— Гады вы и есть! Совсем нюх потеряли! Смотрите — мыло в бане уроните, поднимать не спешите! На хуй вас оденут, не успеет вам Худой ваш помочь. Суки. За своё будущее нихуя не думаете. Как будто в последний раз сидите.
— А ты думал мы по жизни двинем? Конечно в последний раз, мы потом учится пойдём на вечерний. Давай основания за гадов.
— Кому основания — вам? Шушера мусорская, хуесосы штабные, вот между ног основание висит. Не расчувствуйтесь. В зоне воровской ход. Не путайте нахуй движений. За козлиные прокладки ваши спросим отдельно, не всю жизнь за погонами будете тариться. Менты домой уходят, а мужики здесь всегда. Не боитесь? Молчите? вот то-то!
А пока — чтоб все правильно было с братвой. И пайки в столовой — полные.
— А сам на пайку чо не сядешь? Не канает?
Бибик играет в борца за справедливость. За это Андрей молча и быстро пинает его в пах: «На! вот тебе канает, вот тебе основание, мануфта ты обвафленая».
Бибиков сгибается в три погибели. Он не боец ведь совсем, Бибигон наш.
Олежка быстро вырывает из голенища заточку.
— Чо фраерила припудренный, ногами тут машешь, ща шашлык «воровской» из тебя нахуеверчу. Иди, иди сюда, Андрюша!
— Эй, эй, угомонитесь, друзья, все в норме, все друг друга поняли. Все.
Все. Расход.
Я выполняю функцию миротворческих сил. Все в комнате знают о моем смертельном оружии — телефоне с добавочным Худого. Санкции нас колбасить у блатных нет, а то явились бы вдесятером.
Во времена СССР большинство улиц в Ташкенте имело мало относящееся к Узбекистану названия. Например, одна из самых больших центральных улиц была улицей Шота Руставели. Я бы очень удивился, узнав, что «Витязя в тигровой шкуре» прочло у нас более трёх человек на всю республику. Да и те, наверное, уже умерли или переехали в какую-нибудь кайфовую Хайфу.
Так же не понятно, какое отношение к Туркестану имел гетман Богдан Хмельницкий. Хотя, если копнуть, главная площадь православнейшего Киева называется узбекским словом «майдан», что в переводе — «площадь». Родные слова, знакомые всем с детства.
Если ехать по Богдана Хмельницкого в сторону ташкентского международного аэропорта, там под мостом есть одна шашлычная — ну просто чудо, какая славная. Свеженько, чистенько всегда. Журчит вода какого-то ручейка. Старые чинары вокруг, помнящие ещё чекистов в кожаных куртках, и сейчас устало и неодобрительно покачивающие кронами на очередной новый образец ментовской униформы. И от растущего количества ментов на квадратный метр.
Много повидали чинары, их трудно удивить. Они не станут кряхтеть и удивляться, даже в тот день, когда их всех, как одну срежут по всему городу. Больно красивый выходит из вековой древесины пол. Новым «узбекским» нравится паркет из столетней чинары.
Шашлычная называется Шахсарай. Шах это «царь», а сарай это «дворец». Представите уровень стандартов народа, который называет дворец «сараем».
Шашлычная «царский сарай» — по-моему, звучит оптимально, скромнее, но в тему. Первое слово возьмём из русского, второе оставим узбекским. Вот такие культурные референции. Мы растём на «Сказке о попе и работнике его Балде». Но растём в Узбекистане. Поэтому хоть и считаем себя русскими до мозга костей, легко забираемся с ногами на восточный топчан в чайхане и заказываем шашлык из печени молодого барашка.
Тем, кто так и не оценил каламбур мой про царский сарай, скажу — «Зимний дворец» переводится на узбекский апокалиптическим «Кишки Сарай».
Здесь, в царском сарае, все ещё очень обходительно обращаются с урусами, не так, как в некоторых других местах, где уже морду воротят от империалистов. Проснулась гордость народная. Чтобы узнать, чем эта гордость кончится через десяток лет — пойдите, спросите своего дворника.
Подсадил я Веронику на свежий шашлычок из не прожаренной печёночки ягнячьей. С кровью. Энергия в чистом виде. А вкуснотища! А ещё нос воротила по началу. Холестерин! А он вкусный этот холестерин, а и значит пользительный, говорю вам как практикующий врач.
Узбеки умеют готовить, с этим не поспоришь. Но кухарка не должна управлять государством, это мы тоже с вами хорошо знаем. Слишком хорошо. В таком государстве быстро заводятся крысы со стальными зубами.
А вот не повезло нам в тот вечер. Ох, как не повезло. Закрыта шашлычная «Царский Сарай» оказалась. Роковое стечение обстоятельств. Скверный анекдот.
