— Мужики… то есть… командиры.., такое дело. Позавчера с бабой поехали к ней на дачу. Взяли водки, то да сё (слова «водка» и «баба» — редкие фигуранты моего лексикона, посему произношу их я с ещё большей «мужицкостью» в голосе). Муж её в командировке. Ну, сами понимаете. Напились, это… ну… в общем… просыпаемся с утра. С похмелья, оба голые. А тут у неё телефон звонит. Муж. Я, говорит, вернулся раньше, узнал, что ты на даче, поехал к тебе. Вот остановился у палатки. Нам купить надо чего? А палатка-то в ста метрах от дачи…
Рыжий начинает смеяться в голос и уже передаёт мне паспорт, но, увидев, что квадратный (а то, что он старший, уже не вызывает у меня сомнений), насупившись, молчит, отдёргивает руку и листает паспорт дальше, впрочем, не переставая улыбаться.
— Ну, и че дальше было? — спрашивает квадратный.
— «Че, че»… Я одеваюсь и огородами в лес. Не с мужем же встречаться? А приехали на её машине. То есть куда идти, чтобы в Москву вернуться, я знать не знаю. Проплутал сутки по лесам да оврагам, пока не вышел к какой-то станции. Я даже не помню, как она называется. Приехала электричка, довезла до Курского вокзала. Вот и вся история.
— Ну че, отпускаем? — спрашивает рыжий. — Паспорт есть, прописка московская, ну попал мужик, бывает…
Я игриво улыбаюсь, мол, «да, попал, сами понимаете, с каждым может случится». И тут события принимают неожиданный оборот. Рассказывая подобные байки, вы рассчитываете на то, что аудитория тут же примерит на себя роль неудачливого любовника, этакого героя в шкафу, целиком фольклорного персонажа. Действительно, каждый или почти каждый бывал в такой роли, а если и не был, то не исключено, что будет. Но попадаются и те, кто был по другую сторону баррикад…
— Попал, говоришь, — злобно бросает квадратный, сплёвывая семечки, — я вот тут свою тоже поймал с одним козлом. Только он сбежать не успел, я ему морду капитально попортил. Ну и ей заодно…
— Ой… — вырывается у рыжего.
— Рожа мне твоя больно не нравится, — продолжает квадратный, — да и щетина на двухдневную не похожа. Такую щетину надо дольше растить.
— У меня, может, обмен веществ хороший, — злобно отвечаю я, — в чём проблема-то? Паспорт у меня есть, прописка тоже. В чём я виноват?
— Сейчас разберёмся. Соломатин, ну-ка дай мне паспорт его, как там его фамилия. Так… Дроздиков Антон Геннадьевич… дата рождения… проживает… Слушай, а тебя по телевизору не показывали, часом?
— Может, и показывали, — уклончиво отвечаю я, — я вообще-то журналист…
— Епта! — вырывается у квадратного, — точно!
Он делает два шага в сторону к бабке, которая торгует газетами, и говорит:
— Федоровна, ну-ка дай мне «МК» сегодняшний.
Мент берёт газету, вертит её, перелистывает, пока не натыкается на нужную заметку, которую он с торжествующим видом и зачитывает:
— «Антон Дроздиков, убитый в результате столкновения на российско-грузинской границе. Мы считаем, что вертолёты намеренно открыли огонь по журналистам, — сказал в интервью нашей газете…» Во! И рожа такая же, как на паспорте. А у тебя щетина недельная, и на паспорт ты похож, как свинья на дуб. «К любовнице он ехал…» Пошли, козёл! А ты, Соломатин, вместо того, чтобы ржать, лучше бы смотрел внимательнее.
— Да я… ну он же вроде… паспорт… это…
— «Паспорт», — передразнивает его квадратный, — щас любая падла с чужими ксивами ходит. Он тебе завтра с паспортом Путина придёт, че, тоже отпустишь? Давай браслеты на него одень.
— Руки! — срывающимся, бабьим голосом заверещал рыжий. — Руки вытяни. Стоять смирно!
— Ребят, это недоразумение… Я Дроздиков Антон Геннадьевич. Это мой паспорт, — лепечу я.
— Ага, твой. Ты воскрес, наверное. Свистит, как Троцкий, ты посмотри на него, Соломатин. Пошли в отделение, там разберёмся, кто воскресший журналист, а кто вор-карманник.
Я пытаюсь привлечь внимание общественности своими криками «произвол властей» и «вы не имеете права», но общественность в этот утренний час занята своими делами. Кто-то спешит на работу, кто-то торгует, а праздношатающиеся смотрят на нас, как на рядовой и каждодневный эпизод. Тут старший даёт мне легонько кулаком под дых, отчего у меня темнеет в глазах. Торговка газетами Федоровна говорит:
— Правильно, наподдай ему ещё. Неча документы чужие тырить да народ баламутить. А ещё и орёт «произвол», ишь, гад какой! Сам виноват, а сам орёт!
