё абсолютно ясная голова. Вот только не могла отделаться от ощущения, что за мгновение до её пробуждения в комнате кто-то был. Кто-то, пахнувший виноградом, кто-то, хватившийся улики.
«Не-е-ет». Опять погасила лампу, но без ужаса, просто легла на спину и, глядя в тёмный потолок, начала распутывать кружево, нитку за ниткой, отделяя бред от реальности, факты от домыслов. Рассудок будто обрадовался и сделался сияющим, как кристалл на Катином столе, — тот отражал множество предметов, которые в действительности находились в разных местах, но в его гранях оказывались рядышком, рождая новые сочетания и смыслы. Лиловое пятнышко легло рядом с белым, свеча озарила самый тёмный угол, высветив стакан и пепельницу, да… Ольге показалось, что проваливается в свой разум, как в кристалл, и она ухватилась за самое простое и бытовое. В Катиной книге, которую читала вечером, описывалась «кошачья» драчка — девчонки, собираясь на школьную дискотеку, не поделили брошку-бабочку, и одна из них от ярости швырнула в кузину чернёную бронзовую пепельницу, украшенную литыми фигурками собаки и крысы. Рассекла бровь, но дело не в этом. Ольга тогда мимоходом отметила редкую вещицу, виденную в курительной комнате — она и сама имела привычку стаскивать в текст всё, что попадалось на глаза. Но сейчас сообразила — первая Катина книга вышла в прошлом году, а в Ордене она, говорит, с весны.
Ох, девочка-девочка, зелёная виноградина, горячая птица.
Птица. Вспорхнула, тронула крылом щёку, сказала дьюу-дьюу.
«Нет, ну какая штука, а?.. Чай, уходи!» — Ольга, устав тревожиться за себя, засмеялась и тряхнула головой, но птица не исчезала. Оживший Жакоб кружил по комнате, пах влажными перьями и травой, раз воплощаться не собирался. Наоборот, подлетел и нахально щипнул её клювом — да не спишь ты, дура! Вроде как даже потянул одеяло, требуя, чтобы вылезла из постели.
Запас паники на сегодня действительно был исчерпан, поэтому Ольга спокойно начала одеваться под пристальным взглядом птицы, усевшейся на резную створку шкафа.
Они покинули комнату одновременно, но не вместе — Ольга, естественно, через дверь, а сычик — через вентиляционное отверстие, но в коридоре встретились, он полетел далеко впереди, она пошла следом, стараясь не терять его из виду. Поплутав по закоулкам, Ольга остановилась около кабинета Рудиной, где Жакоб дожидался её, поклёвывая огромный фикус. Но, взлетев, он устремился к другой двери, напротив.
Ольга постучала, услышала долгое «да-а-а» и заглянула. Первым делом увидела сияющий монитор, на котором только что схлопнулось окошко с пасьянсом и появился рабочий стол без картинки, по серому полю шла красная надпись «Arbeit macht frei», местами перекрываемая вордовскими файлами. За компьютером, спиной ко входу, сидела женщина.
— Вызывали, мадам?
Женщина оттолкнулась ногой от стола, крутнулась в кресле на колёсиках и сразу очутилась посреди комнаты, лицом к ней.
— Не то чтобы я вызывала, но если Жакоб решил, так тому и быть. Обычно я не веду здесь важных разговоров, но кандидаткам нечего делать на нижних уровнях, поэтому пойдём на компромисс: разговор будет не очень серьёзным, но достаточно лю-бо-пыт-ным.
Она откинула назад распущенные волосы, и Ольга вскрикнула — мёртвый Жакоб сидел на своём месте.
— Девочка моя, вот уж не ожидала от вас такой… простоты.
На правое плечо опустился вполне живой сычик и просвистел своё дьюу-дьюу.
— Это — Жакоб Второй, это — Жакоб Третий. А мертвецов я пока оживлять не научилась.
