— Лиза-Лиза, — пробормотала Елена, и Ольга содрогнулась, потому что она повторила это имя совсем не так, как повторяла её, — с укором и даже лёгкой угрозой, — а с глубочайшей печалью. — Похоже, я сделала большую ошибку.
Ольга поняла, что это было сказано не ей. Пора уходить.
— Что ж, прощайте, Елена, спасибо за беседу.
— И вам спасибо, хороших снов, Оля. — Она оставила без внимания кокетливо-решительное «прощайте».
Дама А спускалась в узком зеркальном лифте, с красным ковриком на полу, рассматривала своё невесёлое отражение и привычно отсчитывала секунды: десять, двадцать, сорок, шестьдесят. Глубоко, очень глубоко. Как хорошо, что её не пугают эти катакомбы. Клаустрофоб может достичь в Ордене высокого положения, но никогда не поднимется на самый верх — именно потому, что не способен опуститься вниз и комфортно там себя чувствовать. Не зря говорят, что для успеха, помимо трудолюбия и таланта, необходим серьёзный процент везения. Оказаться в нужном месте в нужное время, да ещё обладать каким-то пустяковым качеством или, наоборот, не иметь мелкого недостатка, который помешает чему-то важному.
Жакоб Третий не очень любил подземелье, но мужественно сопровождал свою госпожу. Они проследовали в кабинет, нарочито огромный, чтобы избежать даже намёка на давление толщи грунта над головой.
Дама А поклонилась портретам Основательниц, погладила герму Сапфо — настоящую, в отличие от копий, что хранились наверху — и в гостиной для девочек, и в Капитолийском музее. Пробежала пальцем по корешкам бесценных первоизданий, надеясь почерпнуть силу, необходимую для предстоящей встречи.
Что ж, тянуть больше нельзя. По внутренней связи вызвала даму В и стала ждать.
Та прибыла минут через десять — добираться до грузового лифта было чуть дольше, чем до пассажирского, но дама В пользовалась только им, чтобы хоть как-то облегчить своё пребывание в замкнутом пространстве — он раза в три шире, хотя и без зеркал, и обшит обычными пробковыми панелями.
Дама А не стала садиться за свой величественный стол, выбрала покойное низкое кресло, гостью усадила напротив, лицом к светильнику.
— Спасибо, сестра, что скоро откликнулись на моё приглашение, несмотря на поздний час. Я приготовила кофе, чтобы мы не заснули. Правда, не подумала, выбрала маленькую джезву, ну да ничего, всегда можно повторить.
Неторопливо побеседовали о последних событиях, попивая пряный кофе, потом хозяйка отлучилась ненадолго, чтобы сварить ещё. Дама В уже ощутила некоторое беспокойство, а главный разговор ещё предстоял. Она доверяла сестре, но всё- таки тревожилась.
Наконец та вернулась с новой туркой, побольше, разлила содержимое по чашкам.
Дама В поторопилась попробовать, обожглась и закашлялась.
— Не спешите так, пусть остынет. Я сегодня виделась с Ольгой. Боюсь, мы допустили оплошность.
Гостья кивнула и отставила чашку.
— Наша малышка совершила ряд ошибок. Это её первое задание, она не справилась.
— Не только малышка, не только… Да вы пейте, пейте.
Дама В покорно глотнула и снова поперхнулась.
— Помнится, наши тесты выявили самую низкую совместимость за всю историю Ордена — девяносто один процент за то, что девочка нам подойдёт. До этого похожий результат был только у одной кандидатки, остальные показывали девяносто шесть — девяносто семь.
— Да, но той кандидаткой были вы, сестра. Я сочла это хорошим знаком. Опираться можно лишь на то, что оказывает сопротивление… — Она разом охрипла, от ожога или от волнения.
— Разумеется. Я не упрекаю. Но вы как-то стали сдавать в последнее время. Зачем-то наговорили кандидатке лишнего о лабиринте… Так увлеклись имиджем маразматической старушки, что я начала всерьёз опасаться за вас. — Она улыбнулась, смягчая слова, и собеседница машинально оскалила в ответ мелкие фарфоровые зубы, но сердце её заколотилось и толкнулось к горлу. Она прижала руку к груди.
— Что, кофе крепковат? Простите, не рассчитала. Скоро отпущу. Но скажите, Лиза, — дама А впервые за весь разговор… да что там — впервые за все годы их общения, назвала её так здесь, в подземелье, где царила суровая дисциплина, — что у вас на душе? Вижу, вы беспокоитесь.
— Я… мне… — на неё вдруг накатила идиотская храбрость, — хочу спросить то же, что и эта дурочка сегодня. Да, случайно услышала, извините, на мгновение показалось, что вы увидели в ней преемницу для… в общем, показалось. Так вот, мы все должны время от времени задавать себе эти вопросы. Зачем нужен Орден?
