– А где твоя хорошая джинсовая куртка? – спросила Конни, едва он перешагнул порог дома. Слово «хорошая» применительно к этому предмету одежды было употреблено ею впервые.
– Я обменялся.
– Что?
– Только на один день.
Конни щелкнула ногтем по бахроме на потертом рукаве куртки.
– Да уж, – хмыкнула она, – обмен не бог весть.
Глава 19. Редстонские шизики
Посреди ночи Сэм пробудился от прикосновения руки, закрывшей его рот. Ледяная дрожь передалась ему от тела Зубной Феи, пробежав волной от головы до пят. Фея была полностью обнажена. Ее одежда беспорядочной кучей лежала на полу, а кожа посинела от холода и казалась заиндевевшей. Убедившись, что он уже очнулся и не вскрикнет от неожиданности, она ослабила хватку, но руку не убрала, водя пальцами по его губам. Сами пальцы были белыми, изящными и тонкими, но под ногти набилась земля или кое-что похуже – он не хотел думать, что именно. В целом ощущение было не из приятных. Как будто разгадав его мысли, фея бессовестно усугубила ситуацию – ее пальцы проникли в рот Сэма, медленно и любовно перемещаясь от зуба к зубу и легонько царапая ногтями десны.
– Я знаю, что ты сделал, – прошептала она. – Там, в лесу. Я знаю.
– Это была ты, – сказал Сэм настолько внятно, насколько ему позволяло наличие во рту чужих пальцев. – Это сделала ты.
Она оставила в покое рот Сэма и сильно сдавила рукой его щеки.
– Ну уж нет! Без тебя я бы этого не сделала. Мы были соучастниками. Имей это в виду. И если ты меня подставишь, я тут же подставлю тебя. Мне достаточно лишь сказать пару слов кому надо о том, что ты сделал с тем несчастным скаутом.
Она скользнула под простыни и прижалась к нему холодным и гладким телом, из-за чего по коже Сэма пробежали мурашки. Все еще сжимая его щеки, фея легла сверху и провела свободной рукой по его груди и животу, одновременно впиваясь поцелуем в губы. Сэм чувствовал прикосновение заостренных зубов, когда она глубоко забралась ему в рот языком, скользким и извивающимся, как живая рыба. Затем она приподнялась и отпустила его лицо.
– Держись подальше от этой сучки.
– Ты о ком? – спросил Сэм. – Об Алисе?
– Дрянная сучка.
– Тебя послушать, так все вокруг дрянные. И о Скелтоне ты говорила то же самое. Ты обо всех так говоришь.
– Она причинит тебе боль, Сэм, вот увидишь. Разве тебе недостаточно меня? – Она нашарила рукой его член.
– Но ты ненастоящая.
Зубная Фея подскочила, как на пружинах, оставив в покое пенис и снова протянув руку к лицу Сэма. Он успел отвернуться, спасая глаза, и острые ногти прошлись по его нижней челюсти, содрав тонкую полоску кожи.
А она уже выскочила из постели и быстро натягивала одежду, брызгая слюной от ярости.
– Я знаю, что ты сделал! Знаю! И всегда могу на тебя донести!
Сэм потрогал свою исцарапанную челюсть.
– Я тебе подкину подарочек, – прошипела фея. – Будет что показать психиатру.
С этими словами она выскочила в окно.
Сэм проснулся рано утром, поспешно оделся и в кожаной куртке выскользнул из дома до того, как поднялись родители. Таким образом он ушел от расспросов о происхождении трехдюймовой ссадины на его лице. Не хотелось также лишний раз привлекать внимание к чужой куртке.
После ночного заморозка трава, ветви деревьев и тротуар покрылись инеем, но бледное солнце уже взошло и начало свою дневную работу по распусканию морозных кружев. Этой ночью Сэма преследовал повторяющийся сон, в котором то открывалось, то закрывалось окно спальни, и в моменты открытия он слышал взывающий к нему из неведомых далей жуткий, нечеловеческий голос. Остатки сна еще цеплялись за его сознание, как клочья серпантина, попадающиеся здесь и там наутро после не слишком удачной вечеринки. Он сунул руки в карманы Алисиной куртки, уныло глядя на изморозь и думая, чем себя занять в ближайшие часы.
На дне карманов завалялся всякий мусор. Из одного Сэм выгреб крошки табака и овсяных хлопьев, использованный билет в кино и скомканный кусочек золотистой фольги. Развернув фольгу, он прочел на ней одно слово курсивом: «Gossamer». Он стряхнул все это с ладони на землю и проверил содержимое другого кармана. Там обнаружились мелкие обрывки какого-то письма; их было слишком мало, чтобы восстановить письмо целиком, но отдельные слова можно было разобрать. Эти клочки он сунул обратно в карман и решил прогуляться до бриджвудского газетного киоска, расположенного в полутора милях от его дома.
Он собирался купить сигарет, чтобы при случае можно было достать пачку и предложить курево Алисе так, будто для него это обычное дело. Разумеется, сигареты продавались и в других магазинах, гораздо ближе к дому, но тогда об этой покупке наверняка узнала бы его мама. Как однажды заметил Терри, родители тинейджеров, в особенности матери, имеют привычку с визгом пилить своих чад за любые их действия, исключая разве только стояние молча по стойке «смирно». Ободранные или неначищенные ботинки, к примеру, тянули на «малый визг». Обменявшись на время с кем-нибудь курткой, ты рисковал нарваться на «визг средней силы», ну а погром в спорткомплексе уже гарантировал «супервизг». Под ту же категорию «супервизга» подпадало и курение в возрасте двенадцати лет. Что до жестоких убийств своих товарищей-бойскаутов, то подобные вещи находились уже вне пределов «визговой шкалы».
Во избежание домашнего скандала Сэм и забрался так далеко от дома и теперь стоял в очереди к прилавку позади благоухающей парфюмерией молодой женщины, также покупавшей сигареты. Отворачиваясь от прилавка, она наткнулась на мальчика, от неожиданности уронила только что приобретенную пачку и вскрикнула: «Сэм!»
Он не сразу узнал эту женщину с зачесанными назад волосами и болтающимся на груди кулоном, в мини-юбке и сапогах выше колен, притягивающих внимание к полоскам открытой кожи между их верхом и краем юбки.
– Линда!
– Ты меня здесь не видел! – быстро шепнула она.
– А я думал, ты сегодня на каком-то параде. Линда покраснела.
– Ты меня не видел! – повторила она. – Обещай!
Не дожидаясь ответа, она взяла свои сигареты, выскочила на улицу и погрузилась в ожидавший ее черный «остин»-малолитражку. Сэм смотрел ей вслед через окно магазинчика, наполовину закрытое фигурными макетами из картона. Водитель «остина» был ему незнаком, но он успел разглядеть скаутскую форму Линды, аккуратно сложенную на заднем сиденье.
– Пачку «Крейвен-Эй» с фильтром, – сказал он продавцу, когда машина отъехала, оставляя за собой шлейф выхлопных газов.
– Это для твоего отца?
– Да. И еще коробок спичек.
Что затеяла Линда? У Сэма было достаточно времени, чтобы поразмыслить над этим вопросом, пока он преодолевал обратные полторы мили. Разве она не должна была этим утром возглавлять своих Сорок пятых на Параде Содружества в Ковентри и потом присутствовать на торжественной службе в соборе? Он вспомнил, как Линда провожала его с друзьями до школы в своих белых кружевных перчатках, а потом – также в белых перчатках – водила их в церковь и на сборы скаутов. Тогда с ней все было ясно, но сейчас он ее не понимал.
Дорога между Бриджвудом и Редстоном проходила мимо церкви Святого Павла, из ворот которой навстречу Сэму потянулись прихожане – только что закончилась утренняя служба. Сэм увидел мистера Филлипса, некогда наставлявшего их на праведный путь в воскресной школе. Пожав руку последнему из своей паствы, он вернулся в церковь и закрыл за собой дверь. Сэм вспомнил давешний сон и подумал о трупе Тули, разлагающемся в дупле посреди леса. Всякий раз, как он вспоминал о Тули, ему представлялись вороны, клюющие его глаза, или лисицы, обгладывающие мясистые ляжки покойного скаута. Как будто подгоняемый этими мыслями, он свернул с дороги и вошел в ворота.
– Сэм! Как поживаешь? Не сразу тебя узнал в этом парне с Дикого Запада.
То был Филлипс, вышедший из-за угла церковного здания, которое он, видимо, покинул через боковую дверь. «Дико-Западная» ассоциация, как догадался Сэм, была вызвана бахромой на его кожаной куртке.
– Здравствуйте, мистер Филлипс.
– Ты кого-нибудь ищешь?
– Да. То есть нет. Я только…
Филлипс терпеливо ждал завершения фразы, но, не дождавшись, спросил:
– Я полагаю, ты вряд ли искал меня?
– Нет, я…
Филлипс улыбнулся, но пересекавшие лоб морщины показывали, что он несколько озадачен. Он попробовал помочь Сэму, втянув его в разговор.
– А как твои шкодливые приятели? Я о Терри и Клайве. Всё безобразничают?
– Извините нас за тот день.
– О каком дне ты говоришь?
– Я затем и пришел, чтобы сказать. В тот день мы вели себя как идиоты. Как полные идиоты.
Филлипс уставился в пространство, припоминая.
– Какой именно день?