Пришлось ехать в Старый город, ташкентский Гарлем. Надо бы вам признаться, что пока наша империя была в силе, узбеков в «моём Ташкенте» как бы почти не было. Большая часть Ташкента была заселена русскими и теми, кто считал русский родным языком. Настоящие узбеки компактно проживали на другой части, которая называлась «старый город». Ещё о существовании узбеков где-то рядом, напоминали редкие, но обязательные уроки «Узбек тили» — узбекского языка, на которых мы дружно, всем классом, издевались над акцентом учительницы-узбечки.
Шашлычку нам приспичило сильно. И острых ощущений тоже.
Вот и рванули в старый город в это неспокойное уже время.
Чуяло моё многоопытное сердечко беду, и так протестовало против этой затеи. Но ведь Вероничке-то не скажешь, ещё подумает, что я трус, и не будет предела тогда ею разочарованию.
Очень боюсь повредить своему имиджу и, как говорят бабы «всё испортить», в наших наполненных сладким совершенством одновременных оргазмов отношениях.
Место называется Чиготай — Дарбаза. Не знаю, как переводится. Таких глубин в узбекском я ещё не достиг. Хотя дарбаза — это вроде ворота. Ворота в ад.
Совсем не похоже, что ты вроде в Советском Союзе. Бывшем.
Глиняные толстые заборы, жирные мухи, одетые в лохмотья дети.
Афганистан какой-то. В голову сразу приходит песня ветеранов недавней афганского войны:
Шумит душман в Пули-Хумри и около Герата,
Его громят, черт побери, афганские солдаты.
И в Кандагаре, и в Газни, в Баграме и в Кабуле
Афганской армии сыны, ну так и прут под пули.
А контингент наш небольшой — навряд ли больше взвода —
Границу пересёк, и вот — любуется природой
Когда услышите сейчас разговоры, будто бессмысленная была та война, как Вьетнам, улыбнитесь и представите, что границы какогонибудь талибанского калифата проходили бы сейчас в аккурат под русским городом Оренбург. Та война защитила южные рубежи Родины. Та война проходила всего в нескольких сотнях километров от нас, так что, нам, русским чуркам, виднее.
Ну, хотя выглядит здесь всё как в осаждённом моджахедами Баграме, шашлык на Чиготай-дарбазе центровой. Шесть звёзд. В мире трудно сыскать вкусней. Не могу без слёз вспоминать.
Его жарят прямо в частных домах и продают во дворе. Узбекский дворик — это крепость окружённая высокими глинобитными заборами. За ними на Чигатае крепнет новый класс мелких лавочников.
Если бы узбекам дали хоть глоток свободной инициативы за всю историю их недолгой независимости, они отгрохали бы образцовый капитализм. Менеджмент и маркетинг у них в генах.
Публика в таких местах просто совсем ни похожа на тех, кто любит тишину библиотек. Этот контингент не убить даже палёной водкой, которую они гложат прямо из чайных пиал.
Мне мыши библиотечные как то ближе, я сам книжный червь. Поэтому в таких местах страшно немного. Время от времени прижимаю левую руку к корпусу — прошу успокоения у стального Вальтера.
Он отвечает приятной тяжестью.
Сидим, ждём, когда поджарят и подадут, со свежими лепешками, луком, узбекским салатом «ачук-чучук», и не заявленном в меню роем жужжащих мух.
А вот на ту вон пару джигитов через два столика, я давно внимание обратил. Почти сразу как вошли во дворик шашлычной. Из-за Вероникиной внешности мне вечно приходится крутить башкой во все стороны, как это делают профессиональные телохранители, стерегу мою киску. Играюсь. Знаете, президента Рейгана подстрелили не в мою смену.
Объект прямо на «двенадцать часов». Всем готовность номер один.
Подозрительных — двое. Один сидит к нам спиной. Второй, рыжий с веснушками, узбек-альбинос, редкий выродок, смотрит, не отрываясь на Веронику. Раздевает её наглыми, тупыми глазами верблюда.
Ладно, сука, пускай себе слюни, такое ты не скоро снова увидишь.
«Только сиди смирно и кушай, дарагой, кушай!» — молю его про себя.
Очевидно, от этих попыток мягкого гипноза, моё лицо приобретает вид «лох в панике». Испуганный ястреб.
Альбинос медленно вытирает пасть углом скатерти с пятнами в стиле «брачная заря некрофила», и походкой «я ябу алибабу», подплывает к нашему столику.
Он явно вкладывает всю свою мужскую харизму в следующую настоятельную просьбу: «Э, сестрамджан, пайдем пместе пасидим-гаварим, атдыхаем, ды!» Его лицо тепло озаряется улыбкой когда-то принёсшей сталинскую премию актёру из фильма «Свинарка и пастух».