— Чтобы собирать, передавать и охранять знания.
— Но знания наши, секреты, усилия — для чего?
— Мы хотим сделать мир лучше.
— Магия существует? — Да.
— Но почему же сегодня вы не сказали ей?
— Что?
— Правду.
— Лиза-Лиза. Повторюсь: что вас беспокоит?
— Я вижу наши финансовые документы. Доходы растут, тиражи высоки, как никогда, но почему страна, избранная пристанищем, стремительно катится в пропасть? Сначала развалилась на куски, теперь и части её рушатся. Либо мы действуем неправильно, либо усилия Ордена вообще ничего не стоят. Мы слишком озабочены собственными целями, главный жупел — утечка информации. «Ах, наши тайны, ах, не дай бог намекнуть на сакральное в беседе с непосвященным!» Мы похожи на человека, который тщится донести стакан воды, не расплескав, в то время как вокруг нарастает землетрясение.
— Вы мыслите категориями однодневки, которая, увидев закат, воображает, что мир погибает. Как наследник мшелоимца, что поселился в доме, набитом хламом, и не желает ничего выбрасывать, предпочитаете задыхаться, задыхаться, пока горы мусора не погребут вас. Нужно расчистить эту землю, прежде чем строить новое общество.
Дама В почувствовала, что ей не хватает воздуха, но сестра заметила её тревогу и сбавила напор:
— Успокойтесь, Лиза. Ещё не сейчас, не при нашей с вами жизни, но победа близка. Мы в нескольких шагах от власти, не только тайной, но и открытой. Что же до секретов и стакана воды… Нет, мы похож и на того, кто несёт зажженную свечу по дну пустого бассейна[6] Святой Екатерины. Только бассейн этот бесконечен, по крайней мере не на единственную жизнь, и человек борется с ветром вечности, с собственными трясущимися руками и даже со своим — живым — человеческим — дыханием. Кроме сбережения пламени, одно только важно: когда остановится его сердце, свечу примет другой. И огромная воля требуется, не только чтобы нести и охранять, но и чтобы вовремя отдать, разжать хватку и уступить миссию следующему, тому, кто сильней. Не погубить дело слабостью. А вы устали, очень устали, Лиза. Я отпущу вас, скоро. Будет маленький низкий домик, и сад, и сколько угодно свободного времени. Идите. И помните…
Дама В, уже направившаяся к выходу, обернулась.
— Помните: «Два врага есть у женщины, два врага — время и правда. Я обманываю и смеюсь над ними, но только до тех пор, пока не ослабею».
Когда за ней закрылась дверь, дама подошла к портрету Джейн Остин и с усилием сдвинула его. За ним обнаружился пульт. Она поколдовала над кнопками, потом передвинула Основательницу на место.
— Лиза-Лиза, — шёпот её отозвался смертной тоской, так что Жакоб, смирно сидевший на одной из рам, забеспокоился и жалобно засвистел — дьюу, дьюу.
Рудина брела, держась за стену, ей хотелось как можно скорей подняться наверх, но сердце совсем обезумело, и тяжелое тело дрожало каждой клеточкой.
Вызвала лифт, но кабина, оставленная ею на этом уровне, поехала откуда-то сверху, и каждое мгновение задержки усиливало панику. Наконец двери раздвинулись, Рудина вошла и поскорее нажала нужную цифру. Забилась в самый угол, чтобы перед лицом остался максимум свободного пространства — ей достаточно близко увидеть стену, чтобы начать задыхаться. Медленно начала обратный отсчёт, стараясь не частить:
— Шесть-де-сят, пятьдесят девять, пятьдесят восемь…
Клаустрофобию она приобрела в юности, довольно невинным образом. Жарким, сказочно далёким студенческим летом отправилась с однокурсниками в пеший поход по Крыму. Рюкзаки, костры, гитары — тогда это казалось настоящей романтикой. Экипированы были кое-как, но Лизе от дядюшки-геолога достался и спальник, и крошечная палатка, пожалуй, меньше, чем одноместная — узкая, будто чехол от лодки.
Где-то в районе Симеиза к ним присоединилась Лялька — крупная широкоплечая девушка, смешливая, кудрявая и ласковая, хотя габариты подразумевали некоторую грубоватость. Но Лялька была томная, как корова, любила обниматься со всеми без разбора, укладывала тяжелую голову девочкам на колени, загребала их большими загорелыми руками, покрытыми густым персиковым пушком. Больше молчала, вздыхала, чисто пахла здоровым животным и морем. К вечеру выяснилось, что нет у неё даже спальника, и чуть захмелевшая от дешевого сладкого вина Лиза пригласила сиротку к себе переночевать.