И это её «сам виноват, а сам орёт», сказанное спокойным тоном, оказалось такой демонстрацией безучастности и, я бы сказал, справедливости случившегося со мной, что я покорно поплёлся к отделению, понимая, что это и есть тот самый «VОХ рорuli»…
В отделении меня заводят в какую-то комнатку, где сидит пожилой усатый мент и разгадывает сканворд.
— Семеныч, — обращается к нему квадратный, — оформляй задержанного.
— Чего сделал? — спрашивает Семеныч.
— Документы увёл. Только вот не знал, что документы эти известного журналиста, убитого неделю назад.
— Я и есть журналист, это какое-то недоразумение! — кричу я.
— Ага, журналист. А через час выяснится, что ты бывший председатель ООН Кофи Аннан, — проявляет политическую грамотность рыжий.
— Молодец, Соломатин, — удивлённо смотрит на него квадратный, — учишься!
— Кофи Аннан, к вашему сведению, негр, — отвечаю я.
— А это никого не ебет! Это, бля, твои проблемы! — орёт рыжий истеричным голосом заученную фразу по опусканию оппонента.
— Спокойнее, спокойнее, — говорит квадратный. — Разберёмся, кто негр, а кто нет.
— Карманы освобождаем, брючный ремень и шнурки вынуть, — безучастно говорит Семеныч.
С меня снимают наручники, и я выкладываю на стол сигареты, зажигалку, кошелёк, вынимаю ремень и начинаю расшнуровывать ботинки. Семеныч тем временем исследует мой кошелёк и выкладывает на стол какие-то мятые рубли и несколько стодолларовых купюр, после чего удивлённо смотрит на квадратного.
— Вы полагаете, что у бомжа, который украл чужой паспорт, водятся такие деньги? — спрашиваю я Семеныча.
Семеныч переглядывается с квадратным и рыжим, после чего квадратный, не задумываясь, изрекает:
— Он и кошелёк ещё стырил. Ну всё, считай, приехал. Пару суток — и под суд, а потом на этап. Давно откинулся-то?
— Откуда? — удивлённо спрашиваю я.
— От верблюда. Давай в камеру его, — резюмирует квадратный.
В «обезьяннике» пахло кошачьей мочой и хлоркой. Кроме меня, на длинной скамейке примостился не то туркмен, не то узбек в мятом тёмном костюме. Он сидел, двумя руками держась за лавку, как воробей на жёрдочке, раскачивался и напевал:
В Ашхабаде, в пэрвом парке
Музыкалар играется
Разный сорта девочкалар
Туда-суда шляется.
— Здрасьте, — поздоровался я.
— Салам алейкум, — ответил узбекотуркмен.
Не зная, о чём его спросить, но понимая, что разговор как-то следует поддержать, я поинтересовался, давно ли он тут находится.
— Двои суток сижу, — ответил он и продолжил петь:
«Ммммууууууууэээдевочкалар…»
— А за что тебя? Без регистрации?
— Я документ проебаль. Командировка закончился, я у вас тут двух проститутка-лар беру, в гостиница-лар еду. Просыпаюсь — ни одной проститутка, ни документ. — Он замер на секунду, потом принялся раскачиваться с новой силой и петь с неистовым лицом:
«Ммммууууууууэээдевочкалар…»
С полчаса просидели молча, узбекотуркмен изредка матерился вполголоса, ещё реже пел про «девочка-лар». Я закрыл глаза и начал дремать.
— А тибэ за што мент взяль? — разбудил меня узбекотуркмен.
— А? — встрепенулся я со сна.
— За што тибэ мент взяль, говорю.
— За то, что по телевизору показывали.
— Ууу, — промычал он.
Я снова задремал. Мне снился поезд, ванна в каком-то дорогом отеле и менты. В какой-то момент узбек затряс меня за плечо:
— Эээ, послюшай, чо скажу.
— Ну?
— Эта… билять, а как ты можешь перед мент отвечать за то, че по телевизору показывают? Ты че, это делал? Вот закон у вас дурной! Шайтан!
— Не понял?
— Ну, билять… как ты можешь перед мент отвечать за то, чо другие по телевизору показывают? Ты ж все это говно не делаль?
Я задумался, не зная, что ему ответить.
— Ну да, вообще-то. Все не делал… и отвечать за это если и буду, то не перед ментом…
Дверь «обезьянника» заскрипела и открылась.
— Дроздиков, на выход! — крикнули с порога.
Я встал и вышел из камеры. Мент довёл меня до двери с табличкой «Начальник отделения». В кабинете за старым потрескавшимся столом, подперев голову рукой и уставившись в газету, сидел помятый жизнью майор лет пятидесяти.
Стол его был завален документами вперемешку с газетами и журналами. На углу стола стоял старенький монитор, а перед ним небольшой кактус в горшке. За спиной майора висел плакат с изображением двух здоровяков в камуфляже и чёрных шапках с отверстиями для глаз. Перед ними, положив руки на затылок, стоял на коленях мужик криминального вида в кожаной куртке. В правом верхнем углу плаката было написано:
