- Дьявол! - Александр стукнул по рулю. Как же все-таки хотелось набить морду! И именно за Веру. За женщину, которая не достойна... или все же достойна?
Поправив прическу и рассчитав до мелочей все свои дальнейшие шаги, барон тронул машину.
Улица Греческая бурлила. Мало того, что довольно большое количество газетных редакций базировалось именно здесь - вблизи к издательским мощностям, а проще говоря, поближе к типографиям, так и еще подлитое в скандал масло оживило публику.
Вход в дом номер четырнадцать уже сторожили полицейские. Александра не пустили и ему пришлось ждать на улице. Сидя в машине и дожидаясь появления исправника, барон, неожиданно даже для себя самого, закурил сигару. То ли пары никотина застили глаза, то ли гнев по дороге не вполне выветрился, но Фальц-Фейн не замечал вокруг себя ничего: ни усилившегося внимания репортеров, ни недовольного сопения одного из городовых, бурчащего себе под нос, что появление барона в непосредственной близости к скандальному учреждению делает только хуже, как ему - барону, так и исправнику.
- Александр Эдуардович, - раздалось совсем близко, - не ожидал вас здесь...
Фальц-Фейн обернулся, чтобы узреть совершенно несвойственное полицейскому с большим опытом работы обеспокоенное выражение лица.
- Дмитрий Дмитриевич, - начал Александр, открывая дверцу, заставляя Залесского посторониться, - я к вам приехал, чтобы...
- Барон, прошу вас, - перебил собеседника полицейский чин, - вам не следовало тут появляться. Я понимаю ваш интерес и обеспокоенность. Но своим присутствием вы лишь делаете хуже.
Александр замер, так и не отпустив дверцу машины.
- Прошу вас, езжайте в городскую управу. Я буду там через четверть часа. Там и поговорим.
Барон коротко кивнул, сел в машину и укатил в указанном направлении. Сам же исправник, как и обещал, последовал за фабрикантом ровно через четверть часа. Двое в форме так и остались немыми стражами у главного входа в редакцию.
Женевьеф понадобилось полтора часа на переодевание. Сначала Вера дергалась, злилась. А потом успокоилась, расслабилась и посветила свободное время общению с гостеприимной и довольно говорливой птицей - белым попугаем - символом салонов Женевьеф.
Удивив в очередной раз компаньонку, Вера переоделась в рекордно короткие сроки, и к обеденному времени обе девушки уже выходили из брички у главного входа дома номер четырнадцать по улице Греческой.
- Ты понимаешь, Вера, это ведь реклама для меня, - оправдывалась Женевьеф.
Сблизившись на почве решения общей проблемы и восстав против общего врага - несправедливости, компаньонки перешли в личном общении на "ты".
- Я же планирую открывать фотографический салон - мы там уже были, - Вера вспомнила небольшое помещение с молчаливыми работниками на лесах, - и эта публикация с карикатурой на меня летающую - это замечательная реклама. Вот подумай: чтобы поймать момент вашей настоящей жизни, следует обратить свой взор на фотографический салон Женевьеф. И без всяких там "госпожа" или "мадмуазель".
Похоже, чтобы скрыть свой собственный мандраж, француженка болтала без умолку. В отличие от Веры, которая поднималась на второй этаж молча, модистка заполняла собой все пустое пространство в голове Епанчиной, и последняя была подруге бескрайне благодарна.
По лестнице, сбивая друг друга с ног, носились посыльные, журналисты, секретари, снова посыльные. Никто не обращал внимания на гостей, все были крайне озабочены и довольно крикливы. Уточнить направление движения не представлялось возможным, посему девушки шли вдоль распахнутых дверей, читая таблички.
Замедляя шаг у очередной двери, и бредя дальше, подруги переглядывались и порою посмеивались украдкой над смешными фамилиями. А когда впереди появились пара полицейских, заподозрили, что и им самим надо именно в тот кабинет.
Двое в форме стояли у входа, не обращая внимания на окружающую их суету, презрительно посматривали на мелькающих в коридоре журналистов. Видимо, ни в грош не ценили чужой писательский труд.
В самом же кабинете обнаружились еще двое. Один бегал и суетился, второй стоял соляным столбом и молча наблюдал за чужими метаниями.
Мужчина помладше, бегающий от книжного стеллажа к письменному столу и обратно, постоянно тер нос, словно был простужен, и вполголоса отдавал приказы другому мужчине - постарше. Когда же стоящий в дверях полицейский громко кашлянул, подпрыгнули все: и Женевьеф, и Вера, и мечущийся в кабинете мужчина.
- На выход! - скомандовал страж порядка и некрасиво повернулся, заслонив широкой спиной Женевьеф весь обзор.
Модистка недовольно засопела, но тратить силы на возмущение поведением полицейского не стала - еще предстоял разговор с редактором газеты.
Кабинет руководителя беспартийной, ежедневной, литературно-общественной газеты размерами напоминал теть-машину кладовую, а оставшийся в одиночестве седовласый мужчина - короля крыс.
От подсунутого воображением сравнительного образа Епанчину передернуло. Одновременно с этим Женевьеф чихнула. Что и привлекло внимание мужчины.
- Чем обязан? - длинный нос высунулся из светлого кабинета в темный коридор. Пригласить дам в комнатушку, наверное, не позволило воспитание.
- Мы желаем выразить свое негодование...
- А вы собственно, кто? - нос снова зашевелился, как и тонкие усики над верхней губой обитателя кабинета.
Вместо ответа Вера подсунула утренний номер газеты, раскрытый на странице со скандальной статьей.
- И что? - вновь поинтересовался господин "нос".
И Веру прорвало:
- А то, достопочтенный, что этим заявлением и статьей вы нарушаете мои гражданские права, печатаете непроверенную информацию, бездоказательно очерняете человека, унижаете его достоинство. Я могу подать на вас в суд за нанесение морального вреда, душевных страданий, и потребовать материальной сатисфакции, связанной с упущенными возможностями.
- Чего? - длинный нос обзавелся парой пятикопеечных глаз.
- Вы поставили пятно на моей репутации, и теперь его можно будет смыть только кровью по закону гор! - ввернула Епанчина и только сообразила, что чрезмерное цитирование гайдаевских шедевров может сыграть плохую шутку. Однако отступать поздно. А тут еще и Женевьеф вынырнула на свет и поддакнула. Кто-кто, а француженка считать деньги умела. И очень ей приглянулась формулировка "возмещение материальных убытков, связанных с упущенными возможностями". Красиво звучит!
- Госпожа Епанчина? - проблеял крысиный король и попятился в кабинет.
Вера, почуяв победу, ринулась на таран:
- Кроме того, вы должны в следующем номере газеты напечатать опровержение.
- Да-да, будет, будет опровержение, не стоит беспокоиться. И компенсацию вам выплатят. Только, прошу вас, не нужно в суд.
Восходить на новую карьерную ступень крысиный король желал в незапятнанном мундире. То, что нынешнего редактора Силкина арестуют и задержат надолго - бывший замредактора Эпштейн не сомневался, а повесить на ставшего бывшим редактора затраты на выплату сатисфакции обиженной барышне - раз плюнуть. И волки сыты, и овцы целы, и чабану вечная память.
Разговаривать с бароном в городской управе Дмитрий Дмитриевич Залесский отказался. Сославшись на вездесущие ушные раковины, предложил переговорить на глазах у всех, но в большей безопасности - на улице.
- Такое поведение недопустимо! - возмущался Александр. - Непрофессионально, аморально... Они же испортили барышне репутацию. А ведь она - учитель! Чему может научить обвиняемый в краже? Елена Игнатьевна в шею погонит. И куда несчастной деваться?
В то время, как барон нервно шагал вдоль своей машины, измеряя расстояние тремя шагами - туда-обратно, туда-обратно - Залесский стоял молча и ждал, пока Фальц-Фейн выговорится.
- Елена Игнатьевна никогда не жаловала писак. А тем более эту обновленную версию газеты. Если Гошкевич держал своих железной рукой, то эти новенькие, похоже, специально провоцируют публику.
Виктора Ивановича барон знал. Частый гость на званых вечерах, интересный собеседник, археолог-исследователь, радеющий за историческое прошлое родного края, всесторонне образованный и энергичный человек. Такой в жизни бы не позволил себе напечатать подобный "обличительный" материал.
Наконец, Александр спустил пар, и остановился, глядя на полицейского:
- Надо срочно ехать в гимназию и спасать репутацию Веры Николаевны.
Чиновник покачал головой.
- Это будет новым витком скандала. Ведь вы даже не представлены друг другу.
Фальц-Фейн не мог не согласиться: не представлены, не знакомы, общих друзей нет, в одном обществе не присутствовали. Бог что могут подумать про молодую особу! Да и еще одно "неудобство", работающее в том же учебном заведении - красавица Маргарита...
- Одна надежда на вас, Дмитрий Дмитриевич, - тихо проговорил Александр, заискивающе глядя на губернского исправника.
